… Но неверные, преследуя отряд мусульманский, наткнулись на сильное войско. Молла Алим-Кул возликовал. Со словами: „Неверных только человек пятьсот, всемилостивый бог сам предает их нам в руки", он отдал джигитам приказ:—"изготовьте веревки, ждать нечего, ступайте! Из талу нарубите ветвей, на гумне наберите соломы и сена"! Джигиты связали туры. С помощью самого бога Алим-Кул изобрел хитрость. Все с лошадей слезли, опешились и на неверных обратились: сделавши карабура, они покатили их прямо вперед. Злая участь неверных закипела. Многочисленные герои, окружив их, не дали им бежать. Посмотрите-ка на толпу неверных! Они положили заряды в ружья, но ружейные пули не могли пробить щитов, сделанных из сена и соломы. Мусульманское войско, забрав их в средину, совершенно сокрушило и всех пятьсот неверных мусульмане окружили. Никогда еще неверные не были в таком стесненном положении. Задумавшие бежать в Ташанак, из этого места спаслись бегством; а у четырехсот семидесяти неверных у всех отрезали головы.

 

Так говоря, Султан Сеид-хан горько плакал и, с упованием на бога, сел на коня. Отправившись в путь, он прибыл в город Ташкент. По изготовлении пушек и снарядов, китайских джазаилей, черных и европейских ружей, три дня подготовлял многочисленных солдат. Выступя к Минурюку, с игрою в карнаи и сурны, с боем в барабаны и тавры, они пришли на поле битвы. И войско неверных также вышло на поле. Палатки их были поставлены, начиная от Сор-тепе, вплоть до Ачилик-Тепе. Оба войска стали стрелять друг в друга из пушек при бое в литавры.

 

Горная пушка начала стрельбу; души стали продаваться за бесчестие; трусы побежали, ища убежища в сухом русле реки; герои захлебывались кровью. Шлемы и кольчуги стали разрываться. Стеснившись, герои закусили губы, не будучи в состоянии сдерживать своего усердия. Герои бросились на неверных. Но и среди неверных есть много батырей.

 

… К каждому тыну подходя, Алим-Кул возбуждал их и когда он это делал, прилетела пуля со свистом и ударила Алим-Кула в грудь. Пиры подхватили героя, но было обеспамятил, однако, справившись, опять сел на лошадь. Пуля попала в батыря, не нашлось средства против неверного. Начальники, поддерживая, доставили Алим-Кула в палатку.

 

… Молла Алим-Кул выпил чашку воды и, вознеся благодарение и восхваление богу, открыл глаз, посмотрел туда и сюда и, облокотившись на подушку, распрощался со всеми вельможами, знатными, начальниками и пансадами, преподал им следующие советы:

 

… „Вельможи и знатные! Я, находясь у себя дома, видел сон; хоть стране и произойдет ущерб, но для себя я хорошее предзнаменование видел: нарядившись в красную одежду и взявши в руки белый посох, я сел верхом на сивую лошадь. Будучи в красной одежде, я совершил омовение из источника Каусера и отправился. Подо мною — так видел я во сне — была светло-сивая лошадь. Итак, лежа дома, я уже знал, что эта беда приключится над моей гло-вой. Не говорите обо мне: "ах, он умер!", из-за меня не удручайтесь печалью! Пока головы ваши не разлучатся с телом, сражайтесь с неверными, веры из рук не выпускайте. О, вельможи и знатные, спутники-товарищи, все вы были моими тиграми! От меня нет уже никакой пользы. Пусть дело ваше поправляет сам бог. Не вздумайте, бросивши друг друга, покинуть Такшент, не думайте ссориться. Если будете ссориться, не сдобровать вам — знайте это! Что же мне еще говорить вам? У каждого есть свой ум, как поступить в своем деле. Пусть каждый обсудит его. Кипчаки, киргизы, держитесь вместе! Если эти неверные возьмут Ташкент, то как раз и ваш час настанет. О, мои дадхи, пансады, джигиты, да будет довольна вами душа моя! Не разглашайте, что я умер, не радуйте этим моих врагов. Словами о моей смерти не разстройте моего города".

 

Потом, так завещал Алим-Кул биям Нашхили и Канглы: „Я повинуюсь призыву божию. Как только неверные возьмут Ташкент, вы не будете иметь покой дома. И вот причина, почему вы не будете иметь покоя: станут брать с вас почтовые деньги, возьмут гильдейские пошлины, будут взимать на внутренние повинности, на содержание нарочных и ямщиков. Есть и другие мелкие поборы. А если уплатить эти деньги, сироты и дети останутся без хлеба. Как возьмут неверные эту страну, случится вот что: осел обгонит боевого коня, воробей превзойдет сокола, зайка, забьет краснобая, истинные герои останутся позади тех, которые расслабленными лежат в постели, сартская чернь опередит благочестивых ишанов. А как только это случиться, солнце закроется облаками. Я не ропщу на бога. Пока я был жив, я наполнял реку красною кровью, от меня они (неверные) потерпели таки горячую битву. Повеление нам от бога, кажется, уже достигло срока.

 

… Страна расстроилась, произошло много сумятицы. В туже ночь положили Алим-Кула на носилки и похоронили в Шейх-Антауре. Утром народ заволновался, задавались голоса: чье теперь время настало?

 

… Тем временем многочисленная чернь стала совещаться, говоря: „Если бы пойти в Бухару и попросить у эмира людей, то не окажет ли он нам содействия"? Другие разсуждали: если мы отсюда двинемся с плачем, то он (эмир) придет и сопутствуя нам, подаст великую помощь; а лишь только придет грамота из Бухары, неверные непременно убегут. Возьмем же в руки дубины и тронемся со своих мест и, придя к тюре Ходже-Казию, спросим его об этом: что теперь предпринять? Если же он нам благоприятного ответа не даст, то ударим его дубиною по голове и здешних ходжей, казиев, ученых всех до одного истребим".

 

Сказавши это, многочисленная толпа с дубинами в руках подступила к тюре Ходже-Казию со словами: „Казии, муфти, улемы! Мы пришли потолковать об одном деле. Мы недовольны этим правителем, Султан Сеид-ханом, да будет он изгнан из города! Удовлетворите наше сборище: пусть уходит отсюда ваш хан! Если же пожалеете его, то ваши души расстанутся с телом, ваше имущество подвергнется разграблению, сады и дворы будут расхищены".

 

Многочиленная толпа вытащила тюре Ходжу-Казия, главного муфтия, ходжей, мулл и ученых и погнала их перед собою; некоторым связали назад руки, чалмы побросали в грязь, и так гнали одного за другим. Затем пошли к дому Хаким-ходжа ишана казия и сказали ему: „Отправляйся в Бухару! Коротко и ясно".

 

„Там о положении многочисленных бедняков сообщи, да поторапливайся! Ступай туда, а если вздумаешь упорствовать, то сейчас же тебе будет конец".

 

… На том самом месте Черняев расположил свое войско. Проведя тут ночь, Черняев ночью же послал посланца кое-о-чем спросить муллу Сали-Бека ахуна.

 

„Сали-Беку передай поклон! (Скажи): если каждый день воевать, много вреда будет обеим сторонам. Кланяйся ахуну! (Скажи): ни в шариате, ни в правилах религии не дозволяется давать женщинам в руки палки. Так как мы пришли сюда из-за шестимесячного расстояния, то разумно ли то дело, которое ты затеял? Пусти меня в свой город: от меня не будет вреда сартам твоим, решительно никакого вреда, и не только сартам, но и казахам". С таким наказом Черняев послал посла. С ним увиделся Сали-Бек и в свою очередь написал письмо и сказал: „Отдай его Черняеву! И у меня слово есть, позволь высказаться. Если сказать: “войди в мой город", то войдя в город и ознакомившись с нашими обстоятельствами и местом, ты так, как войдешь в город, станешь чинить притеснение, землю нашу отнимешь силою, большой налог наложишь на страну. Сперва подкрепи (обещание) клятвою, прими присягу, иначе ты отступишь от своего слова".

 

Так мулла Сали-Бек ахун на черняевскую бумагу ответил рапортом. Черняев, посмотрев его письмо, дал клятву.

 

… Говоря: „не сделаю народу вреда", Черняев дал крепкую клятву: „Будешь ли мною доволен, если я слабого с сильным уравняю, на царя и на бедняка одинаково стану смотреть? За что еще будешь на меня сердиться? Положим, я дам вам шариат, но ведь у казахов есть еще зловредный адат, и если простонародье соединится, то народ ваш придет в расстройство и правосудие вас оставит. Мы — народ который не лжет, не отступает от бога; с нашей стороны обмана не будет. Почему же вам не надеяться на нас? Если от исполнения клятвы отступлюсь, пусть накажет меня бог".

 

В таких выражениях Черняев произнес клятву. После того мулла Сали-Бек ахун с старшими и с младшими вышел к Черняеву и с великим уважением и почетом впустил его в город. Разослав глашатаев, он (ахун) велел оповещать: „Чье теперь время? Черняев взял город и настало время белого царя!" От радости стали бить в литавры и барабаны и стрелять из пушек.