Главная   »   Әлихан Бөкейхан. Собрание сочинений. Книга 1   »   КИРГИЗЫ


 КИРГИЗЫ

Начиная с XIII века, со времен Чингисхана, киргизы и каракиргизы живут в Средней Азии, занимая главным образом обширную равнину, окаймленную с севера рекою Джайк (Урал и Яйк), с запада — Аму-Дарьей (Окс), с востока — Иртысом (Иртыш) и с юга горными хребтами. Кроме того, они заселяют также и Астраханскую губернию.

 

Об абсолютной и относительной численности киргизского населения данной территории дает представление следующая таблица:
По переписи 1897 года число лиц, назвавших своим родным языком киргизский, равнялось 4084 тысячам. По численности своей киргизы занимают среди различных народностей, населяющих Россию, шестое место. Если принять коэффициент естественного прироста равным 1,5 (для всей России он равен 1,55), то в настоящее время численность киргиз выразится в цифре 4696600.
 
Процентное соотношение между киргизами, русскими и другими национальностями, населяющими названную территорию, видно из следующей таблицы:
Во всех же 10 областях, взятых вместе, киргизы, каракиргизы, кыпчаки составляют 51 процент всего населения, но распределены они неравномерно: процент киргизского населения сильно понижается на крайнем юге и западе, доходя в Самаркандской до 8 процентов, Закаспийской — 15 процентов, Ферганской 20 и Астраханской — 21 процент; в этих 4 областях живут, в общей сложности, 738.431 киргиз или почти 1/6 (16,5 процента) всего населения киргиз. В остальных 6 областях, занимающих немного менее 3/4 (73 процента) всей площади названных 10 областей, сосредотачиваются 5/6 (или 83,5 процента) всего киргизского населения. Так, в Акмолинской области киргизы составляют 52 процента (только в 3-х северных уездах ее они достигают всего 44 процента); к Акмолинской области примыкает в этом отношении Сыр-Дарьинская, где киргизы образуют 69 Процентов или менее 2/3; в Уральской области киргизы составляют несколько менее 3/4 (72,5 процента) населения, а в Семиреченской и Тургайской несколько более 3/4 (77,6 процента для первой и 76,5 д ля второй). Особенно заметно преобладание киргиз в Семипалатинской области, где численность их достигает почти 6/7 (86,2 процента). Во всех этих 6 областях, взятых вместе, киргизы достигают в среднем 69 процентов или более 2/3 всего населения. На всем пространстве от Сыр-Дарьи до Иртыша и от Тянь-Шаня до реки Урала киргизы составляют большинство, превышающее 65 процентов.
 
Переходя к внутреннему быту киргиз, должно заметить, что современная хозяйственная жизнь последних не укладывается в простую формулу примитивной экономики полудикого кочевника, постоянно меняющего место стоянки и передвигающегося со своими стадами, в поисках для них подножного корма и лучшего водопоя. Былое, чисто пастушеское хозяйство киргиза, постепенно уступает место смешанному земледельчески-пастушескому типу; это наблюдается, по крайней мере, в тех местностях, где естественно-исторические условия и экономическая конъюнктура оказались благоприятными для развития земледелия. В этом отношении Киргизский край (Семипалатинская, Акмолинская, Тургайская и Уральская области) можно схематически разбить на два района: северный, лежащий выше 50-ой параллели, благоприятный для земледелия, и южный — где плохая почва, скудость атмосферных осадков и отдаленность от рынков делают земледелие в сколько-нибудь значительных размерах невозможным. На одно хозяйство приходится:
 
В северной полосе киргизское хозяйство, имея в среднем 3,3 десятины посева, производит количество хлеба, превышающее норму собственного потребления и сбывает его на стороне; сена оно потребляет в 6 с лишним раз более южан, у которых нет даже собственного хлеба. Понятно, что приведенные средние цифры дают лишь общую картину киргизского хозяйства, разнообразного и пестрого, как сама киргизская степь. Об этом разнообразии киргизского хозяйства и степи, преобладания в ней земледелия дает понятие следующая таблица:
В то время, как в Актюбинском уезде почти все киргизы (94,4 процента) являются заправскими земледельцами (на одно хозяйство приходится 6,16 десятин посева), в Каркаралинском уезде земледелием занимаются всего 11,7 процента хозяйств и на каждые приходится в среднем 0,8 десятины посева.
 
По данным киргизских бюджетов, земледелием занимаются 63 процента киргизских хозяйств, причем на каждое приходится в среднем 2,25 десятин посева. Однако, главным промыслом киргиз является еще и теперь скотоводство, и основное богатство их составляет скот, как видно из следующей таблицы о распределении доходов в киргизском хозяйстве:
 
Таким образом, киргизское хозяйство извлекает почти 3/4 (73,76 процента) своего дохода от скотоводства, которое доставляет крестьянскому хозяйству менее 1/4 (23,69 процента) его общих доходов. Земледелие дает киргизскому хозяйству 1/7 (13,69 процента) дохода; крестьянское же — добывает из этого источника 1/2 (50,87 процента) своего ежедневного заработка. Из других источников дохода Характерны для киргизского хозяйства на “личные промыслы”, дающие 2,96 процента дохода (11,13 процента для крестьянского хозяйства).
Киргизское хозяйство, хотя и вступившее на путь дифференциации и перешедшее от чистого кочевого скотоводческого и натурального характера к смешанному, земледельчески-скотоводческому все же остается, по преимуществу, натуральным и значительно превосходит по своей примитивности крестьянское хозяйство России.
 
Киргизы осели на землю. Привычное, старое представление о них, как о вечно кочующем народе, каким рисовала себе комиссия Булыгина, составляя положение о Государственной думе, является простым анахронизмом и свидетельствует о невежестве нашей бюрократии.
 
Все киргизы живут 8-10 месяцев в году оседло на одном месте. Киргизский поселок называется “қыстау”, от слова “қыс” — зима и “тау” — гора. В былое время, когда киргизы зиму проводили в кошомных юртах, они выбирали для зимнего времени защищенные места в горах, отчего' их селения и носили названия “қыстау”. В настоящее время только незначительная часть киргиз живет зимою в кошомных юртах в своих “қыстау”; последние расположены в полосе Голодной Степи, где малая производительность почвы гонит киргиз зимою с одного “қыстау” на другое, вынуждая оставаться в юрте, в этом символе кочевого быта.
 
О размерах киргизского поселка — “қыстау” — свидетельствует следующая таблица, составленная на основании переписи 194000 хозяйств в 29500 “қыстау”-ах, расположенных в так называемом Киргизском крае, т.е. на территории, простирающейся от реки Урала до Алтая и от Сибирской жел.дор. до Арало-Каспийской котловины:
(усечены дроби). Размеры “қыстау”, как это apriori можно было предполагать, варьируют в зависимости от естественно-исторических условий уезда; в его величине как бы фиксируется производительность пастбища и покоса. Там, где покос сена дает возможность извлечь из почвы больше, нежели оставляя скот на подножном корму, размеры “қыстау” возрастают: так, в Каркаралинском уезде, занимающем горы Арало-Иртышского водораздела и упирающимся с юга в озеро Балхаш, на 1 қыстау приходится всего 4 хозяйства-семьи; в Актюбинском уезде, где почва по своим свойствам приближается к черноземной Самарской губернии, с богатой ковыльной степью, на одно қыстау приходится в среднем 15 хозяйств. На Тарбагатае (Зайсанского уезда), Чингисе (Семипалатинского у.) и в Голодной Степи (юг Кархаралинского, Акмолинского и Актюбинского уу.) величина қыстау понижается до 2 и даже до 1 хозяйства, — в поемных лугах Иртыша, Ишима, Нуры доходит до 20, 30, 50 и даже 80 хозяйств, приближаясь, таким образом, к размерам доброго крестьянского поселка. Киргизское “қыстау” представляет собой, подобно крестьянской сельской общине, элементарную земельную единицу. Важнейшие угодья — покосы на севере, запасные, охраняемые на черный день пастбища — “қорық” на юге и овечье пастбище, так называемый “қойбойлық”, — находятся в исключительном пользовании и владении “қыстау”. Писанный закон считает эти угодья, как и всю киргизскую землю, казенными, предоставленными лишь в пользование кочевников; но это, однако, нисколько не мешает киргизам арендовать, дарить, завещать, продавать друг другу покосы, “қорық” и овечьи пастбища. В горах Тарбагатай, Чингис и др. покосы, иногда и овечье пастбище поделены в пределах “кыстау” между отдельными хозяйствами, и каждое из них распоряжается своею долей на правах частной собственности. Далее, следующая категория пастбищ находится в совместном пользовании 2-3 и более “қыстау”. Такая группа “қыстау” в статистической литературе получила название “общинно-аульной”, представляющей
 
 
последующую за “қыстау” поземельную единицу в киргизском быту.
 
Киргизы группируют свои пастбища по времени пользования им и по их относительной важности: на зимнее, осеннее, весеннее и летнее.
 
Первые три категории находятся в пользовании отдельной “общинно-аульной группы”, как и размеры отдельного “қыстау” определяются производительностью почвы и богатством пастбища, но зависит она также и от того, в какой мере крепко в данной местности родовое начало: чем прочнее и устойчивее оно, тем шире (при прочих равных условиях) пределы.
 
В 3600 “общинно-аульных группах” одиннадцати уездов было 143000 хозяйств:
В среднем на одну общинно-аульную группу приходится 40 хозяйств или 6 “қыстау”. Три главных вида киргизских пастбищ: зимнее, осеннее и весеннее находятся во владении и пользовании общинно-аульной группы, которая соответствует крестьянской сложной общине, пользующейся сообща пашней, покосами или поскотиной. На территории общинно-аульной группы киргизы проводят от 8 до 10 месяцев в году, покидая ее весной на 2-4 месяца и возвращаясь обратно осенью. Пастбища на летних стоянках находятся в общем пользовании многих общинно-аульных групп. Район кочевок с каждым годом сокращается. В северной часта киргизского края летние стоянки расположены на границе зимней территории, в расстоянии 2-5 верст от усадьбы: здесь киргизы кочуют в течение всего лета по одному разу и таким образом, от былой кочевки на 500-1000 верст остается одно лишь воспоминание. В тех уездах, где сохранились значительные летние кочевки — в 50-100-500 верст, встречаются киргизы, владеющие малым количеством рабочего скота, а потому весь год живущие на зимней территории “қыстау” и совершенно не кочующие. Эти оседлые киргизы носят название “жатақ” (лежачих).
 
В 10 уездах киргизской степи на 170000 хозяйств приходилось 10789 или 6,3 процента оседлых хозяйств-жатақов.
 
В процентах “жатаки” составляют в уездах:
 
Кустанайском — 0,74
Павлодарском — 3,16
Акмолинском — 4,2
Каркаралинском — 4,4
Атбасарском — 6,4
Петропавловском — 4,64
Кокчетавсқом —4,65
Устькаменогор. — 9,99
Семипалатинск. —11,5
Зайсанском —13,5
Во всех — 6,3
 
В двух уездах: Омском и Актюбинском, кочевки в такой мере сохранились, жатаки не отличаются от прочего населения. Выходя весной на летнюю стоянку, киргизы соединяются в аулы, аул состоит, следовательно, или из одного “қыстау”, или из нескольких соединяющихся вместе по хозяйственным соображениям: для наема пастухов, охраны покосов, взаимного обмена рабочим скотом во время кочевки и т.д. Такой летний аул носит название “қотан”. Понятно, что в создании “қотана” важную роль играет общность леших водопоев и пастбищ. Таким образом, схема социально-хозяйственной структуры киргизского населения выражается в следующем виде: основной ячейкой ее, как и всюду, являются киргизская семья — двор, “шаңырақ”; объединенные общностью наиболее важных в хозяйстве угодий, “шаңырақ” образуют киргизский поселок “қыстау” или “хозяйственный аул”, как именует их стилистическая литература; отдельные “қыстау”, объединенные также общностью землепользования, слагаются в более сложную поземельную общину — “общинно-аульную группу”. Как хозяйственный аул, так и общинно-аульная группа возникли под покровительством рода и поддерживаются родовой связью, и потому обе эти формы социально-хозяйственной жизни киргиз совпадают пока с родом, хотя основа их жизнеспособности кроется в потребностях землепользования.
 
Как над русским Иваном Босых, так и над киргизом царит “власть пастбища”.
 
II
 
Политический строй киргиз регламентируется особыми, специально для киргизского населения изданными законами: “Степным и Туркестанским положениями”. Киргизское население разбито на аульные общества (сельские сходы), заключающие от 100 до 200 “податных кибиток” — семей; не менее 70 аульных обществ составляют волость. Следующей за волостью единицей является уезд. На каждое трехлетие аульный сход асболютным большинством избирает аульного (сельского старосту) который является также сборщиком податей; в должности утверждает его крестьянский начальник. Служба аульного настолько обременительна и сопряжена, при наших политических условиях, с такими унижениями, что киргизы прозвали аульного “дозақы” — адским жителем. Тот же сход избирает абсолютным большинством на каждые 50 кибиток одного выборного; съезд волостных выборных же большинством избирает народных судей—по одному на аульное общество, волостного управителя (волостного старшину) и кандидата на эту должность. Народный судья решает дела на основании обычного права; жалованья он не получает, но пользуется известным процентом с суммы иска. Уголовные преступления, грозящие лишением прав, как и дела между киргизом и не киргизом, изъяты из компетенции киргизского народного суда и решаются имперскими судами. Народный судья и управитель утверждаются губернатором. Впрочем, по представлению крестьянского начальника, губернатор может утвердить управителем любого киргиза, хотя бы уже забаллотированного на выборах, и этот обход закона широко практикуется администрацией. Все должностные лица киргизского общественного управления подчинены в полицейском отношении урядникам и уездному начальнику, а в юридическо-административном — крестьянскому начальнику (на уезд — последних приходится от 2 до 4).
 
Как и в других окраинах России, и в киргизской степи искони ведется обрусительная политика. Русские чиновники здесь не блещут ни образовательным цензом, ни знанием местных условий. Обычные спутники обрусительной политики — грубость, произвол, бесцеремонное третирование всего того, что составляет святыню населения, усугубляются в степных областях тем, что правители не знают языка народа и сносятся через переводчиков, также лишенных всякого образовательного ценза. Наиболее ловкие переводчики захватывают в свои руки всю неограниченную власть уездного или крестьянского начальника и являются настоящими диктаторами своего уезда или участка. Не только бывшие армейские офицеры, променявшие службу на должность уездного или крестьянского начальника, или разного рода неудачники, не окончившие даже средней школы, попавшие случайно в правители киргиз, но даже следователь и судья нередко становятся игрушкой в руках своих переводчиков. Штатные должности переводчиков киргизского языка занимали (до 17 октября 1905 г.) в учреждениях, ведающих киргизские дела, русские, не знающие ни киргизского языка, ни киргизской грамоты. Это делалось нарочно, как говорил пишущему эти строки старший делопроизводитель канцелярии степного генерал-губернатора: “сами киргизы должны возвыситься до нас; мы же не обязаны учиться их языку!” Еще при Плеве крестьянские начальники не принимали прошений на киргизском языке, и лишь дни свободы положили этому конец. В степных областях вся переписка и делопроизводительство, даже в канцелярии волостного управителя, ведутся на русском языке. Вся волость и сам управитель в руках малограмотного писаря дельца.
 
Из многолетней практики русского управления киргизский народ вывел свои заключения, которые, в форме народных афоризмов, широко распространены в степи. Так, киргизы говорят: “орыстан досьщ болса, қойнында болсын балтан” — “если имеешь русского друга, то имей за пазухой топор”, — “орыс нан жесе, акша алады” — если русский ест хлеб, то он берет взятки; “қазақ түлеген түйе, орыс бүта”, киргиз — это линяющий верблюд, а русский — кустарник (весною линяющий верблюд оставляет на кустах клочья собственной шерсти). Киргизская мать, унимая капризного ребенка, пугает его, говоря: “орыс келді! орыс келді! қасқыр келді! қасқыр келді!” — приехал русский! приехал русский! пришел волк! пришел волк! Как видно из приведенных народных поговорок, киргизы отождествляют с чиновниками-волками (волк, как главный враг скотовода), не только русское правительство, но и всех вообще русских.
 
Еще лет десять-пятнадцать тому назад киргизская степь приходила в соприкосновение с русским народом только в лице чиновников-правителей и на степных ярмарках — с русскими купцами; последние, в качестве рыцарей эпохи первоначального накопления, переживаемой киргизской степью, не могли способствовать созданию лучших отношений между киргизами и русскими. С другой стороны, все возрастающее переселение русских в степь, борьба за землю между киргизом и переселенцем и грубые формы, в которых эта борьба протекает, немало углубляют и обостряют установившийся и без того на почве беззакония, национальный антагонизм.
 
На переселенческом вопросе, имеющем столь роковое значение для всей жизни киргиз и для их дальнейшего развития, следует несколько остановиться.
 
Переселенцы из Европейской России заселяют, главным образом, северные уезды степных областей. По губернаторским отчетам за 1905 год насчитывалось:
 
В Тургайской области крестьяне составляют 22% или более 1/5 киргиз, а в северных ее уездах — 37% или немного менее 2/5.
 
В Акмолинской области соответственные отношения равны 42% и 69%, иными словами, численность крестьянского населения в этой области превышает 2/5, а в северных уездах 2/3 киргизского населения. За последние три года, особенно в 1907 году, наплыв переселенцев был особенно силен, так что приведенные отношения значительно изменились в пользу крестьян. Так, по данным Переселенческого Управления, в 1907 году переселилось семей:
 
В Акмолинскую область 12,000 В Тургайскую и Уральскую обл. 3,133 В Сыр-Дарьинскую область 487 В Семипалатинскую область 1,987 В Семиреченскую область 1,211 Что составляет в общем 18,818 или 28,8 процента всех переселенцев, зарегистрированных по 1 ноября 1907 года в Сызрани и Челябинске. За один 1907 год отведено под переселенческие участки и отчуждено от киргизских земель в киргизской степи 54 тысячи душевые доли (считая по 3 души обоего пола в семье) или 810 тысяч десятин, в том числе в одной Акмолинской области 36 тысяч душевых долей или 510 тысяч десятин, падающих, главным образом, на северные уезды области, где земельная теснота довела уже киргиз, говоря канцелярским языком, до “сопротивления властям”. Киргизы Кокчетавского уезда, под угрозой побоев, не допустили землемера Пересел. Управл. произвести повторное межевание для прирезки к Всеволодскому участку. Это было в июне 1907 года. Кто знает классическое миролюбие киргизского народа, тот поймет, как сильно должно быть угнетение киргиза, терроризированного административной ссылкой и прекрасно осведомленного о том, что представляет собою чрезвычайная охрана, на положении которой тогда находился Кокчетавский уезд, чтобы этот покорный раб решился на открытый протест в такой резкой форме. Земли их были уже окружены с 3-х сторон крестьянскими наделами; землемер хотел отрезать их с четвертой, открытой еще стороны, затянув, таким образом, над киргизами мертвую петлю. Этого осилить они не могли.
 
Киргизы признают лишь естественные границы земли: хребты гор, луга, реки, озера, увалы, долины-водостоки. Крестьяне же, считая за предел владения вспаханную борозду, совершенно не понимают своих киргизских соседей. На этой почве обычно и возникают столкновения, начинающиеся с перехода киргизского скота через межу крестьянского надела и его потравы. Крестьяне загоняют скот, берут выкуп, и притом настолько крупный, что киргизы стараются при первой же возможности уйти от такого соседства куда-нибудь, хотя бы на новом месте пришлось арендовать или покупать пастбища. И так как крестьяне злоупотребляют иногда своим правом и загоняют скот, пасущийся и не на их земле, а лишь вблизи межи, на земле киргиз, то последние стали сеять вокруг крестьянского надела окаймляя его, таким образом, своей пашней. Киргизы мстят переселенцам по своему, выкрадывая у них скот. В этом отношении между киргизами установилось своего рода молчаливое соглашение.
 
В 1901 г. в одном крестьянском поселке Омского уезда бесследно пропало 109 овец, — случай невероятный в Киргизской степи, где нельзя скрыть покражу даже одной овцы. Но в данном случае это было возможно потому, что стадо принадлежало переселенцам. Судебные учреждения имели дело уже со случаями убийства киргиз переселенцами на почве поземельных столкновений. Всем памятны побоища между киргизами и крестьянами в Петропавловском уезде в июне 1906 года. В этом столкновении принимали участие сотни вооруженных переселенцев и киргиз; в результате — несколько убитых с той и другой стороны.
 
Киргизы считают всю степь своею, в ней нет и пяди земли, на которой не пасся бы, в то или иное время года, киргизский скот; разумеется, за исключением негодных для пастбища мест, коими изобилует киргизская степь. По закону же вся земля, на которой живут киргизы, считается, как уже выше было отмечено, казенной. По горькой иронии судьбы право собственности на землю в степи имеют только несколько лиц из среды киргиз, предкам которых была пожалована земля за сомнительные для киргизского народа заслуги.
 
Таким образом, удобные для земледелия и лучшие — на законном основании отчуждаются от киргизских владений, причем коренное население выдворяется на новые места, а казна уплачивает при этом только за сносимые киргизские постройки, если усадьба киргиз попадает в надел переселенческого участка. Чтобы не платить киргизам денег, чины переселенческого управления тщательно обходят усадьбы киргиз на расстоянии нескольких саженей, ставя межевые столбы на углу их землянок, на колодцах, из которых киргизы берут воду, и т.д. и это вернейший способ заставить киргиз уйти, не получив платы даже за постройки. В девяностых годах прошлого столетия Министерство Земл. и Госуд. Имущ,, ныне Главное Управление Земле-устр. и Земл., желая определить тот излишек земель, который без ущерба киргизскому хозяйству, может быть отчужден под переселенческие участки, снарядило статистическую экспедицию, во главе которой стоял статистик Ф.А. Щербина.
 
Экспедиция на основании своих богатейших данных, относящихся к миллионам душ киргиз двенадцати уездов, расположенных от реки Урала до Алтая и от Арало-Иртышского водораздела до линии Сибирской ж.д., приняла за норму для киргизского хозяйства от 18 до 24 единиц скота и от 5 до 8 десятин годового пастбища на каждую единицу скота, что составляет 90-192 десятины земли на двор.
 
До последних лет при отчуждении из киргизских земель наделов под крестьянские поселки, чины Переселенческого Управления считались с этими нормами: еще повышенными надбавками в 25%. Эта надбавка установлена была в интересах защиты Киргиз, как корректив к нормам упомянутой экспедиции. Но и это не спасло киргиз от потери существенных угодий, пашни, покоса и водопоя, отводившихся в надел крестьянам. Впрочем, это были обычные в русской жизни “маленькие Недостатки механизма”. Как ни обширна киргизская степь, лучшие земли ее заняты киргизскими қыстау — поселками, пашнями и покосами. И чины Переселенческого Управления вместо того, чтобы самостоятельно исследовать свойства почвы, просто отнимали пашни и пастбища у киргиз, доверяя агрономическим знаниям последних и полагая, что занятые ими земли должны оказаться пригодными для крестьян.
 
Благодаря такому оригинальному методу иные киргизы трижды теряли сбои пастбища и пашни, невольно играя роль разведочных агентств Переселенческого Управления.
 
Вера в агрономические знания киргиз была до некоторой степени полезна, но случались ошибки, в результате которых крестьянам приходилось бросать полученный надел, как непригодный для земледелия. Из киргизских земель отводились не только участки для переселенцев, но и казенные дачи. В свое время этот метод мотивировался высшими, так сказать, государственными соображениями, охраной драгоценного в киргизской степи леса, которым страна чрезвычайно бедна. Так как киргизские поселки расположены близ леса, а покосы в самом лесу, то чины лесного ведомства, как и их товарищи из Переселенческого Управления — виртуозы в деле закона — тщательно обхватили межой на расстоянии нескольких саженей всю киргизскую оседлость, делая ее хозяина вечным объектом протоколов и штрафов, в конечном результате — киргиз сам уходил от такого житья.
 
Ныне государственные соображения относительно лесного богатства оставлены в стороне, и казенные лесные дачи, наравне с оброчными статьями, отданы под переселенческие участки; лесу киргизской степи грозит совершенное истребление. Впрочем, когда горит дом — бьют стекла.
 
Во время поездки по Сибири князя Васильчикова, летом 1907 года, степной генерал-губернатор Надаров, по его предложению, отменил закон о предварительном рассмотрении отводимых переселенцам участков во временной комиссии. Киргизы с этого времени лишены права и возможности даже обжаловать несправедливый отвод, а переселенцы рискуют всегда сесть на негодный участок.
 
В настоящее время упомянутая 25% надбавка к киргизским нормам уже игнорируется, что также является нарушением закона, создавая зато новые излишки для нарезки переселенческих участков. Как видно, из одного доклада в Переселенческом Управлении, в марте 1907 нормы Щербины были найдены высшими, и поэтому произведена повторная перепись киргиз Кокчетавского уезда, где они испытывают наибольшее стеснение в земле и где последняя в наибольшем количестве отрезана для крестьян, которых, по губернскому обзору за 1905 г., было в 88 поселках — 83945 или 40% всего крестьянского населения области, в то время как число киргиз равнялось 86969 душам обоего пола. Как было уже указано выше, за эти три года крестьянское население значительно увеличилось в этом уезде.
 
Нормам экспедиции угрожает, таким образом, опасность, и киргизы лишаются части тех земель, которые им раньше были представлены на основании норм Щербины. С другой стороны, переселенческие наделы уменьшены с 15 десятин до 10, очевидно, с той целью, чтобы на место двух разместить трех.
 
Ввиду этих шагов, предпринятых Переселенческим Управлением, чтобы устроить в киргизской степи наибольшее количество переселенцев, нельзя не удивляться торопливости депутата Маркова 2-го: в переселенческой комиссии Государственной думы он заявил, что киргизы — потомки Чингисхана и Тамерлана и что с ними нужно поэтому поступать так, как поступали с краснокожими в Америке.
 
Свою речь о Чингисхане и Тамерлане и о круговой поруке современных киргиз за их давнишние грехи, г. Марков позаимствовал у директора департамента земледелия г.Крюкова, высказавшего такой взгляд на киргиз на совещании, бывшем в марте 1907 года при названном Управлении.
 
В справочной брошюре, изданной Переселенческим Управлением для депутатов Государственной думы III созыва, на 13 странице напечатано: “для множества крестьянских хозяйств, стесненных малоземелием и совершенно неподготовленных для перехода к улучшенным способам землепользования и земледелия, переселение представляет единственный (!) исход из тяжелого экономического положения”. Правительство решило поэтому “колонизовать” киргизские степи маломочными крестьянами, неспособными к улучшенным приемам хозяйства, наделив их 10-десятинным душевым наделом, чтобы на место двух посадить трех; с законами, ограждающими права киргиз, при этом не церемонятся, и желания г. Маркова в сущности уже исполнены.
 
Особый вопрос — что ожидает в будущем крестьян и киргиз? Лучшие земли северного района киргизской степи сходны с землями Самарской губернии. В 80-ых г.г. степь служила местом колонизации и даже числилась в ряду многоземельных губерний. Ныне — она сама дает ежегодно не менее 6-9-тыс. душ переселенцев. При спешном и массовом переселении крестьян в киргизскую степь весьма возможно, что ее целина будет выпахана раньше, нежели крестьянские хозяйства успеют принять более интенсивную форму. Киргизская степь, лишившись вековой целины, окажется бесплодной и, при современной технике крестьянского хозяйства перестанет давать урожаи. Здесь повторятся знакомые неурожаи юго-восточной России. Распылив превосходные пастбища киргизской степи и обратив ее в пустыню, крестьянин окажется у разбитого корыта, а киргизы, лишившись к тому времени своих пастбищ, окончательно обнищают, если только, пролетаризованные новыми условиями жизни, они не переселятся на горные заводы и в города.
 
III
 
Перейдем теперь к той культурно-политической обстановке, в которой складывалась жизнь киргизской народности.
 
Кровная связь между тюркскими племенами, вошедшими в состав так называемой большой, средней и малой орды, крепко держится с давних пор. На вопрос “кто ты?”, каждый киргиз ответит: “үш жүздің баласымын”, т.е. “мы дети трех орд”. Если вопрос исходит от киргиза же, то вопрошаемый назовет одну из орд или какой-либо род из их среды. Каждый киргизский род имеет свой боевой клич — по имени самого популярного в нем лица, жившего когда-либо. У казахов таким кличем стало имя мифического лица Алаша.
 
В XVII веке в киргизской степи чрезвычайною популярностью пользовался хан казахов Аблай, и в средней орде (Семипалатинская и Акмолинская области) это имя стало боевым кличем. Остаться дома, когда раздается родовой боевой клич, считается величайшим позором, — и кто им отмечен, за того ни один честный киргиз Не выдаст своей дочери. Клич Аблай распространен даже среди сибирских казаков — русских. Один из них, провожая сына на японскую войну, давал ему даже напутствие: “Аблай! Аблай! деп киіп кет!”, т.е. “Аблай! Аблай! нападай!”
 
Благодаря стараниям обрусительной политики правительства, с одной стороны, и пропаганды ислама — с другой стороны, старое родовое объединение киргизской народности получило религиозно-политический характер.
 
Киргизы, еще недавно, в половине XIX века были довольно равнодушны к религии, в частности, к исламу. В Мекку ездили тогда лишь единичные личности, в то время как в 1905 году в одном только Омске из канцелярии степного генерал-губернатора для поездки в Мекку Получили заграничные паспорта 500 человек. И это при наличности таких незаконных препятствий, как лишение Права на поездку в Мекку тех, за чьей волостью есть недоимки.
 
Бывало и так, что сердобольный крестьянский начальник не пускал в Мекку киргиза, находя, что у него для этого слишком мало средств, и судил он об этом на основании данных, записанных в податной тетради, где, как известно и самому крестьянскому начальнику, фигурируют заведомо ложные цифры. В видах воспрепятствования пропаганде ислама, администрация изгоняла из киргизской степи всякою татарина: гонимый приобретал, благодаря этому ореол мученичества, оставаяеь преспокойно в степи, так как киргизы его скрывали. Администрация требовала, чтобы в киргизских мектебах — национальных школах — учитель знал русский язык. Для того, чтобы открыть школу или построить мечеть, требовалось особое разрешение, которое, обыкновенно не давалось.
 
В результате этого, и мектебы, и мечети устраивались нелегально.
 
Под молельни стали строить дома без минаретов, чтобы скрыть их от взора полиции.
 
Нужно заметить, что в вопросах религии и политики низшие агенты полиции и администрации, избираемые из среды самих же киргиз, действуют в согласии с последними: они так же чувствуют себя сынами данного народа, так что тайные школы и молельни остаются неизвестными только уездным и крестьянским начальникам и высшему начальству.
 
В киргизской степи работают православные миссионеры, но результаты их деятельности ничтожны. Православие принимают или малолетние бесприютные сироты, оторвавшиеся от степи и случайно оказавшиеся в русских селениях, или влюбленная пара — жених и невеста, чтобы, перейдя в православие, получить свободу. Понятно, что таких новообращенных в православие, не может быть много, так как в степи призрение сирот лежит на обязанности рода и общественное мнение не признает свободы выбора жениха и невесты.
 
Лет 6 тому назад, по доносу волостного писаря, уволенного киргизом-управителем, администрация познакомилась впервые с киргизской прокламацией, напечатанной на гектографе и получившей широкое распространение в степи. В этой первой киргизской прокламации, авторы на арабском и киргизском языках призывали детей Алаша подняться, как один человек, против посягательств русского правительства на религию — ислам и против попытки обратить киргизский народ в “крестьян” и православную веру. Эта основная идея прокламации богато иллюстрировалась частными фактами обрусительной политики. Авторы прокламации усмотрели желание обратить киргиз в “крестьян” в том, что с 1902 года в Акмолинской области введен институт “крестьянских” начальников; свои опасения относительно обращения в православие они строили на том, что тогда же в Акмолинской области стали открывать для киргизских мальчиков аульные школы, в которых киргизских детей обучали письму в русской транскрипции; арабские же буквы, которыми пользуются киргизы, изгонялись из употребления. Киргизы, видя в этом покушение на свою грамоту и на священную книгу — Коран — просили у администрации преподавать в аульных школах учение ислама и грамоту по-киргизски. В этой просьбе им было отказано. Тогда киргизам оставалось лишь признать справедливость того, что говорили о намерениях правительства авторы прокламации.
 
В связи с этой прокламацией были проведены впервые политические обыски у известнейших киргиз, у мулл и учителей; были арестованы библиотеки и переписка, возвращенные только в дни свободы, спустя 2-3 года. Из Кокчетава были административно высланы известнейший во всей киргизской степи ученый — мулла Наурызбай Паласов со своими учениками. Науан (под этим не переводимым ласкательным именем он известен в степи) 15 лет учился в Бухаре, кончил там высшую школу и сделал блестящую карьеру, исключительно благодаря своему необычайному дарованию. Он был сыном бедного киргиза Кокчетавского уезда, и в Бухару поехал, как некогда Ломоносов в Москву. В Бухаре Науан занимал место преподавателя в высшей школе, откуда его вызвали кокчетавские киргизы, послав особых делегатов. Если бы правительство сознательно пожелало отдалить киргизский народ от русского просвещения и толкнуть его в объятия панисламизма, то ничего нельзя было для этого и придумать, как начать преследование против популярного Науана.
 
В недавно еще поголовно безграмотной киргизской степи, ныне часто встречаются ученые типы Науана, окончившие высшие мусульманские школы в Самарканде, Бухаре, Константинополе, Казани и др. мусульманских центрах. Трудно сказать, какой % киргиз грамотен, так как обучение ведется тайно, и сведения не подаются в статистическую литературу. Губернаторские отзывы совершенно не отмечают киргизских национальных школ грамоты; о них впервые дает некоторые сведения экспедиция г.Щербины. По губернаторским обзорам за 1905 год было:
Таково положение низших школ в киргизской степи, где детей обучают русскому языку. Число киргиз, обучающихся в городах, совершенно ничтожно; в средних учебных заведениях и университетах — их очень мало окончивших высшее образование можно, говоря фигурально, перечислить по пальцам.
 
По данным Щербины было:
Нельзя не пожалеть о том, что экспедиция разработала данные о числе грамотных и учащихся только в двух последних уездах. В них приходилось на 100 д.о.п.:
В том числе ничтожный процент приходится на учащихся женского пола. Судя по приведенным данным, уровень грамотности в степи весьма невелик, но трудно предположить, чтобы экспедицией было учтено число всех учащихся и учителей, так как условия нелегального преподавания вряд ли способны расположить к откровенности. Нельзя не обратить внимания на процентное отношение между учащимися в национальной школе нелегальной и в школе правительственной: в Актюбинском уезде оно равно 62,6 и в Кустанайском — 19,6.
 
Обрусительная политика дает всюду одни и те же результаты.
 
На киргизском языке пока нет ни одной газеты, точно также киргизы не располагают до сих пор своей типографией. Мысль о том и другом возникла в киргизской степи в счастливые дни свободы, но не осуществилась.
 
В киргизской степи в большом количестве выписываются татарские газеты и книги татарских издателей; за последние годы, начиная с 1905 года, вышло из татарских типографий несколько книжек на киргизском языке в стихах и прозе: авторы их киргизы.
 
IV
 
Киргизская степь покорно несла беззакония, глубоко затаив ненависть и злобу. Не без зависти слушала она бродячего выходца из Туркестана и Турции, повествовавшего о великом халифе — султане турецком, о справедливости царящей в его царстве и благоденствии его народа. Рассказчик, изучивший киргизскую жизнь, знал чем привлечь внимание слушателей: говорил слепому о свете, глухому о музыке, а киргизам о справедливости и законе, властвующем будто бы в Турции и в прочих мусульманских странах.
 
Степь слушала эти рассказы с глубокой завистью к подданым восточных деспотов.
 
Началась русско-японская война. Крестьянские начальники, желая проявить патриотизм, принялись собирать у подчиненных деньги в пользу раненых; по существу, это был принудительный сбор, который не вызвал в киргизах симпатий к правительству. Телеграммы приносили вести о непрерывных японских победах. Степь, знавшая со слов бродячего апологета ислама о том, что все хорошее и справедливое связано с исламом, и на опыте обрусительной политики также убедившаяся, что ничего хорошего не может быть вне ислама, — живо воспринял легенду о том, будто японцы — это те же мусульмане, с которыми киргизы соединены родственной национальной связью. Последнее обстоятельство, по их мнению, подтверждалось сходством японских портретов с типом киргизского лица. Все это вызвало глубокий интерес к войне. В степь впервые стали проникать в большом количестве русские газеты, не говоря уже о татарских. При таких обстоятельствах степь, пропустившая мимо ушей указ 12 декабря 1904 года, эпоху банкетов, — с восторгом встретила рескрипт 18 февраля о созыве “доверием народа облаченных людей” и о разрешении подавать петиции по вопросам о народных нуждах. Вся степь была вовлечена в сферу политики и захвачена потоком освободительного движения. Началась оживленная переписка о нуждах киргизского народа. Указ 17 апреля о веротерпимости еще более приподнял настроение. Весной 1905 года, с наступлением привольной жизни, в степи на летних стоянках начались съезды, на которых обсуждались местные нужды и нужды всей киргизской народности. Все больше степные ярмарки этого года стали ареной киргизских политических съездов, где киргизы обсуждали и подписывали, поданные потом на Высочайшее имя, петиции. На этих же съездах были избраны делегаты, уполномоченные лично подать эти петиции. Религиозные и земельные вопросы стояли у киргиз впереди вопросов политической свободы.
 
В составлении петиции принимали участие, с одной стороны интеллигенция, воспитанная на русской литературе, верующая в европейскую культуру, видящая счастье родины в здравом претворении плодов западной культуры и считавшая религиозные вопросы второстепенными, при наличности обещанной 17 апреля свободы веротерпимости. С другой стороны, выступала и интеллигенция, воспитавшаяся в духе восточной ортодоксии и национальнорелигиозной исключительности. Эта последняя выдвигала религию на первый план: в мусульманской схоластике она видела и продолжает видеть науку, которой никто и никогда не превзойдет; киргизский народ, и вообще магометан, она ставит выше всех народов, искренне и сознательно отождествляя религиозное единство с единством национальным. Если провести некоторую аналогию с русской интеллигенцией, то первую группу киргизской интеллигенции можно было бы назвать западниками, а вторую тюркофилами и поборниками панисламизма. Как показали киргизские съезды (замечу в скобках, — тайные), широкие массы, как везде, были нейтральны к вопросам политическим и обнаружили только некоторый интерес к вопросам религиозным, на которых и базируются наши тюркофилы-панисламисты. Но даже в наиболее активных слоях киргизского народа тюркофилы были в большинстве. Благодаря обрусительной политике, до сих пор царящей в киргизской степи, последняя с подозрением относится к западному просвещению и культуре.
 
В июне 1905 года в центре киргизской степи, в Каркаралинском уезде, на Кояндинской ярмарке 14500 киргизами была отправлена на имя председателя Комитета министров петиция, в которой, между прочим, говорилось следующее:
 
“Не считаясь ни с интересами народа, ни с его историческими правами, преследуя лишь одну обрусительную политику, местная администрация стремилась к уничтожению всего того, что не согласовалось с этой политикой. Правительство совсем упустило из виду, что киргизские степи не завоеваны, а добровольно присоединились к России. Киргизы приняли русское подданство в видах внешней защиты, не предполагая какого-либо вмешательства во внутренние дела. В насильственном же вторжении государства в сферу религиозных дел киргизы видят явное посягательство на их веру и относятся с недоверием к действию правительства..”
 
“Считая землю своей собственностью, приобретенной кровью отцов, киргизы, при вступлении в русское подданство, не подумали, что государство позволит себе посягнуть на частную собственность; между тем, русское правительство создало законы, по которым без всякой мотивировки, просто по праву сильного, все киргизские степи признаются государственной собственностью, последствием чего создалось переселенческое движение в киргизской степи, и самые лучшие участки земли перешли к переселенцам, а худшие — остались за киргизами...”
 
“Говоря короче, введение в стране Степного положения, созданного бюрократическим путем, без всякого соображения с истинными потребностями населения, неуважение к закону со стороны власти, ставящей на место последнего свое усмотрение, полное пренебрежение к правам личности, административное насилие, вторгающееся во все стороны жизни, пренебрежение к духовным и экономическим интересам киргиз, искусственно поддерживаемое невежество массы — все это привело население к обеднению, а его культурное развитие к застою”.
 
Благодаря победе тюркофилов, которых поддерживало активное большинство народа, пункты петиции начинались с требования освободить киргизское духовенство от подчинения министерству внутренних дел и создать особый духовный орган, либо же подчинить киргизское духовенство оренбургскому мезортиату; затем следовал пункт о земле, и, в самом конце, говорилось о необходимости созыва Государственной думы и участия в ней депутатов от киргиз.
 
Настали незабвенные дни свободы. Манифест 17 октября был переведен на киргизский язык, при содействии старого цензора вице-губернатора напечатан в Акмолинской области в типографии и разослан по всей киргизской степи. Киргизы, живущие в городах, ликовали, получив телеграммы с кратким изложением манифеста. По степи и в степных городах начались впервые публичные митинги. В городах киргизы присоединились к ликующей интеллигенции, говорившей о равенстве всех, о свободе совести, о народовластии. Киргизы впервые услышали из уст русских подобные речи, и краеугольный камень будущего сближения обоих народов тем уже был заложен. Киргизы увидели, что не все русские похожи на их старых знакомых, веками дискредитировавших в степи имя русского народа.
 
Начались выборы в Государственную думу . Съезды так называемых выборных избирали в киргизской степи выборщиков, которые, как было раньше указано, в свою очередь, избираются на каждое трехлетие для выборов должностных лиц киргизского общественного управления. Следует при этом принять во внимание, что киргизы вечно враждуют между собой, добиваясь избрания на эти должности и потому выборам в Государственную думу угрожала опасность: они могли ограничиться обычными мелкими раздорами и сведениями личных счетов. Но свобода передвижения в киргизской степи, ее способность быстро распространять и разносить повсюду всякие вести и связанная с этими благоприятными условиями возможность широкой политической агитации, — устранили эту опасность.
 
В степи появились рукописные переводы политических листков. Из “Биржевых ведомостей” был перепечатан, переведенный на киргизский язык, краткий катехизис партии “Народной свободы”, и кое-кто даже переложил этот перевод на стихи. На сходе, собранном крестьянским начальником, убеждавших киргиз не особенно увлекаться манифестом и агитаторами, сидящими в тюрьмах, выступил певец или симулянт-юродивый и распевал катехизис партии свободы. В рамках казенного схода велась живая агитация.
 
В массе киргизского населения политические партии находятся еще в зачаточном состоянии. Политические взгляды избирателей еще аморфны и не успели вылиться в определенную программу. Как и все окраины, испытавшие на себе тяжесть обрусительной политики, киргизская народность настроена оппозиционно к правительству старого режима, тяготеет к русским оппозиционным партиям. В ближайшем будущем, в степи, вероятно, сорганизуются две политические партии, соответственно двум политическим направлениям, складывающимся в киргизской среде. Одно из них может быть названо национально-религиозным, и идеалом его является религиозное единение казахов с другими мусульманами. Другое, западническое направление, видит будущее киргизской степи в сознательном претворении западной культуры — в самом широком смысле этого слова. Первое, вероятно, возьмет за образец мусульманские — татарские партии, а второе — оппозиционные русские, в частности, партию “Народной свободы”. В I и II Думе депутаты-киргизы примкнули к мусульманской фракции “Народной свободы”.
 
Закон 3 июня 1907 года лишил 41/4 миллионную киргизскую народность избирательных прав. Правительство, очевидно, сочло лишним присутствие в Государственной думе представителей от того народа, которого оно насильственно лишило его земель.