Главная   »   Әлихан Бөкейхан. Собрание сочинений. Книга 1   »   ИСТОРИЧЕСКИЕ СУДЬБЫ КИРГИЗСКОГО КРАЯ И КУЛЬТУРНЫЕ ЕГО УСПЕХИ


 ИСТОРИЧЕСКИЕ СУДЬБЫ КИРГИЗСКОГО КРАЯ И КУЛЬТУРНЫЕ ЕГО УСПЕХИ

Народы, населявшие Киргизский край в
древности. “Чудь Татары. Башкиры.
Калмыки. Джунгары. Завоевание и два
вида колонизации края — вольная и
правительственная. Крестьянская
колонизация 80-90-х годов XIX в.
“Беловодье ". Развитие просвещения в крае.
Низшее и среднее образование. Книжное и
издательское дело в крае.
 
Следы пребывания в Киргизском крае первобытного человека найдены в немногих местах; это различные каменные орудия — топоры, молотки, наконечники стрел и копий и незначительное число грубых металлических изделий. Открыто также несколько стоянок и могильников у подножья Алтайских гор и по берегам Иртыша. Эти памятники говорят о том, что народ, который их оставил, находился еще в младенчестве и только вступал на путь культуры. Некоторые ученые относят этот народ к финскому племени.

 

Гораздо большую область распространения имеют здесь памятники, говорящие о пребывании в Киргизском крае более могущественного племени, стоявшею на более высокой ступени культуры. Это те памятники, которые современное население приписывает сказочному народу “чудь”. Кажется, до самого последнего времени ученые не могли согласиться в том, что за народ оставил после себя такое множество памятников на громадном пространстве не одного только Киргизского края, но и по всей южной Сибири; те же памятники переходят даже в южную Россию и далее на запад — в пределы Австрии и Германии.
 
Одни придерживались Геродота, который, описывая Скифию (V в. до Р.Х.), упоминал, что у подножья гор (Урала) жили аргиппеи, а к востоку от них исседоны, выше их аримаспы и гриппы (грифы), стерегшие золото. От последних, через посредничество исседонов, по показанию Геродота, получали греки золото. Геродот, однако, сам мало верил в существование упомянутых народов и называл их с чужих слов. Позднейшие историки также не признавали их, хотя не отрицали существования в этих местах народа, ставшего родоначальником современных калмыков. С последним, однако, многие археологи и этнографы не могут согласиться, как потому, что дошедшие до нас письменные свидетельства (от XIV и XVI века после Р.Х.) говорят о “чудских” могилах, как совершенно чуждых и неизвестных тогдашним калмыкам, так и потому, что предметы, находимые в чудских могильниках и другие дошедшие до нас памятники говорят о высшей культуре “чуди”, в сравнении не только с теми калмыками и другими инородцами монгольского племени, которых застали русские в XVI и XVII веке в Киргизском крае, но и с современными. Трудно допустить, чтобы калмыки (или другое монгольское племя), так давно достигнув довольно высокой степени культуры, через более чем десяток веков не только не сделали шага вперед, но и значительно опустились. Некоторые археологи видят в “чудских” памятниках следы пребывания здесь арийских племен, основываясь на сходстве предметов, находимых в южно-русских и сибирских курганах, а I также и близостью форм черепов.
 
Из всего, что нам до сих пор  известно о курганном племени (“чуди”), можно быть уверенным лишь в том, что этот 
Каменная баба (Фото Рыжкова, из альбома
Западно-Сибирского отдела ИРГО)
 
народ жил здесь продолжительный период времени, пройдя несколько ступеней культуры — бронзовый и медный период, и перешел к железному. Он жил в укрепленных городах, имел довольно развитую промышленность, искусства, выработал письменные знаки, с помощью которых заносил свои исторические события, имел наконец свою религию с определенными обычаями.
 
Остановимся несколько подробно на памятниках этого древнего народа. До нас дошли, как мы уже сказали, остатки городов курганного племени. Это небольшие сооружения из глины, дерева (срубы) и камня: такие “городища” открыты во многих местах — по берегам Иртыша, близ Павлодара, Усть-Каменогорска, в окрестностях Каркаралинска, верховьях Ишима, Тобола и Оми, по берегам Илека и Урала. В них найдены медные и бронзовые орудия и разнообразная глиняная и бронзовая посуда (чаши и урны); последняя всегда изукрашена различными узорами. Некоторые городища имели вид укреплений и помещались на неприступных местах (напр. в окрестностях Каркаралинска); другие расположены на берегах рек и озер и имели деревянные и земляные постройки.
 
Находили в городищах шорные изделия (удила и стремена с бронзовыми и медными насечками и пр.) и орудия для обработки полей. Но особенно развито было горное дело.
 
“Чудские копи” в массе рассеяны по южной гористой полосе края; без преувеличения можно сказать, что современная горная промышленность возникла на чудских копях: первые горнопромышленники начали разработку меди и серебра в этих копях и только в недавнее время занялись 
Каменная баба (Фото Рыжкова,
из альбома Западно-Сибирского отдела ИРГО)
 
разработкой никогда еще нетронутых месторождений. “Чудские копи” найдены главным образом в Каркаралинском уезде, где и в настоящее время горная промышленность наиболее развита. В северо-западном Алтае также известно много таких копей. Так, недалеко от впадения в Иртыш р. Шульбы найдены были пять старинных печей с сохранившимися в них медной рудой и шлаками. Известный Зыряновский рудник в Алтае основан также на “чудских копях”. Следы древних рудников найдены в Мугоджарах и в верхнем течении Урала. В этих копях находили главным образом медную руду, изредка серебро (хотя железная руда и обнаружена была во многих копях, но по-видимому выплавка металла была народу еще неизвестна). Много осталось и памятников религиозного культа. В этом отношении богатый материал дают курганы и могильники. Те и другие говорят нам, что у здешнего народа был уже не грубый фетишизм, а пантеизм и представление о загробной жизни. Народ заботился о погребении умерших, убирал внутренность и внешность могил, выкладывая их камнем или деревом, наряжал умерших в лучшие одежды, украшал золотыми и серебряными вещами — ожерельями, кольцами, запястьями и клал вместе с умершим его любимые вещи — чаши, тарелки, горшки и пр. Могилы (курганы) делались для одного или немногих умерших — и таких большинство — или же для многих (так называемые могильники), причем, судя по убранству могил и находимым предметам, можно думать, что богатые из них служили усыпальницами для знатных и почетных людей. Нередко курганы и могильники украшались каменными изваяниями (“бабами”) и каменными плитами с надписями. В некоторых могилах находили медные жертвенники и сосуды с пеплом; по-видимому умершие иногда сжигались. Местом для богослужения служили капища, где находились изображения богов в виде мужчин и женщин, быков, гусей, змей и др. животных. Письмена были знакомы этому народу, и он заносил ими события своей жизни, причем сначала прибегал к иероглифам, а позднее пользовался буквами. Такие “писянцы” делались чаще всего на камнях, выдалбливались или красились. Форма знаков напоминает древнегреческие и индейские (зендские) буквы; запись делалась в горизонтальном порядке. О “чуди” обитавшие здесь народы во время завоевания края русскими не имели ясных понятий; для них “чудь” была таким-же таинственным народом, как и для нас по настоящее время. Но с памятниками населения было знакомо; от здешних инородцев уже узнали русские, что курганы суть “чудские” могилы, что в них зарыты различные ценные предметы. Как инородцы, так и первое время русские специально занимались поисками таких могил и похищали из них все ценное.
 
По китайским источникам, за 200 лет до Р.Х. в пределах края появился определенный народ усунь или уйсюн, выделявшийся среди других азиатских народов своим типом (русые волосы, голубые глаза). Как и все последующие народы, усуни двигались через долину р.Или и Ала-Куля, которые, по справедливости, называются “историческими воротами народов”, и вышли к Балхашу. Здесь они жили до Р.Х., когда, разрозненные междоусобиями и теснимые с юга новыми народами, вышли далее на север и северо-запад — в степи, где смешались с бродячими тюркскими племенами. С 119 г. по Р.Х. имя уже совершенно сошло с исторической арены. В 177 г. после Р.Х. обитавшие в Киргизском крае племена были оттеснены к западу вышедшими из китайских владений гуннами, которые двигались по южным степям на запад и совершенно смели на пути родственное усуням племя юзчжи. В V веке после Р.Х. остатки гуннов (большей частью уже ушедших в южно-русские венгерские степи) в рассматриваемом крае подпали под власть двигавшихся с юго-востока монголов; большая часть их вскоре была рассеяна и истреблена ближайшими монгольскими полчищами из племени уй-гуров, спустившихся с Алтая (в VII веке). В этот период (V-VII в.), после сильной и успешной в завоеваниях гуннской волны, с востока и в частности с Алтая происходило почти беспрерывное движение различных тюркских племен. В это время вышли на южные степи печенеги, но вскоре были оттеснены тюрками в современную Уральскую область и далее до Волги, и в IX в. были уже хорошо известны русским князьям, как дикий степной (кочевой) народ и беспокойный сосед. В XI веке появилось по этому же пути другое тюркское племя — половцы; они потеснили печенегов и тюрков и также двигались на запад. Жили они, как и первые, кочевым хозяйством, а дойдя до русских пределов, также занялись набегами на ближайшие русские города и села.
 
Приблизительно в это же время на историческую сцену выступили новые тюркские племена, известные под общим названием киргиз-казаков (кайсаков). В виду того, что этот народ играл и теперь играет большую роль в истории нашего края, мы дадим здесь более подробное описание как его истории, так быта его и нравов (в последующих главах).
 
Наш очерк касается краткой истории киргизов, проживающих в пределах нашего края, т.е. четырех степных областей: Акмолинской, Семипалатинской, Тургайской и Уральской. В них, по данным губернаторских отчетов 1890-х годов, числится 1.875.000 душ обоего пола, что составляет 58% всех киргиз-казаков, считая в том числе живущих в Китае, в бухарских и хивинских владениях. Киргизы Семипалатинской и Акмолинской областей главным образом состоят из нескольских тюркских племен: керей, найман, кыпчак, алчин и аргын. По скудным историческим о них сведениям, упомянутые тюркские племена издавна кочевали в разных углах азиатского материка. Кереи жили вперемежку с монголами на рр.Керулен и Онон, родине Чингисхана, и сделались добычей первых его завоеваний. Найманы в XII веке кочевали на юго-запад от кереев, между рр.Орхоном и Иртышем. Кыпчаки и алчины кочевали в северо-западной половине нынешних степных областей. Монголы Чингисхана, идя из восточной Сибири в Среднюю Азию, затем полчища Батыя, отправляясь из восточной же Сибири, сначала на верхнее течение р.Иртыша (где Батый назначил сборный пункт), потом оттуда через нынешний Степной край к устью Волги, — произвели перетасовку всех кочевых народов, встреченных по пути. Благодаря общности быта монголов и тюркских племен, последние смешались с первыми. После этого смешения, произведенного полчищами Чингисхана и Батыя, оказалось, что найманы и аргыны, о которых нет более ранних сведений, вошли в улус второго сына Чингисхана Джагатая и в XIV веке кочевали от р.Имиля на юго-запад до Каратала и на запад до р.Нуры; кереи очутились на Черном Иртыше, а кыпчаки и алчины вошли в улус старшего сына Чингисхана Джучия и составили ядро Золотой и Кыпчакской орды Батыя. Со времени последнего историческая судьба упомянутых племен тесно связана с историей улусов Джагатая и Джучия. Находясь номинально под властью чингисидов, кочевые племена сохраняли родовой быт и кочевой образ жизни. Функцию судьи по гражданским уголовным делам отправлял бий, выдвинувшийся из народа красноречием, знанием народных юридических обычаев, беспристрастием и справедливостью своих решений. Благодаря особой подвижности, которая неизбежна при скотоводческом хозяйстве, в степи происходили весьма часто
Киргизская (казахская) зимовка в степи.
 
столкновения между родами из-за пастбищ. Борьба родов выдвигала находчивых, смелых вожаков, носивших звание батыр. Часто бий и батыр совмещались в одном лице, Искусный следователь, мудрый судья в мирное время, отправляясь на войну в защиту рода, превращался в лазутчика, полководца, солдата, а после войны — в дипломата. Кочевники, располагая превосходными наездниками и необычайной подвижностью, в свое время, в XIII-XIV веках, представляли огромную военную силу. Каждый род, руководимый своим бием, предводительствуемый своим батыром, свободно вступал в союз и свободно выделялся из него, признавая над собой только ту верховную власть, которая соответствовала интересам рода или его руководителя. Обычная борьба между чингисидами за власть и уделы решалась при непременном вмешательстве сильнейших тюркских племен, сыгравших деятельную роль при распадении улусов Джагатая и Джучия.
 
В половине XV века на развалинах упомянутых улусов выступили на историческую сцену в виде самостоятельной политической силы тюркские племена, впоследствии вошедшие в степные области под именем киргизов.
 
Пользуясь слабостью власти узбекского хана Абулхаира, от него отложились со своими приверженцами султаны 
Киргизское (казахское) кладбище Адаевского рода в Кара-Чунгуле.
 
джучиды Гирей и Джаны-Бек, которые, благодаря вражде к Абулхаиру джагатаида, моголистанского хана Иса-Буга, нашли приют на западе его улуса, на р.Чу и положили основание союзу кочевников, получившему впоследствии название “киргиз-казаков” (кайсаков)”.
 
После смерти Абулхаира в третьей четверти XV века в его улусе усилились среди чингисидов обычные усобицы за власть. Кочевникам, тяготившимся всегда враждой своих властителей, стало невмоготу оставаться в Узбекской орде. Большая часть кыпчаков присоединилась к союзу киргиз-казаков, увеличив число их до 200.000. При сыне Джаныбека Касым-хане (умершем в первой четверти XVI века) союз киргизов-казаков, приняв к себе кочевые народы восточной половины джагатайского улуса, насчитывал более миллиона населения. Касым-хан, объединив весь киргизский народ, располагал огромной военной силой. К счастью своих подданных, этот последний из могущественных ханов не принадлежал к числу обьгчных завоевателей Азии и стяжал любовь своего народа миролюбивой политикой. Касым-хан, уклоняясь от предложения воевать, говорил, что “казаки, как народ кочевой, должны думать о зимовках, а не о войне”. За свое миролюбие Касым-хан пользовался необычайной популярностью в народе. После смерти Касым-хана союз киргиз-казаков раздробился; всякий из султанов его старался захватить власть, и усобицы среди них способствовали распадению союза киргиз-казаков. Спустя 200 лет после смерти объединителя киргиз-казаков Касым-хана его народ снова появился на исторической сцене в виде трех политических союзов, известных под именами: старшей, средней и младшей орды.
 
В первой четверти XVIII века “возникли наименования юго-восточных казачьих родов дулат и канглов, как древнейших тюркских племен, занявших земли казачьего союза, старшей (улы) ордой, кыпчаков, аргынов, найманов и кереев, как более поздних пришельцев — средней (орта) ордой, и отделившихся от племен орды родов и племен алчин — младшей (кши) ордой” (Аристов). В это время все три орды, вытесненные с юго-восточных своих земель калмыками, кочевали в бассейнах р.р.Ишима, Нуры и Сары-Су. В 1723 году джунгарский властитель Галдан-Цырен покорил роды старшей и средней орд. Нашествие джунгар и калмыков заставило киргизские орды подвинуться на запад — к Аральскому и Каспийским морям и на север — к верховьям рек Ишима, Урала и Тобола. Младшая и средняя орды, прижатые с юга своими врагами к так называемой Горькой линии, были вынуждены признать русскую власть. Киргизы относились свободно к своим султанам и ханам, признавая их власть, пока их интересы совпадали с видами самоуправляющихся родов. В 1730 году султан младшей орды Абулхаир, отчасти боясь нашествия Галдан-Цырена на свои земли, отчасти хлопоча усилить свою пошатнувшуюся от вражды между султанами власть, обратился к русскому правительству с просьбой принять его народ в подданство. Султаны старшей и средней орды Аблай, Абул-Мамбет и Барак, пользовавшиеся расположением народа, в XVIII веке остались правителями его. Самый популярный среди киргизов, названный ими ханом, Аблай, тщательно избегал подчинения киргизов чужой власти. Некоторые роды средней орды приняли русское подданство при сыне хана Аблая, в 1782 году, и при сыне Барака, Букей-хане — в конце XVIII века. Некоторые роды старшей орды в лице своего султана Сюка Аблайханова приняли русское подданство в XIX веке. Затем до третьей четверти этого века постепенно признали русскую власть все киргизские роды, за исключением найманов и кереев, ушедших после уничтожения китайцами в третьей четверти XVIII века Джунгарского царства, из нынешней Акмолинской области на свои старые земли — на Тарбагатай и Черный Иртыш, а оттуда в пределы Китая.
 
Киргизы, никогда не знавшие верховной власти, которую немыслимо было создать в вольной степи, где искони традиционная форма власти сосредотачивалась в руках самоуправляющегося рода и его вожаков, в XIX веке вошли в состав населения степных областей. Признав свою зависимость от русского правительства, киргизы не сразу помирились с этим положением и даже пытались потом снова восстановить свою независимость, но эти попытки кончились неудачей.
 
В сороковых годах XIX века Киргизская степь в последний раз вспомнила старину. Внук Аблай-хана Кенесары Касимов, затмивший в народных сказаниях славу своего популярнейшего деда, собрал несколько тысяч наездников из представителей недовольных и, объявив себя восстановителем былого величия киргизского народа, пытался поднять под свое знамя весь киргизский народ. Огромная масса кочевого населения осталась, однако, равнодушной к воззванию Кенесары. Но смелость и удальство, обнаруженные его братом Наурзбаем и товарищами последнего, завоевали симпатию населения, которое, не выражая активно своего сочувствия, постоянно оказывало покровительство людям Кенесары, спасая их от преследования русских отрядов. Благодаря этому обстоятельству Кенесары в течение 7 лет продержался господином Киргизской степи, которую исколесили его приверженцы от Оренбурга до Каркаралов, от Петропавловска до Туркестана, предавая уничтожению киргизские аулы и русские поселения и забирая в плен людей. В 1847 году Кенесары и Наурзбай были убиты дикокаменными киргизами, и теперь об их необычайной удали и смелости осталась только песня в памяти народной.
 
На этом мы пока закончим описание киргиз и вернемся к хронологическому порядку исторических событий в жизни края.
 
В XVI веке, как мы видели, в южной полосе края появился народ, известный у русских под именем калмыков, которые оттеснили киргиз на северо-запад. Калмыки представляли из себя союз нескольких племен (торгоутов, хонзов, хошоутов и джунгаров), известный под именем ойратского. В начале XVII в. наступившие внутренние усобицы и борьба с восточными монголами расшатали его, и он распался. В 1628 г. торгоуты ушли на запад, к верховьям Тобола и Урала и далее к Волге (1630). Среди других племен загорелась война за первенство, которое и осталось за джунгарами; по имени их Джунгарией и стал называться прежний союз. Объединенная мужественными повелителями, Джунгария стала опасным соседом не только для восточномонгольских, алтайских и барабинских племен, но и для Китая. Последний много терпел в своих западных провинциях от набега джунгар, пока, после нескольких походов, многочисленные китайские войска не нанесли решительного поражения (в 1696 г.) войскам джунгарского контайши (князя), известного Галдан-Цырена.
 
Это несколько ослабило могущество Джунгарии; но Прикочевавшие обратное Волги торгоуты снова усилили ее влияние на окрестные племена. Влияние это было настолько значительно, что барабинские татары, номинально подвластные русским, признавали однако могущество за джунгарами и платили дань им, а не русским. Наконец и русским пришлось столкнуться с ними и сначала уступить. В 1714 г. русское правительство послало Бухгольца для основания по Иртышу ряда крепостей (которыми предполагалось связать золотые россыпи Яркенда с Сибирью). Последний близ Ямышевского поселка (где сосредотачивалась главная меновая торговля русских, джунгаров, бухарцев и ташкентцев), заложил крепость. Но джунгары не допустили основаться здесь русским. Несмотря на то, что у Бухгольца был значительный отряд (3 тыс. чел.), его осадили и заставили с большими потерями отступить к устью Оми и отказаться от намеченной цели. Только через пять лет русским удалось основать, с согласия джунгаров, несколько крепостей по Иртышу (Омскую, Старо-Семипалатинскую; Усть-Каменогорскую).
 
В 1723 г. джунгары покорили, как мы видели, часть старшей и средней киргизской орды (кочевавшие к западу от них). Малая и оставшаяся независимой часть средней орды передвинулись на северо-запад—к сибирской границе русских и к башкирам, причем ханы Абулхаир и Семеке присягнули на подданство русским, чтобы еще более обезопасить себя от джунгар. В этот Период Джунгарское царство достигло наибольшей силы и могущества. Оно простиралось от Алтая через южную часть теперешних Семипалатинской, Акмолинской и Тургайской областей до Аральского моря и на юг — до предгорий Тянь-Шаня. В 1739 г. джунгары напали на киргиз и гнали их до р.Урала (Яика), причем много было побито подвластных русским башкир; русское правительство не решалось однако наказать джунгар за набеги, так как признавало еще в них сильного врага. Джунгарские же контайши настолько считали себя могущественными, что не заботились о хороших отношениях со своими сильными соседями — Китаем и Россией. Только после того, как в Джунгарии снова начались родовые распри, могущество ее пало на этот раз окончательно, чем не пропустили воспользоваться китайцы и русские. В 1751 г. власти над Джунгарией добивался контайша Амурасана. Не надеясь достигнуть цели своими силами, он обратился за помощью к китайскому правительству; последнее, думая извлечь пользу из начавшейся борьбы, послало Амурасан войско, которое и помогло ему добиться власти. Но вместо того, чтоб признать себя, после этого, зависимым от Китая, Амурасана, пользуясь доверием китайцев, неожиданно напал на них и опустошил ближайшие провинции (Хами). Возмущенный император объявил джунгарам беспощадную войну. Несколько раз вступали китайские войска в пределы Джунгарии, но были отражаемы. Только в 1756 г. Амурасана был наконец разбит и бежал в Сибирь, к русским. Китайцы прошли всю Д жунгарию “огнем и мечом”, беспощадно истребив почти все население (до миллиона человек), не разбирая ни пола, ни возраста. Это было не покорение, а поголовное истребление нации. И действительно с этого времени Джунгарское царство совершенно исчезло с исторической сцены. Спаслись только несколько тысяч западных олютских племен, успевших убежать в калмыцкие орды на Волгу.
 
С уничтожением Джунгарского царства, в южной полосе современного Киргизского края остались киргизы-казаки (старшая, средняя и младшая орда), которые то признавали над собой власть русских, то переходили к китайцам. В начале XIX века большая часть киргиз, как мы видели, признала власть русских и осталась кочевать в южной полосе нашего края (где и кочует до настоящего времени). Такова, в кратких чертах, политическая история кочевых народов Киргизского края.
 
Как мы видим, Киргизский край с древнейших времен до конца XIX столетия не переставал быть ареной крупных исторических событий. Здесь появились первобытные племена и проходили первые ступени своего культурного развития (каменный и медный века), двигались десятки народов Средней, Внутренней и Восточной Азии, почему южные равнины края и известны под именем “исторических ворот народов”. Разнообразные памятники, находимые всюду в крае, являются немыми свидетелями разыгравшихся здесь событий в различные эпохи. Мы уже видели памятники древнейших обитателей края — сказочной “чуди”. Немало памятников оставлено монголами, киргизами, калмыками, джунгарами, китайцами и др. народами, жившими или проходившими по краю. Таковы различные могилы (из них следует упомянуть могилу Алача-хана в верховьях р.Сары-Су), каменные изваяния (“бабы”), фигуры и надписи; высеченные на камнях и утесах, следы укреплений и арыков в долинах гор, развалины монастырей (знаменитый Аблайкитекий буддийский монастырь близ Усть-Каменогорска) и много других мелких памятников — оружие, сосуды, хозяйственные принадлежности. Письменная история и памятники говорят, что большинство этих народов вело кочевой образ жизни, благодаря чему смена одного народа другим, одной культуры другой происходила быстро и легко.
 
Со второй половины XVI столетия сюда стал надвигаться с севера новый народ — славяне; его культура была выше культуры тогдашних властителей Киргизского края, и последние должны были уступить пришельцам господство в своем: крае. К рассмотрению движения сюда русских и колонизации ими края мы теперь и перейдем.
 
В колонизации края русскими можно различать два момента: появление здесь вольных колонизаторов и движение по следам их правительственных дружин. Вольная колонизация создалась появлением крестьян, преступников, сектантов и разного сброда, бежавших сюда от тяжелых условий тогдашней жизни, или ради легкого способа наживы от беззащитного инородца. В этом отношении особенно излюбленным местом явились южный Урал и северо-восток нашего края. Здесь скоплялись в XVI, XVII и XVIII веках тысячи таких безымянных людей. Здесь зарождалась мысль о “проведении землиц”, сопровождаемая движением вперед, вглубь неведомых стран. Насколько сильно и могущественно было это движение, можно судить по тому, что волна безымянной вольницы в какие-нибудь сто — полтораста лет (1560—1750) пробежала всю Сибирь от Урала до Камчатки, от Березова до Алтая. Одна из таких боковых волн шла в Киргизский край с севера, по Иртышу и Барабинской степи, другая — с южного Урала по реке Уралу и его притокам. Последнее движение началось раньше, но колонизация по Иртышу совершалась скорее, так как эта волна была сильнее; Иртышский край и Алтай, благодаря природным богатствам, имели в глазах колонизаторов большую цену, и сюда направлялось их больше. Это сознавало и русское правительство, направляя сюда впоследствии главные военные силы. Ниже мы увидим, что правительственная колонизация (и завоевание) шла по следам вольной и, так сказать, узаконивала ее; в некоторых случаях правительству приходилось просто признать известный участок земли своим, так как он был уже захвачен вольницей.
 
В дальнейшем изложении мы будем рассматривать отдельно завоевание и колонизацию восточной части края (современных Акмолинской и Семипалатинской областей) и западной (Уральской и Тургайской областей).
 
Какой год нужно считать годом появления русских людей в Ишимо-Иртышском крае — точно сказать трудно. Несомненно, что как в Северной Сибири, так и здесь, завоеванию края предшествовали частичные проникновения разного рода промышленных людей за пушным зверем, а то и просто для грабежа инородцев. Эти отдельные передовые застрельщики русской колонизации, являясь сбродом вольницы, не объединенным какой-нибудь намеченной целью (кроме грабежа), не могли однако послужить надежным оплотом колонизации, несмотря на то, что в первое время вероятно не встречали дружного отпора со стороны инородцев. Когда на Ишимо-Иртышские степи во второй половине XVI в. распространилась власть Кучума, эта вольница должна была на некоторое время перенести свою арену в Северную Сибирь. Тем не менее путь в богатый край был указан, чем и воспользовались сибирские воеводы.
 
В начале 80-х годов XVI в. на Иртыше появились вслед за Ермаком первые дружины из служивых людей, которые задались уже определенной целью — продолжать дело, начатое Ермаком, именно подвести инородцев “под высокую царскую руку” и завладеть краем. Двинувшиеся сюда дружины русских должны были снова встретиться с Кучумом, который после целого ряда поражений от Ермака, по выражению сибирского летописца Ремезова, “утече на калмыцкий рубеж Ишима, Нор-Ишима, Оми и Камышлова” т.е. в современную Ишимо-Иртышскую степь. Но это уж не был прежний грозный сибирский царь, и русским не пришлось вести с ним серьезной открытой борьбы. По-видимому предыдущие поражения сильно поколебали престиж его власти и убили надежду в подвластных ему инородцах на удачный исход борьбы, почему они неохотно подчинялись его призывам к открытой борьбе с русскими; а может быть потому, что их было мало, и, наученные горьким опытом и не имея огнестрельного оружия, они не решались пробовать счастье в открытом бою. Так или иначе, но в течение шести лет, которые прожил здесь Кучум, русские вели мелкую борьбу и не могли двинуться вперед, хотя и не имели ни одного серьезного дела с кучумовскими сторонниками, последние — же “живяша сокрытно и пакостиша русским и ясачным зельне”. В следующие годы Кучум появился на правом берегу Иртыша выше современного Омска. Здесь Кучум не давал покоя русским 
Перекочевка киргиз (казахов). 
 
дружинам, нападая то на русских ясачных инородцев, то на караваны бухарских купцов, ездивших к русским.
 
Русским воеводам приходилось трудно еще и потому, что, у них не было здесь опорных пунктов; необходимость их была скоро осознана русским правительством, и в 1954 г. было повелено основать на границе с тогдашним Кучумовским царством город Тару (Тобольской губ.). Город сослужил свою службу: русские окончательно оттеснили татар, нанеся несколько сильных поражений Кучуму. Последний бежал на юг к калмыкам (по некоторым известиям к ногайцам), где и погиб. О погибшем сибирском царе и его царстве в начале XVII в. остались лишь одни воспоминания.
 
Трудно думать, чтобы завоевание края было обязано исключительно отваге и силе казаков и служивых людей. Несомненно, что в самом татарском царстве началось уже разложение. Состоя из целого ряда волостей, подчиненных ради ясака родам кучумовцев, — царство это не представляло из. себя чего-либо цельного и прочного, как не имевшее г лубокой внутренней связи. Это особенно сказалось после первых поражений Кучума Ермаком, когда за отступавшими кучумовцами почти совершенно не двигались самовольно ясачные инородцы. То же мы видели и здесь: даже собственно татары и те не сплотились вокруг Кучума, чтобы дать дружный отпор московским воеводам. Они или соглашались платить ясак русским, или бежали от них и от кучумовцев. И чем более теснили Кучума царские воеводы, тем труднее приходилось ему удерживать в подчинении татар и собирать вокруг себя надежных воинов. На Ормени, напр., у Кучума было уже только около 500 чел., а после этого поражения в 1598 г. он не мог собрать и половины, их; оставалось одно признать власть русских, покориться или бежать из своих владений; он выбрал последнее и погиб насильственной смертью.
 
Таким образом, 1598 год можно считать годом покорения последних владений кучумовского царства (современных Ишимо-Иртышских степей или северной половины Акмолинской обл.).
 
Русским не удалось однако воспользоваться своими победами: вместо кучумовцев пришлось защищать завоеванную землю от ногайцев, к которым бежали сыновья Кучума Алей и Канай и подняли их против русских. Не имея нужных сил для открытой войны, ногайцы занялись грабежами ближайших русских острожков и ясачных татар. Наказывать и бороться с ними было трудно, так как при появлении русских дружин они быстро исчезали в степях верхнего течения Тобола, Ишима и Тургая. В это же время появился на юге более опасный враг — калмыки (джунгары), которые вытеснили из южных прииртышских степей татар и ногайцев к востоку и западу, а на севере дошли до Оми, где и встретились с русскими. Несмотря на протесты русских воевод, места по Оми, Камышлову и Иртышу были захвачены калмыками. Русским воеводам пришлось снаряжать команды и строить временные острожки для защиты пограничной полосы; но это не приносило большой пользы; полчища калмыков были слишком велики, чтобы их могла удержать небольшая горсть русских; только вскоре начавшиеся внутренние усобицы среди калмыков помогли русским удержаться на занятых местах. Русских кроме того заставляла держаться крепко на этих местах и другая необходимость. Все иртышское население получало соль с Ямышевского и др. соленых озер, лежавших в непокоренном еще крае, и русским необходимо было стремиться во чтобы то ни стало к завоеванию их, или стараться хоть обезопасить к ним доступ. Частые поездки русских создали здесь впоследствии нечто вроде менового двора, куда стали съезжаться бухарцы, татары и калмыки. Это также увеличивало значение упомянутых мест для русских. Поездки за солью, с появлением калмыков, стали не всегда проходить мирно; калмыки иногда не пускали русских и не давали им соли; приходилось силой брать или уходить ни с чем. В 1624 г., с открытием здесь залежей алебастра (который был принят сначала за слюду) русские стали еще более стремиться к удержанию в своих руках долины Иртыша; но привести это в исполнение долго не удавалось. В 1713 г. сибирский генерал-губернатор князь Гагарин доносил Петру I о возможности построить по Иртышу ряд крепостей. В 1715 г. был послан бригадир Бухгольц с 3 тысячами человек привести это намерение в исполнение. Ему удалось уже заложить крепость у Ямышевского озера, но осажденный джунгарами, он вынужден был с большими потерями отступить к устью Оми, где на высоком левом берегу Оми была заложена крепость Омская. В следующие годы стремление русских к завладению Иртышом привелось в исполнение; джунгары разрешили построить крепость у Ямышевского озера и укрепление Семипалатинское (1718 г.) — ныне Старо-Семипалатинское. В 1720 г. Лихарев с 440 чел. и пушками проплыл в оз. Зайсан и далее в Черный Иртыш; на обратном пути он основал крепость Усть-Каменогорскую. С этого времени движение по всему Иртышу стало более доступным, хотя бухарские и другие караваны отправлялись еще с охраной. Для усиления русской власти к Ямышевской крепости велено было приписать ссыльных в качестве постоянных жителей и завести торговые отношения с Джунгарией, Тибетом и Китаем. Усиление Джунгарии в 30-х и 40-х годах XVIII в. помешало прочному основанию здесь русских, принудив их отказаться временно от наступательного движения и заставило обратить главное внимание на укрепление границ. В 1745 г. правительство прислало пять полков пехоты и конницы для охраны границ, причем велено было устроить ряд новых крепостей. С этого времени началась усиленная колонизация края военным населением и постепенное расширение русских границ на юг и вглубь степей.
 
В 1752 г. ген.Киндерман выстроил крепость Петропавловскую и линию редутов от Омской крепости до Оренбургской крепостной линии; (две шестиугольных крепости, 9 четырехугольных, 33 редута и 42 маяка, населив их 3.642 чел.). Места для крепостей выбраны были неудачно (но по кратчайшему расстоянию) — близ цепи горько-соленых озер, отчего и вся Линия стала называться Горькой. После победы китайцев над джунгарами русские хотели занять весь Иртыш До Зайсана, но последнее озеро было уже захвачено китайцами; русские довели свои крепости только до Бухтармы (в 1760 г.). Китайцы выстроили ряд своих крепостей по р.НарЫму до южных отрогов Калбинского хребта, чтобы преградить движение русских на юг. Столкнувшись с китайцами, русское правительство начало обращать внимание на внутренние киргизские степи, население которых то переходило в подданство России, то уходило к китайцам.
 
В конце XVIII столетия (как мы видим выше) значительная часть кочевников Киргизского края признала русскую власть и кочевала в русских пределах. С начала XIX столетия правительство заботилось об укреплении завоеванного края; в городах (Омске, Петропавловске, Семипалатинске) оно старалось образовать местное оседлое население. С этой же целью было образовано в 1808 г. местное линейное казачье войско, наделенное землей, жалованьем и продовольствием. В 20-х годах казачье войско, захватило лучшую гористую часть современного Кокчетавского уезда и появилось на месте современных Акмолинска, Баян-Аула, Кокчетава и Каркаралинска. Кроме казаков в степь проникли русские промышленные люди, которые открыли там золото, серебряные и медные руды. В 1837 г. строились пикеты между Кокчетавом и Акмолинском; в этом-же году правительство возбуждало вопрос о перенесении южных границ к р.Чу, но воздержалось от этого шага из опасения усилить брожение среди киргиз, вызванное возмущением Кенесары. С водворением спокойствия русское правительство окончательно удержало в своей власти киргизские орды, кочевавшие в пределах современной Акмолинской и западной части Семипалатинской области. Тем временем шли дальнейшие русские завоевания — в Семиречье. Наконец в 1860 г. был заключен Пекинский трактат с Китаем, по которому русская граница из Нарымской долины отошла к югу до оз.Зайсан (гора Чакильмее) и через Тарбагай к Тянь-Шаню. Это увеличение территории вызывалось уже торговыми соображениями; к этому времени русские купцы завели миллионные обороты с китайцами и монголами, покупая у них чай и сырье и продавая фабричные изделия.
 
Сношения велись через Зайсанский край, где находилось два главных торговых пути — Чугучакский и Зайсанский; необходимо было иметь их в своей власти, чтобы производить торговлю без риска. Кроме того (как мы увидим ниже) здесь уже поселилось много самовольных переселенцев-крестьян, не признававших китайской власти. Также выгоднее было русскому правительству держать здесь охрану против набегов дунган и других пограничных народов, усобицы которых вносили смуту и раздоры в подвластные России южные народы. Смуты конца 70-х годов в западном Китае заставили Россию принять участие в их усмирении, а затем потребовать себе, в виде возмещения расходов, расширения границ вглубь Китая. В 1881 г. Петербурге был заключен трактат, по которому к России отошла полоса земли от горы Кийтына (в южном Алтае) по р.Ак-Каб и Алкабеку до Черного Иртыша. Эта граница остается и до сих пор нашей государственной границей с Китаем.
 
С этого времени на сцену выступает вопрос о крестьянской колонизации края. В исключительно военном населении нужды уже более не было; нужно было позаботиться о создании в крае мирного культурного элемента, который оказал бы благотворное влияние на покоренных кочевников. Но прежде чем коснуться вопроса крестьянской колонизации восточной части Киргизского края, мы скажем несколько слов о завоевании западной его части, т. е. территории Уральской и Тургайской областей.
 
Движение сюда безвестных русских людей началось, по всей вероятности, еще с конца XV века. В царствование Грозного здесь уже хорошо известны были “воровские люди”, пришедшие с Дона; они спустились по Волге в Каспийское море и берегом дошли до устья Яика (Урала), где и остановились, устроив на одном из рукавов реки небольшое укрепленное селение. Край как нельзя более соответствовал желанию вольницы; он был богато одарен природой (рыба, соль и зверь) и почти необитаем; отсюда было удобно выходить, когда нужно, в море и грабить торговые караваны персидских и других купцов. Бояться нападений врагов или наказаний от московского царя было нечего: место было слишком удалено от Персии и от Москвы. Первое время вольница тем и занималась, что летом промышляла разбоем, а зимой проживала в устье Урала. Слухи о привольном житье скоро разнеслись по Волге и Дону, вызвав усиленный приток новой вольницы. Жить всем на устье стало однако тесно: приходилось двигаться вверх по реке. В среднем и верхнем течении Яика вольнице приходилось столкнуться с татарами, башкирами и калмыками. Частые столкновения с ними побудили вольницу попытаться узаконить свое положение, чтобы действовать далее от имени московского царя и получить от него поддержку. Посланные с челобитной добились от Михаила Федоровича признания вольницы за служилых людей, и ей официально пожаловано было все течение Яика от вершин до устья. С этого времени движение разного рода вольницы еще более усилилось; сюда шли как на новую родину, бежали от крепостных притеснений, от религиозных преследований, от наказаний за преступления. Приезжали сюда, хотя очень редко, и промышленники за рыбой. Один из первых таких промышленников Гурьев основал (в 1640 г.) даже особый городок на устье Яика, который носит его имя и до сих пор.
 
Скопление вольницы и разного рода беспокойных людей на отдаленной территории хотя и способствовало укреплению здесь русского владычества, но создало много хлопот правительству. Вольница представляла благодарную почву для всякого рода волнений, чем и пользовались враги московского правительства. Во время междуцарствия “яицкие” казаки оказали плохую услугу московским воеводам, а потом приютили у себя Заруцкого и Марину Мнишек. В последующие годы брожение не прекращалось: вольница не хотела признать над собой полной власти Москвы, а элементы, озлобленные чем-либо против Москвы, пользовались этим для достижения своих целей, волнуя население. Здесь же, среди этой вольницы, зародилась у Пугачева мысль “тряхнуть” Москвой и приведена была в исполнение, найдя значительное сочувствие у яицких казаков и башкиров. Правительство, сознавая всю опасность, какую представлял этот элемент для государства, не стеснялось в крутых мерах, чтобы, если не смирить, то обезвредить его.
 
После наказания пугачевцев были введены ограничения в самоуправлении яицких казаков. Именно была введена строгая регламентация службы и даже переменено было самое имя вольницы: вместо “яицких” казаков стали называться уральскими (с 1775 года), а р.Яик — Уралом. Крутые меры оказали свое действие, хотя внутренние брожения не прекращались до XIX в. С середины этого столетия уральские казаки оказали огромную услугу в деле завоевания зауральских киргизских степей и в походах в Среднюю Азию: они были такими аванпостами русского движения вглубь Киргизского края, какими были на востоке иртышские служилые люди й местная вольница.
 
Тот же характер носило завоевание и современной Тургайской области. Небольшая, северо-западная часть ее была населена башкирами, а юго-восточная — киргизами младшей и средней орд. Первые, т.е. башкиры, с появлением среди них фанатиков-мусульман (после покорения Казанского царства), стали неспокойным соседом для русских, что, в связи с волнениями яицкой вольницы, не могло не казаться опасным для правительства. Не встретив открытого сопротивления, русские стали занимать места по течению правых притоков Урала и Тобола, где были построены и крепости: постройка их вызвала среди башкир возбуждение, перешедшее потом в восстание. Но все восстания кончались поражением башкир и усилением русской власти. В 1731-32 гг. прикочевали к границе Башкирии средняя и младшая киргизские орды и отдались в Подданство России. Это заставило усилить положение русской власти на границе, отчасти для защиты киргиз от джунгар, отчасти для поддержания мирных отношений между башкирами и киргизами. Последнее однако не удалось: с одной стороны мусульманская пропаганда, самозванцы и беглые, мутившие среди населения, а с другой — вызывающий образ действий агентов русского правительства — способствовали частому возникновению волнений. Отдача русской администрацией башкирской земли по Илеку прикочевавшим киргизам вызвала большое восстание (1735-40), кончившееся страшным избиением башкир. Большую услугу правительству для упрочения власти оказал один из первых начальников этой границы Неплюев. Он основал современный Оренбург и от него провел три линии укреплений, которые прорезали край и действовали сдерживающим образом на население. Одна из таких линий Нижне-Яицкая дистанция шла по правому берегу Урала (Яика) до Каспийского моря: здесь было устроено 9 крепостей и 19 форпостов, защита которых была возложена на яицких казаков. Чтобы увеличить русское население, Неплюев добился того, что безымянной вольнице было разрешено свободно оседать около форпостов и других мест края. Значение этой вольницы стало заметно особенно после того, как административная колонизация (русскими и татарами) не привела к положительным результатам. Чтобы прикрепить казаков (вольницу) к этим местам, всем служилым людям положено было жалованье и право на исключительное пользование рыбными богатствами в р.Урал. Впоследствии к ним были присоединены служилые люди из камских поселений и часть гарнизонного населения из Оренбургского войска. Из них составилось первое русское легальное население на уральской границе. Переходим к крестьянской колонизации Киргизского края.
 
Акмолинская и Семипалатинская области долгое время были официально закрыты для переселения. Однако, уже за несколько лет до возбуждения вопроса о возможности и разрешении колонизации степи земледельческим элементом, жизнь взяла свое. Так, в 1866 г. образовались крестьянские поселки в Акмолинской области, причем часть переселенцев, появившихся в крае или случайно, или по вызову родственников-казаков, оседала по казачьим станицам с конца семидесятых годов и до половины восьмидесятых самовольно устраивались, арендуя земли у киргиз.
 
Представителями этой самовольной колонизации края в большинстве случаев являлись частью мещане разных сибирских городов, а главным образом крестьяне Тобольской губернии из Курганского и Ишимского уездов, прилегающих к Акмолинской области, и уже населенных настолько густо, что там стала ощущаться, некоторая, правда очень относительная, теснота при вошедшем в обыкновение слишком экстенсивном (полухищническом) землепользовании. Переселение это велось систематически и в известной степени рационально. Обыкновенно желавшие переселиться в Акмолинскую область высылали туда ходоков, которые высматривали подходящие места, арендовали у киргиз небольшие участки (из-полу или за небольшую плату), делали распашки и посевы и, убедившись в доброкачественности (вернее в полной нетронутости, девственности) почвы и угодий, законтрактовывали эти земли юридическими актами на известные сроки. Новоселы, убедившись в высоком качестве своих участков, начинали энергично вызывать к себе земляков или принимать странствующих русских переселенцев. Таким образом среди киргизских степей возникали русские поселки в несколько десятков домов, со всем деревенским обзаведением. С течением времени и увеличением населения, в отношениях между хозяевами-киргизами и арендаторами-переселенцами “иногда заходившими слишком далеко в эксплуатации своих невежественных хозяев” возникали недоразумения, кончавшиеся вмешательством администрации. При этом крестьяне обыкновенно возбуждали ходатайства об образовании русского поселения на занятой ими земле. До первого (в 1879 г.) официального разрешения на образование в крае русского населения таких семей в области проживало 317.
 
На почве арендных соглашений была возможна и совершалась позднее первоначальная колонизация и других местностей Киргизской степи — в Тургайской области и в Павлодарском уезде Семипалатинской области. Но естественный и необходимый переход от арендного пользования киргизскими участками к собственному землепользованию всюду совершался туго, доставляя русским насельникам степи всевозможные мытарства и лишения (в Павлодарском уезде он и до сих пор не завершился).
 
Состоянием русской колонизации Киргизского края в 70-х годах XIX века обрисовано так во всеподданнейшем отчете за 1875 г. одного из наиболее выдающихся генерал-губернаторов Западной Сибири ген. Казнакова:
 
“Положение степных областей”; — читаем мы в этом отчете, — “требует особенного внимания. Со времени принятия киргизами русского подданства, успехи, сделанные ими в гражданственности, ничтожны. Попытки перехода к земледелию остались почти только те, которые были введены китайским правительством. Между тем доколе киргизы будут одиноко совершать в пустынных пространствах степей огромные орбиты своих кочевок, вдали от русского населения, они останутся верноподанными лишь по названию и будут числиться русскими только по переписям. Сопредельные с ними по линии казаки, по малочисленности своей, не принесли делу пользы, но сами научились поголовно киргизскому наречию и переняли некоторые, впрочем безвредные, привычки кочевого народа”.
 
Поднимая вопрос о необходимости заселения Киргизского края чисто-земледельческим элементом -крестьянами, генерал-губернатор Казнаков ставил для новой колонизации широкие задачи и вполне определенно намечал ее основные принципы: “осторожное”, — говорит он, — “без стеснения кочевого населения водворение внутри степей оседлого населения, частое общение русского населения с киргизами и наглядный пример более удобной жизни представляет единственное средство, могущее смягчить нравы и поднять уровень благосостояния полудикого народа”.
 
Этот взгляд на колонизацию Киргизского края нашел себе поддержку в центральной власти. Поэтому решено было образовать на киргизских землях русские поселения, которые предполагалось размещать главным образом при почтовых и коммерческих трактах, так как это дает известные удобства для передвижения торговых транспортов, а развитие хлебопашества на пунктах новых поселений должно было удешевить хлеб и обеспечить существование кочевников. Для проведения в жизнь всех этих предначертаний была образована при главном управлении Западной Сибири особая комиссия, которая должна была выработать положение о порядке колонизации степи.
 
Вслед затем было приступлено к работам по образованию переселенческих участков. Сначала были произведены предварительное обозрение и изыскание удобных мест для возведения в степи оседлых поселений, а затем было приступлено к производству надлежащих съемочных работ. Хотя все эти подготовительные работы продолжались четыре года (при участии в специально предназначенных к тому комиссиях) уездных начальников, которые должны были являться защитниками интересов киргиз), но они В значительной мере не оправдали возлагавшихся на них надежд, вследствии того, что не было твердой основы для выбора местностей, годных для образования участков, не было надлежащих детальных естественно-исторических и статистических данных, вследствие чего необходимые расчеты зачастую приходилось производить слишком грубо и приблизительно.
 
Элемент, необходимый для заселения заготовленных участков, был уже в области: то были переселенцы, так или иначе обосновавшиеся в степи. Поэтому уже в 1879 г. на двух участках в Кокчетавском уезде были основаны поселки, заключавшие в себе до 164 ревизских душ (причем, на душу было нарезано 30 десятин). В 1880-1881 гг. были заселены еще 9 участков (435 душ м.п.) также в Кокчетавском уезде. С 1882 г. было решено уменьшить норму надела до 15 дес., так как это количество земли, по расчетам центральных органов, было признано достаточным для обеспечения крестьянской семьи. В 1882-1884 гг. в Атбасарском уезде были заселены 7 намеченных участков (с 210 душами м.п,). Таким образом из 30 заготовленных участков остались незаселенными 12 участков, т.е. 40%. Эти участки повидимому пустуют и до настоящего времени по своей непригодности для земледельческого населения.
 
Заселыцикам участков при поселении предоставлялись следующие льготы: 1) право выбора участка; 2) льгота от платежа податей и от натуральных повинностей, кроме воинской, на десять лет, если переселенцы в течение двух лет обзаведутся постройками и приступят к распашке надела; 3) на первоначальное обзаведение: а) бесплатно 100 корней и по 20 руб. безвозвратно на каждый двор и б) на земледельческие орудия и на приобретение скота по 20 руб. также безвозвратно.
 
Несмотря на все эти привилегии, новоселы перенесли немало тяжелых испытаний. На большинстве участков, занятых переселенцами, почва оказалась очень дурного качества и ничего не родила, леса и лугов было везде нарезано в недостаточном количестве, а некоторые участки были лишены питьевой воды. Много претерпели новоселы также и от незнакомства с местными климатическими условиями: хлеб у них то погибал от засухи, то вымерзал от морозов, то наконец истреблялся бичом степей — кобылкой (саранчой). В довершение бед новоселам пришлось пережить подряд три неурожайных года, и дошедшие до крайности, они целыми семьями стали уходить на прииски и заводы соседних уездов в поисках за работой. В то же время переселенцы ежегодно обращались с просьбами о пособии не только на обсеменение полей, но и на продовольствие, так что за четыре года — с 1880 по 1884 — им было выдано до 26 тыс.руб. или приблизительно по 30 руб. на каждую ревизскую душу. А около половины 1884 г. выяснилось, что новоселы десяти селений, т.е. около 55,5% всех поселившихся крестьян, после трехлетних тщетных попыток устроиться, очутились в таком безнадежном состоянии, что администрация должна была переселить их на новые участки, а несколько семей тогда же ушло на родину. Даже лучшие из крестьянских поселений, как в этом пришлось при ревизии лично убедиться акмолинскому губернатору Ливенцову, представляли безотрадный вид: во всех поселениях он видел много наглухо заколоченных домов; нигде почти ему не пришлось наблюдать домашнего скота, а запасов хлеба нигде не было.
 
С большим успехом за тот же период времени шла самовольная колонизация, но ей приходилось испытывать трудности своего так сказать “узаконения”.
 
Неудачи правительственной колонизации начала 80-х годов заставили местную власть принять меры к приостановке прилива переселенцев со второй половины этого десятилетия. Но на практике оказалось невозможным остановить стихийное движение переселенцев в киргизские степи — “на Иишм”, окрестности которого издавна славились своими угодьями, лучшими во всей Акмолинской области: прекрасной пахотной землей, заливными лугами, достаточным количеством леса и изобильными рыбой и дичью старицами (прежние русла рек) и озерами. Количество переселенцев прогрессивно возрастает с каждым годом, что видно из нижеследующей таблички, составленной на основании материалов, собранных чинами переселенческого отряда Западной Сибири при поземельном устройстве крестьян-новоселов Кокчетавского и Петропавловского уездов в 1891 году:
 
Эта таблица не захватывает переселенцев всей Акмолинской области: сюда не входят новоселы Атбасарского и Акмолинского уездов (в Атбасарском уезде за этот период времени — 1860-1890 г.г. — образовано 10 поселков, а в Акмолинском — один).
 
С конца восьмидесятых годов появились и прочно обосновавшиеся переселенческие поселки в Семипалатинской области. Однако здесь колонизация совершалась гораздо медленнее, также не без осложнений. До 1887 г. в Семипалатинском уезде было только пять крестьянских поселков (Александровской волости), которые были образованы в 1871 г. из упраздненных казачьей станицы Канонирской и четырех казачьих выселков с сохранением прежнего земельного надела (т.е. по 30 десятин на душу). В 1887 г. генерал-губернатор Г.А.Колпаковский, придавая большое значение оседлому заселению сопредельных с Китаем окраин, командировал в расположенную в горах Алтая восточную часть Семипалатинской области особую комиссию для осмотра урочищ в долине озера Марка-Куль и реки Кара-Кабы, уступленных Китаем в 1881 году России, и для выбора мест для устройства русских поселений. Вслед за комиссией тотчас же явились в область и самовольные переселенцы из Томской губернии, где быстро разнесся среди крестьянского населения ложный слух о даровой раздаче земли на границе.
 
С девяностых годов начался усиленный наплыв в Акмолинскую область переселенцев, с которыми администрация первое время не знала, что делать и куда размещать. Так, летом 1890 года скопилось в области никуда не причисленных переселенцев более 17 тыс.человек (в Кокчетавском уезде — более 14 тыс., в Атбасарском —1.728 и в Петропавловском —1.200 душ обоего пола). Переселенцы буквально наводнили все казачьи и крестьянские поселения; но тақ как везде все было переполнено, то они целыми массами бесцельно блуждали из поселка в поселок, в тщетных поисках пристанища. Уездные власти, не видя возможности как-нибудь устроить всех этих несчастных и опасаясь волнения и развития различных эпидемий, употребляли все меры, чтобы удалить переселенцев из пределов области, тем более, что трудно было убедить невежественную, темную массу крестьянства в том, что селиться, где придется нельзя, хотя земли и много. Преувеличенные слухи и письма переселившихся земляков о привольном житье на новом месте, а с другой стороны — неурожаи и вообще тяжелое экономическое положение на родине — особенно побуждали крестьянство двигаться в Киргизский край, несмотря ни на какие запретные меры.
 
Уже в 1890 г. было образовано в Кокчетавском и Петропавловском уездах 11 новых поселков, в которых поселились до 81/2 тыс. душ мужского пола (около 17 тыс. обоего пола).
 
При устройстве 11 тыс. переселенцев на долю командированного чиновника выпала чрезвычайно трудная работа. В течение двух-трех месяцев ему пришлось устраивать тысячи крестьянских семей из 30 различных губерний, большею частью уже разорившихся. Работа была спешная. Некогда было обращать внимание на то, куда выгоднее было поместить ту или другую семью. Требовалось только распределить огромные толпы жаждущих найти какое-нибудь пристанище и притом как можно скорее. Распределение делалось упрощенным способом. Всей массе наличных переселенцев, собравшихся в том или другом месте, предлагались разные участки, которых переселенцы заранее не знали.
 
Вследствие спешности распределения переселенцев по участкам, поселки оказывались составленными из переселенцев самых разнообразных местностей (в некоторых были представители более чем из двадцати губерний). Иногда даже родственным семьям не удавалось записываться на один и тот же участок, из-за чего начинались потом долгие хлопоты, причинявшие новоселам много убытков. В самых поселках скоро дала себя почувствовать эта случайность их состава, и возникшая отсюда рознь среди новоселов мешала мирному течению жизни.
 
Для поземельного устройства переселенцев была командирована в 1891 году, по ходатайству степного генерал-губернатора, в Акмолинскую, Семипалатинскую области часть Западно-Сибирского переселенческого отряда, которая отвела под неустроенные еще 24 поселения в Кокчетавском и Петропавловском у.у. (на 10.940 д.м.п.) 250 тыс. десятин земли и под 4 участка в Семипалатинской области, занятые самовольными переселенцами (поселки Тюс-Калинский, Бал акты-Бу лакский и Чанагатинский на Алтае и еще один, занятый по-видимому позднее) 33 тыс. десятин.
Саманная хата на вновь образовавшемся поселке на урочище
Кайран-Куль Петропавловского уезда (Фото Ярженовского).
 
Хотя доступ в Киргизскую степь с весны 1891 года и был закрыт официально, однако наплыв переселенцев в Акмолинскую область беспрерывно продолжался под влиянием недорода, охватившего тогда Россию. Страшный неурожай постиг и Акмолинскую область. Не успев обосноваться и зачислиться в переселенческие участки в области, переселенцы, под влиянием голода, перешли зимой из крестьянских и казачьих поселков, где они временно поселились, в города; в Омске насчитывалось до 6 тысяч переселенцев, в Петропавловске их скопилось до 800 человек, в Акмолинске и Атбасаре — около 600. С наступлением весны все они опять разошлись в разные стороны. Часть ушла в Алтайский округ и дальше в Сибирь, часть вернулась назад в Россию, но большинство опять разбрелось по области по разным станицам и поселкам.
 
После громадного наплыва в Сибирь переселенцев под влиянием голода, в 1891 г. движение это нисколько не ослабело, а напротив даже увеличилось — с 82 тыс. в 1890 году до 84 тыс. в 1891 году. Из этого громадного контингента переселенцев на долю Акмолинской области выпало однако очень незначительное количество, что объясняется, как на это было указано выше, неурожаем в Киргизской степи. Высочайшие повеления от 26 марта и 23 апреля, узаконившие положения массы сибирских переселенцев, были распространены и на Степной край, и в Акмолинской области было водворено 4.390 д. обоего пола (915 семей); при этом переселенцам были выданы ссуды и пособия из переселенческого кредита.
 
С проведением Великой Сибирской магистрали и учреждением Комитета Сибирской железной дороги, в компетенцию которого вошло между прочим и “содействие заселению и промышленному развитию прилегающих к дороге местностей (сначала в 100-верстной полосе, а затем и далее на юг), заселение Сибири стало на более рациональную почву. Так, в частности, колонизация Киргизской степи приняла с этого времени менее беспорядочный характер, как было раньше, когда обыкновенно переселенцам отводили участки после того, как они поселились на них.
 
Первое время по проведению Сибирской железной дороги переселение находилось тем не менее все еще в неблагоприятных условиях. Переселенцев перевозили в неприспособленных и переполненных вагонах; на узловых станциях (Петропавловск, Омск) скоплялись за лето десятки тысяч и, за неимением помещений, переселенцы жили под открытым небом даже в ненастную погоду. Отсутствие необходимого продовольствия и медицинской помощи способствовало сильному развитию болезней и смертности. Вскоре однако устроены были в Омске и Петропавловске “переселенческие пункты” — больничные барақи, при которых находится медицинский персонал и с переселенческими поездами стал отправляться фельдшер.
 
Чтобы поставить в лучшие условия дело об отводе переселенцам земельных участков, были образованы две межевые партии в Акмолинской области и одна в Семипалатинской, а для того, чтобы выделение участков происходило без нарушений интересов киргиз, произведено было статистическое и естественно-историческое обследование Акмолинской и Семипалатинской областей особой экспедицией. Межевые (“землеустроительные”) партии с 1893 г. по 1900 г. отвели в Акмолинской области 193 участка на 77.837 д. мужского пола, но, как оказалось, эти участки не могли вместить всех желающих. За последние 5 лет (1896-1900 г.) число устроенных селений и число новоселов (для Акмолинской области) выражалось в следующих цифрах:
На приложенной диаграмме показано движение переселенцев в Акмолинскую область с 1860-х годов; из нее видно, как росло оно сначала постепенно (до 1889 г.) и как резко менялось в следующие годы; колебание это объясняется отчасти неурожаями в Европейской России, которые усиливали переселение, и неурожаями в Сибири, 
вызвавшими обратное переселение. Главный процент переселенцев дают соседние с краем губернии — Пермская и Тобольская (до 50% в северной части Акмолинской области), затем идут Самарская, Саратовская, Воронежская, Курская, Киевская, Оренбургская, Орловская, Тамбовская, Полтавская, и Черниговская, Донская обл. и др. Из этого можно заключить, насколько на деле условно понятие малоземелье. При этом замечено, что крестьяне степных губерний (Самарской, Харьковской, Донской обл.) идут в южные степные уезды, к природе которых они более привыкли; жители лесных губ. (Пермской, Тобольской) выбирают участки в северной части края. С 1893 года в Акмолинской области образовано, как мы уже сказали, 193 участка на 77.837 д.м.п.; более всего образовано участков в Петропавловском уезде (49 сел. с населением в 21.610), затем идут Кокчетавский уезд (42 сел. с нас. 19.200), Акмолинский (46 сел. с насел. 19.122), Омский (37 сел. с насел. 8.141) и Атбасарский (10 сел. с нас. в 6.205 ч.). Кроме того, образованы в последнее время дворянские участки: в Кокчетавском у. — семь на 2.342 ч. и один на 62 ч. в Акмолинском у.
 
Положение переселенцев на участках является часто довольно затруднительным. Большинство их — бедняки, не имеющие возможности сразу поставить крепко свои хозяйства; это сказывается на них, особенно, если первый год неурожайный: хозяйства совершенно падают, и переселенцам приходится голодать. Положение ухудшается еще и тем, что край мало населен, а заработков на стороне почти невозможно достать: отсутствие удобных путей сообщения между прочим мешает этому. Нельзя сказать, чтобы и выбор участков был всегда удачен: многие участки (Акмолинский у.) оказались без воды, или с плохой водой, другие с плохой почвой и отсутствием сенокосов. Переселенцы вынуждены были бросить их и, разорившись, уходить на другие участки. Статистические исследования показали, что выгоднее переселяться сюда средним хозяйствам; богатым часто бывает невыгодно, а неимущим и малорабочим трудно; последним трудно потому, что при местных почвенных, климатических и др. условиях заведение хозяйства требует с первого же года больших затрат денег и труда, богатому невыгодно подвергать себя риску потому, что неурожай первого же года может поставить его в тяжелое положение. Хотя переселенцам и выдаются пособия лесом и семенами и денежные ссуды (в 1900 г. на всю Акмолинскую обл. было выдано ссуд на 405.124 руб.), но их нельзя назвать достаточно обеспечивающими переселенца на новом месте, как это и показали последние три года, когда потребовались сотни тысяч рублей на продовольствие переселившихся в Акмолинскую область.
 
В настоящее время Акмолинская обл. почти совсем закрыта для переселения; допускают только в Акмолинский у. В Семипалатинскую обл. переселение только начинается (если не считать самовольных). Переселение последних лет не носит уже случайного характера: большинство семей шло на участки, выбранные доверенными лицами — “ходоками”, а не куда глаза глядят. С другой стороны, местная администрация — на родине земские и крестьянские начальники следят за тем, чтобы не отпускать в Сибирь тех, кто не приписался к какому-нибудь участку; принимались меры b к тому, чтобы задерживать состоятельные семьи; были наконец изданы официально наставления ходокам при выборе участков. Все это значительно способствовало упорядочению переселенческого движения.
 
Колонизация западной части края (Тургайской и Уральской областей) крестьянским населением началась сравнительно недавно и в скромных размерах, отчасти потому, что и самые области в их нынешнем составе образованы недавно, отчасти потому, что в них мало мест, пригодных для земледелия, а Уральская область совершенно закрыта для переселения; в настоящее время в ней есть небольшие крестьянские колонии только в Темир, Уил (Шиповский поселок) и Жилой Кост (на берегу Каспийского моря); но их нельзя назвать земледельческими. Колонизация Тургайской обл. началась с основанием в 1869 г. первой крепости Ак-Тюбе, вокруг которой осело несколько вольных крестьянских семей. В конце 1870-х годов здесь уже считалось несколько десятков дворов, которые и стали просить о прописке: приписаться было разрешено и дозволено селиться на других местах (на арендованных у киргиз землях). В 1886 г. в Актюбинском у. было 177 дворов, а, по переписи 1897 г., — 28.400 чел. обоего пола. Кустанайский у., как самый плодородный во всей западной части края, заселяется быстрее. Первые колонисты появились, по вызову администрации, в 1881 г. при основании г. Кустаная; в том же году в новом городе появилось 1.200 семейств крестьян-земледельцев (некоторые из них жили ранее на арендованных у киргиз участках). В 1889 г. в городе числилось уже 18 тысяч жителей. Затем население начало убывать, благодаря неурожаям и переходу на другие участки. По переписи 1897 г., в Кустанае жило 14.065 жит. Это не помешало однако новым переселенцам оседать в уезде. Для урегулирования этого движения были приняты меры к выделению определенных участков для переселенцев. С 1885-88 годов в с.-з. части уезда было основано одиннадцать поселков. Но так как не был выяснен вопрос, насколько нарушаются этим интересы киргиз, то поселки получили землю только в аренду. Только уже после статистического исследования 1899 г. (экспедиция Щербины) было выяснено, что без всякого ущерба для киргиз переселенцам могут быть выделены большие участки. В Кустанайском у. было выделено около 500 тыс. дес., и образовано с наделами 11 поселков. С этого времени переселенческое дело здесь было поставлено в одинаковые условия с другими степными областями Сибири.
 
Несколько особенный характер носит колонизация Алтая в пределах рассматриваемого края. До самого последнего времени она сохранила на себе отпечаток тех черт, какие носила вольная колонизация Сибири в XVI и XVII веках. Колонизационный элемент не составлялся из казаков или служивых людей; это были безымянные люди, но отважные и решительные, которым тяжело жилось на родине, и они двинулись “куда глаза глядят” искать себе новую родину. Естественно, что движение это должно было направиться на юг, в горы, где природа богаче, и где можно было легко укрыться от всяких врагов и преследований. Здесь мы остановимся только на истории заселения юго-западных алтайских долин, входящих в пределы Семипалатинской области.
 
В 1761 г., когда основана была Бухтарминская крепость, обнаружилось, что в окрестных горах есть уже русские поселения, образованные русскими зверопромышленниками, беглыми крестьянами и всякого рода иной вольницей. Русскому правительству приходилось таким образом ловить своих же русских и облагать их ясаком, или совсем высылать на места приписки. Несмотря на это, с образованием южной пограничной линии, переступать которую строго запрещалось, в Джунгарской земле к 1761 г. существовало уже 17 русских поселений (по р.Бухтарме). Очевидно, что ни строгие запреты, ни наказания не могли остановить русской вольницы: стремление к свободе и приволью брало верх над страхом быть наказанным за ослушание. Кто были эти передовые посты русской колонизации, точно выяснить трудно; часть их, услышав о приближении русских отрядов, обыкновенно бросала поселения и уходила дальше в горы. Но, как мы увидим ниже, сюда бежали чаще всего крестьяне, особенно заводские, от тяжелых условий жизни; были здесь и преступники, скрывавшиеся от наказания, спасались сектанты от гонений за свои обычаи, были наконец и зверопромышленники.
 
Природа Алтая как нельзя лучше соответствовала стремлению этих людей: с одной стороны цветущие, плодородные долины, обилие зверя и рыбы, с другой — высокие, недоступные хребты и очень редкое туземное население. Неудивительно, что в глазах вольницы эти места имели особенно притягательную силу. Нельзя однако отрицать того, что для решимости идти селиться в чужую, неведомую страну у этих людей было много мужества и даже геройства (ниже приведенные примеры показывают это). Нельзя смотреть на это движение как на простое бродяжничество; как мы увидим ниже, вольные колонизаторы с первого года заводили хозяйство и делались оседлыми. Это переселение отчасти напоминало заселение Дона или Сечи в Европейской России или таперство и скваттерство в первые годы завоевания Америки. Как там, так и здесь люди шли искать себе новую родину или безопасное убежище и находили их. Необычные условия жизни, как и следовало ожидать, выдвинули здесь ряд необыкновенных личностей, окруженных в народном сознании ореолом особенного геройства и с именем которых теперь связан целый ряд легенд; их именами названы немало речек и урочищ в горах. Вот одна из таких эпопей.
 
В пятидесятых годах XVIII столетия содержался в Кузнецком остроге за целый ряд “подвигов” (кражи, побеги и т.п.) некто Афанасий Селезнев. Много раз сидел он в остроге и один, и с товарищами; но обыкновенно, как только наступала весна, он убегал: “пора селезню крылышки расправить”, — говорил он, и трудно было его удержать в неволе; зимой же, не имея пристанища, он снова отдавался в руки полиции. Уходил он в леса и горы, где занимался звероловством, а при случае не брезгал и угоном чужого скота. В последний раз Селезнев бежал с братом и товарищем по заключению: но дорогой он поотстал в одной деревне, у знакомых и был там пойман. Пришлось снова сидеть в тюрьме два года; с ним же посадили его девятилетнего сына и старика отца. За это время Селезнев успел научить своего сына грамоте (по часослову) и составить новый план бегства; действительно на второй год все трое и двое других заключенных убежали из тюрьмы. Сначала они скрывались в Касмалинском бору у первых двух товарищей, бежавших с Селезневым. Здесь они держали совет и порешили на том, чтобы, взяв с собой жен и что можно из хозяйства, двинуться на Бухтарму. За неимением нужного числа своих лошадей, они угнали их из соседних деревень, нагрузили четыре воза мукой, захватили еще кое-что для хозяйства и двинулись “на Бухтарму”, но вернее — куда глаза глядят. Всего поехало семь мужчин, одна женщина и мальчик. Дорогой им пришлось пережить немало страха и лишений. Надо было незаметно переехать границу и не встретиться с бродячими шайками урянхайцев; последних они избежали, но избежать встречи с пограничной военной командой им не удалось: у пикета Красноярского они натолкнулись на такую команду, от которой пришлось искать спасения верхами, бросив все запасы. После долгих скитаний добрались наконец смельчаки до Бухтармы, где и построили себе две деревянные избы. Селезнев, как человек бывалый и предусмотрительный, построил себе избу отдельно и укрепил ее так, что она представляла собою блокгауз. Занялись селезневцы охотой и рыбной ловлей. Но с первых же дней им пришлось защищать себя от урянхайцев.
 
Вскоре по приезде, урянхайцы угнали у них всех лошадей. В другой раз урянхайцы сделали нападение на их поселение, но селезневцы отсиделись в своих избах, причем были однако двое из них ранены. Тогда селезневцы решили перейти в наступление и силой избавиться от неприятного соседства. Зимой, вооружившись чем только могли, селезневцы отправились на поиски врага, напали ночью на партию сонных урянхайцев и всех перебили. Приставали к ним и калмыки, но селезневцы по-видимому ужиться с ними не могли. Так, одна партия калмыков, поселившаяся у них, стала нарушать право гостеприимства — отнимала хлеб у оставшихся, когда селезневцы уходили на охоту; это возмутило их, и они убили калмыков. Живя в чужой стране, селезневцам приходилось быть каждую минуту на страже, чтобы не допустить внезапных нападений урянхайцев, калмыков и других инородцев, занимавшихся здесь звероловством или просто грабежом (угоном скота и др.). Раз проходила мимо них партия киргиз-кайсаков (до 500 чел.), занимавшаяся грабежом окрестного населения. Селезневцы засели в своих укрепленных домах и решились защищаться до последней крайности; но киргизы не решились нападать, очевидно признав в них силу. В другой раз эта же партия предложила вступить селезневцам в обмен, не решаясь отобрать у них силой нужные предметы. Оставшись без лошадей, селезневцам волей-неволей приходилось добывать их тем же путем у русских. Весной на плотах спустился Селезнев с тремя товарищами по Иртышу до дер. Прапорщиковой и здесь угнал шесть лошадей; кража однако была замечена и казаки поймали Селезнева с одним из его товарищей, а другие убежали. О дальнейшей судьбе этого, несомненно недюжинного человека с большой волей и умом, история ничего не говорит. Из следственного показания Селезнева видно, что у него на Бухтарме осталось после поимки десять маральих и лосевых кож, десять куниц, пять красных лисиц, два волка, сто белок, десять бараньих тулупов, четыре медных котла, три чугунных, один железный, один меденник и полтора фунта серебра. Очевидно, что Селезнев был человек предприимчивый и занимался не только охотой, но и раскопками в древних рудниках, а может быть и в курганах. По указанию Селезнева, на Бухтарму была отправлена команда казаков, которая и поймала селезневцев, за исключением одного, который убежал. Все добро, накопленное селезневцами, было захвачено казаками и их командиром.
 
Рассказанный эпизод дает представление о том, как безымянная вольница заселяла эти края. Большее значение в деле колонизации сыграли старообрядцы, или, как их здесь называют, “двоедан”. Здесь мы коснемся этого движения только отчасти, так как главная масса “двоедан” шла на юг современной Томской губ., где оно и будет рассмотрено более подробно. Появились они сначала на нижней Бухтарме в сороковых годах XVIII столетия. Сначала жила небольшая семья очевидно наиболее терпевших гонения за свои обычаи и бежавших с пограничных деревень. Неприступность местности защищала их от всяких преследований. Достаточно было обжиться здесь первой семье, чтобы на следующие годы сюда потянулись и более решительные. Скоро по Бухтарме и ее притокам образовалось несколько селений. Богатая природа и свобода способствовала скорому обогащению трудолюбивых жителей, и об их житье пошли заманчивые рассказы. Это вызвало новый усиленный приток поселенцев; кто шел и селился около прежде поселившихся, кто шел дальше на новые места. Массовый побег пограничного населения не мог не вызвать стеснений со стороны администрации, но это не помогало; не дали положительных результатов и поиски команд. Попасть в Бухтарминскую долину с севера и теперь можно только по одному пути (из Усть-Каменогорска) и притом с затруднениями, а в прежнее время это было тем более затруднительно. Чтобы не потерять так много рабочего крестьянства, правительство имп. Екатерины II пошло на уступки: оно обещало всем бежавшим (“каменщикам”, как называла их администрация за то, что они убежали и скрывались в каменистых горах и ущельях) прощение с тем, чтобы они дали себя переписать и согласились нести подати. “Каменщики” согласились: официально их стало числиться тогда 318 чел., но на самом деле их было конечно больше: некоторые не хотели записываться, другие — не могли, в виду небезупречного прошлого; те и другие предпочли остаться свободными и передвинулись дальше вглубь гор.
 
Присоединение “каменщиков” в 1792 г. не остановило и не могло остановить начавшегося движения. Причины, создавшие его (тяжелые условия жизни на родине, особенно заводских крестьян, и прикрашенные рассказы о привольной жизни “каменщиков”) продолжали существовать и влекли сюда многих. Признание за “каменщиками” законных прав на проживание в чужой земле скорее усилило это движение, так как одобрило к этому менее решительные элементы населения; для более же отважных оно давало уверенность, что и на новом месте они не будут наказаны за самовольный уход. Действительно здесь с начала XVIII столетия и, как мы увидим ниже, до настоящих дней продолжается какое-то стихийное движение русских на юг, стремление найти место, где бы жилось привольно, без стеснения. Это стремление, передаваясь из поколения в поколение, укоренилось в сознании пограничного населения; народная фантазия прибавила к этому рассказы о существовании блаженных стран, где людям нет ни от кого обиды, где природа щедро рассыпала свои дары, и ваг в сознании местных жителей появилось смутное представление о действительности таких сказочных стран или Беловодья. “Через все XVIII столетие проходит неустанное искание этого фантастического эльдорадо, где реки текут медом, где не собирают податей, где, наконец, специально для раскольников, не существует Никоновской церкви” говорит проф. Шмурло. Что население не давало себе точного и ясного отчета в том, что есть такая страна, видно из того, что в XVIII веке “Беловодья” искали в северо-западном Алтае, и может быть первые пионеры колонизации и находили его, но когда сюда передвинулась русская граница, Беловодье перешло в таинственные Бухтарминские горы, куда скоро потянулись и “беловодцы”. С появлением там русской власти и более многочисленного населения, народное сознание перенесло “Беловодье” далее на юг, в южные, неприступные хребты Алтая, а затем еще далее на юг — в Китай. И это естественно: "Наделяя намеченную область идеальными качествами, русский колонизатор, попадая в нее, каждый раз должен неизбежно убеждаться, что и тут жизнь имеет свою оборотную сторону, что и тут социальные отношения зачастую выступают во всей своей жестокости и неумолимой требовательности. Первоначальная мысль, что он нашел Беловодье, сменялась мыслью, что это Беловодье в другом месте. Таким образом наступало известное разочарование, слабее, если новые условия жизни, при всех своих несовершенствах, все-таки оказались существенно лучше старых, сильнее — если разница между брошенным гнездом и вновь заведенным оказывалась ничтожной. В первом случае человек легко примирялся с мыслью, что Беловодье так-таки и не далось ему в руки, во втором случае — вновь поднимался с места при первом же случае и шел на его поиски" (Шмурло). Для иллюстрации этого движения остановимся на некоторых случаях искания Беловодья в 20-60-х годах XIX столетия.
 
В 1826 г. партия в 38 чел. (мужчин, женщин и детей) бежала на оз. Канас (в китайских пределах), где и думала зажить на приволье. За ними была послана погоня, которой, однако, не удалось вернуть бежавших, и только обещанием манифеста о помиловании воротили их обратно. Большие размеры приняло искание Беловодья в 1828 г. в пределах Томской губ. В 1832 г. бегали в Китай 42 крестьянина, но были возвращены. В 1861 г. появились крестьяне в Нарымской долине (дер. Таловка и Медведка), смущенные фантастическими рассказами бывалых людей Бобровых о существовании где-то вблизи Беловодья: 55 чел. мужчин и женщин в тот же год из пограничных деревень перешли границу (р.Нарым), перевалили Нарымский хребет и направились “в Беловодье”, но вожаки Бобровы сбились с пути и вывели партию на призайсанские пустыни и в низовья Алкабека (на пески). Два года бродила партия в китайских пределах, но обетованной земли не нашла; да и китайцы не везде позволяли селиться. Ничего не оставалось делать, как возвращаться домой. Бобровы и несколько других не захотели возвращаться и исчезли неизвестно куда. Администрация посмотрела на воротившихся снисходительно и даже сделала им благодеяние — вернула дома и часть имущества, которое было распродано, когда крестьяне задумали искать Беловодье. Это не остановило движения: вскоре появились русские селения в горах по р. Кабе и вблиз оз. Марка-Куля. Хлебопашество, пчеловодство, рыболовство, охота — все это давало там хорошие результаты, и крестьяне, несмотря на протесты киргиз, основали здесь свои деревни. Русскому правительству, при заключении трактата с китайцами (1881 г.), пришлось выговаривать себе всю полосу земли между Нарымом и Кальджиром, как фактически уже захваченную русскими. Департамент земледелия в 1885 г. включил эти места в число тех, где должны быть отведены участки для переселенцев, после чего заселение их пошло еще быстрее. Первые колонисты Кабинских долин однако вскоре снова поднялись и пошли на новые места; образованные деревни запустели, но потом снова пополнялись пришлым населением; последнее, проникшись стремлением к “Беловодью”, само пополнило ряды идущих на новые места, усиливая таким образом вольную колонизацию края. В 1896 г. в Кабинских долинах существовало три официальных деревни (более 500 чел. обоего пола) — Тюс-Каин, Чанагаты и Балык-Булак; да может быть человек до ста или более, ищущих “Беловодье” и ушедших в пределы Китая, жило в горах.
 
Таким образом, и в настоящее время вольная колонизация, несмотря на препятствие, продолжает существовать и будет, пока существуют причины, ее создающие. Насколько сильно это стремление к исканию привольных мест, можно судить по тому, что крестьяне проникают в самые глухие местности, преодолевая все препятствия: известно, что Пржевальский открыл колонию русских крестьян-старообрядцев в центральном Китае (у Лоб-Нора). В настоящее время еще нет возможности подвести итоги крестьянскому заселению края, как потому, что оно еще продолжается, так и потому что, прошло еще недостаточно времени. Но во всяком случае край много выиграл от переселения. Разнообразные природные богатства края, как мы видели из первой главы, оставались нетронутыми, мертвым капиталом; сам край был дикой, почти безлюдной страной, по которой только изредка кочевали киргизы. Коренное оседлое население — казаки оказалось неспособным к колонизаторской деятельности, что признавала (как мы видели выше), местная администрация.
 
При таких неблагоприятных условиях колонизация края и его культурное развитие совершались бы крайне медленно, природные богатства оставались бы долго недоступными. С появлением крестьян край получил довольно значительное земледельческое население (более 200 тыс. ч.), был прорезан в нескольких направлениях цепью крестьянских деревень и проселочных дорог, в северной же части даже довольно часто. В крае развилась хлебная производительность настолько, что Кустанайский уезд стал один вывозить хлеба миллионы пудов. С проведением Сибирской железной дороги колонизация прилегающих степей приобрела еще большее значение для культурного развития края.
 
Грамотность и распространение знаний определяют собой рост и культурное развитие страны. Познакомившись с историей развития просвещения в крае, мы можем составить представление об его культурности в теперешнем состоянии.
 
Киргизский край в этом отношении находился в весьма неблагоприятных условиях. Покорив край, русские не могли перейти к культурной работе потому, что первоначальное завоевание совершалось исключительно с целью обогащения, и первые завоеватели были совершенно неподготовлены к культурной роли. Это были грубые, невежественные люди с первобытной нравственностью, с сомнительным прошлым; правда, и при всем этом, они оказались развитее инородцев, но не настолько, чтобы, покорив их, могли сознательно перейти к мирной культурной работе; они не приложили усилий даже к тому, чтобы разумно воспользоваться богатыми дарами природы или прокормить себя своим трудом. Напротив, они выбрали другой, более легкий способ наживы — грабеж покоренного инородца и расхищение природных богатств.
 
Просветительную роль при завоевании восточной части Киргизского края могло бы играть тогда только духовенство, но оно было слишком незначительно, и центр его находился слишком далеко от края (Тобольск), чтобы можно было оказывать заметное влияние на жизнь края. Московское правительство, правда, старалось посылать в Сибирь воевод и других своих представителей — грамотных; но источниками просвещения эти люди не были, и забота об этом не вменялась им в обязанность; грамотность их служила им только для донесений и приказов; московскому правительству, назначая их, приходилось заботиться главным образом о том, чтобы они не притесняли народ и исправно присылали подати. Сосланные в те времена грамотные поляки и запорожцы также по-видимому не оказали в этом отношении какого-нибудь влияния: скорее они забывали здесь свои прежние знания и грамотность.
 
После того, как русское население достаточно увеличилось и более или менее осело на своих местах (с конца XVII в.), в нем началось стремление к грамотности, но это стремление вызывалось чисто эгоистическими побуждениями небольшой сословной кучки. Воеводы, приказные, дьяки и др. служилые люди старались дать своим детям (или родственникам) грамотность, чтобы удержать за своей семьей привилегированное положение. Только в XVIII веке центральная власть (генерал-губернаторы) выдвинули вопрос об открытии школ, хотя также не для всего Населения, а только для военного сословия. Из послужных списков 1761 г. видно уже, что на Сибирской линии (от Тобола до Иртыша) из 78 урядников и капралов — 47 были грамотны, из 18 офицеров — все были грамотны. В 1765 году начальником сибирских войск Шпрингером были открыты “гарнизонные школы” в Омске, Петропавловске и Ямышеве; эти школы в первый же год имели 240 чел. учащихся. В 1789 г. в Омске была открыта “азиатская школа” для подготовки переводчиков (толмачей); в ней, кроме элемента грамоты и арифметики, преподавались татарский, турецкий, арабский и персидский языки. Позже в ней были прибавлены землемерный и топографический классы. В 1813 г. в Омске было открыто первое общеобразовательное училище с военными предметами — “войсковое училище”, нечто вроде военной гимназии. О доступном же всем народном образовании тогда серьезно никто не заботился.
 
Духовенство хотя и имело с начала XIX столетия свои церковные школы, но их было мало, и результаты обучения в них были неудовлетворительными благодаря плохому подбору учителей (малограмотные дьячки, отставные солдаты и т.п.). Казачьи школы (в Сибирском войске) хотя заведены были также издавна (к началу 50-х годов их считалось 60), но в задачу их входило не распространение грамоты во всем казачьем населении; они служили больше дли удовлетворения потребности в грамотных людях на службе (подготовляли писарей, урядников и т.д.). Учителями в них были также малограмотные казаки; отпускалось на такую школу по 2р. 40 к. в месяц.
 
Дело народного образования заметно двинулось вперед в царствование имп. Александра II, когда и в сибирском обществе стало замечаться стремление к просвещению вообще. В 1860-х годах в Акмолинской и Семипалатинской областях существовали уже, благодаря заботам одного из наиболее выдающихся местных генерал-губернаторов, ген. Казнакова, десятки низших школ (кроме казачьих), открылось несколько прогимназий; преобразованы были кантонистские училища (в Омске) и заменены военно-начальными; у казаков стали отпускаться средства на стипендии в специальные учебные заведения и увеличилось число низших школ. Появились частные школы (напр. Соколова в Омске), воскресные школы, библиотеки уездных и городских училищ стали доступными посторонним лицам. Параллельно с этим шло открытие средних и специальных школ, главным образом в Омске, как административном центре. В 1836 г. в Омске был открыт кадетский корпус; в 1852 г. — фельдшерская школа; в 1858 г. — уездное училище; в 1863 г. — Омская женская гимназия; в 1871 г. были открыты женские прогимназии в Петропавловске и Семипалатинске; в 1872 г. учительская семинария в Омске; в 1876 г. — мужская гимназия в Омске. Общество начало относиться к делу просвещения ревностнее: города ассигновали значительные суммы на поддержку начальных школ и женских прогимназий.
 
В начале 1880-х годов открылось в крае первое частное просветительное общество — “попечение о начальном образовании” (в Омске). Вообще начиная с 1860-х годов просвещение стало делать в крае заметные успехи. За последнее время обращено внимание на сельскохозяйственное образование и на распространение в крае знаний и ремесел; с этой целью с 1885 г. были открыты в уездах низшие сельскохозяйственные школы. Наконец нельзя не упомянуть об открытии в Омске Западно-Сибирского Отдела Имп. Русск. Геогр. Общества, который как в деле изучения края, так и в качестве просветительного общества, занимает видное место в истории просвещения края, сплачивая около себя лучшие местные культурные силы (открыт в 1877 г.).
 
Распространению грамотности в киргизском населении было положено основание давно: первые начальные школы были открыты даже значительно ранее, чем для русского населения, но русская грамотность среди них весьма незначительна.
 
Такой неуспех русской грамоты среди инородцев объясняется, может быть, тем, что в этих школах вначале заботились не столько о том, чтобы научить детей русской грамоте, сколько о том, чтобы дать им определенное идейное направление. Так, первые школы были открыты администрацией в 1782 г. при многих мечетях; учителями были наняты тобольские татары для того, чтобы парализовать влияние среднеазиатских мулл на подвластное русским киргизское население. Киргизам был открыт вместе с тем полный доступ в русские училища. В семидесятых годах XIX столетия были открыты во всех уездных городах Акмолинской и Семипалатинской областей школы-интернаты исключительно для киргизских детей (впоследствии преобразованные в низшие сельскохозяйственные школы). В настоящее время здесь открываются аульные школы.
 
В Тургайской обл. начало народному образованию положено с основания области (1869 г.), на что ассигновано было 800 руб.; но первую школу, двухклассную, русско-киргизскую, удалось открыть только в 1879 г. Затем развитие школьного дела продолжалось довольно успешно. В 1883 г. была открыта учительская школа в Орске Оренбургской губ. (пограничном с.Тургайской обл.), ремесленное училище в Тургае; в 1887 г. появились русские волостные школы; в 1891 г. — женские начальные в Тургае, Актюбинске, Кустанае и Кара-Бутаке; в 1892 г. были специально для киргиз устроены передвижные аульные школы, по программе, равной двум первым отделениям одноклассных министерских школ. Есть также около 20 школ церковно-приходских. Наибольшее число школ (до 54) находится в наиболее населенном уезде — Кустанайском, менее (до 12) — в Тургайском. Средних учебных заведений в Тургайской области нет. В Уральской области начальное образование поставлено довольно удовлетворительно: кроме войсковых казачьих школ здесь есть министерские (русские и киргизские) и церковно-приходские. Статистические данные за 1900 г. рисуют нам положение начального образования в крае в следующем виде (см. таблицу).
 
Первое место по числу школ занимает Уральская обл., последнее — Семипалатинская. Одна школа приходится в крае на 3.065 ч. Наличного числа школ, как мы видим, весьма еще недостаточно, и мысль о всеобщем обучении в крае — пока недостижимая мечта.
 
Не в лучшем положении находится край и относительно среднего и специального образования. Такие значительные и сравнительно довольно богатые города, как Семипалатинск и Петропавловск, не имели до сих пор ни одного среднего учебного заведения (если не считать в первом недавно открытой мужской прогимназии); между тем нужда в них весьма ощущается, так как имеющиеся средние учебные заведения в Омске переполнены. В Уральске имеется реальное (войсковое) училище и женская гимназия единственные средние учебные заведения на Уральскую и Тургайскую области, а первое кроме того и на весь Киргизский край. Лучшее положение занимает г.Омск, где находятся мужская и женские гимназии, кадетский корпус, учительская семинария, механико-техническое, железнодорожное техническое училище и фельдшерская школа. В селе Боровом (в 60 в. от Кокчетава) находится лесное училище.
 
Остается за Омском первенство и со стороны развития книжного, типографского и издательского дела. В Омске есть три частных типографии (две из них с литографиями) и две правительственных (с литографиями), картографическое
 
и литографическое заведение (Военно-Топографического отдела); издаются четыре периодических издания (“Степной Край”, “Сельскохозяйственный Листок”, — на русском и киргизском языках, “Епархиальные Ведомости” и “Областные Ведомости”) и кроме того отдельные “Труды” ученых обществ (Географического, Медицинского и Сельскохозяйственного). Имеется два книжных магазина и четыре мелких торговли книгами, две публичных библиотеки и две народных читальни. Из других городов восточных областей края имеет типографию, одну книжную торговлю, библиотеку и периодическое издание (“Областные Ведомости”) Семипалатинск; в Петропавловске есть небольшая книжная торговля и библиотека: в других городах (Акмолинск, Кокчетав, Каркаралинск, Павлодар, Усть-Каменогорск и Зайсан) есть небольшие общественные библиотеки. В западной части края (Уральской и Тургайской обл.) Уральск имеет типографию, книжный магазин, общественную библиотеку, народную читальню и три периодических издания (“Областные” и “Войсковые Ведомости” и газету “Уралец”). В Тургайской области в Кустанае, Иргизе и Актюбинске есть общественные библиотеки, в первом кроме того — народная читальня; типографий и книжных магазинов в области нет; “Тургайские Ведомости” — с приложением Тургайской газеты” (на русском и киргизском языках) издаются в Оренбурге.
 
Все сказанное о развитии книжного, типографского, издательского и библиотечного дела в крае иллюстрируется нижеследующей таблицей, в которую внесено кроме того и число ученых и просветительных обществ, играющих заметную роль в культурном развитии края:
 
Из этой таблицы, а также из предыдущего видно, что Акмолинская обл. (собственно г. Омск) занимает в культурном отношении первое место в крае: наиболее отсталой является Тургайская обл., культурный рост которой тормозится отчасти отсутствием крупных населенных пунктов. Высшее образование в крае удовлетворяется учреждением стипендий в ближайших высших учебных заведениях — Томском университете и технологическом институте, Казанском университете и ветеринарном институте, Московском университете, сельскохозяйственном институте и некоторых других; но таких стипендий немного. Край нуждается в открытии высшего сельскохозяйственного и ветеринарного института, так как земледелие и скотоводство составляют краеугольный камень его экономического благосостояния; отсутствие же ученых и практиков-специалистов по этим отраслям отзывается весьма неблагоприятно как на их теперешнем состоянии, так и на их дальнейшем развитии.