Д. Н.: — В эти дни писательский мир страны обсуждает грядущее 200-летие поэта-бунтаря Махамбета. Но хочется все-таки поговорить о литературе, которая рождается сегодня. Да и рождается ли вообще? Я порой всю нашу литературу последнего десятилетия сравниваю с Лохнесским чудищем: никто не знает, оно есть или его нет...

 

В.Б.: — Я бы не сказал, что наша литература невидимое чудище. Если не очень усложнять, то, во-первых, мы уже прошли трудное время. На эту тему президент нашей страны написал актуальную книгу с очень метким названием — «Критическое десятилетие». Во-вторых, очень многие почему-то решили, что литература погибла, стали писать в стол, как при советской власти. Как раз таки литература не погибла. Даже рыночное, массовое чтиво — не подавило ту литературу, которую мы считаем настоящей. Сегодня главная проблема — самоощущение писателя. Я с оптимизмом оцениваю то, что происходит в последнее время в Казахстане. Наблюдается определенная стабилизация в экономической и политической жизни, что, безусловно, сказывается и на нашем духовном самочувствии. Возможно, сегодня не лучшее время для настоящих писателей. Но то, что оно для них не смертельное, — точно.

 

Наша академия наук издает коллективный труд, посвященный национальным литературам Казахстана в переломное десятилетие. Мне довелось писать главу, посвященную двуязычным писателям Казахстана. Еще раз обратим внимание на имена и факты, которые стали достоянием нашего общества. Например, публицист, философ и литературный критик Шуга Нурпеисова — активный автор, давно замеченный в Москве, Бахыт Каирбеков издал двухтомник избранного «Части целого», Бахытжан Канапьянов — автор большого сборника, вышедшего в Москве, «Над уровнем жизни». Герольд Бельгер написал публицистическую книгу «Тихие беседы на шумных перекрестках». Эти и другие работы наших земляков позволяют судить о том, что есть откровенное стремление овладеть новым материалом, новыми формами.

 

Наше бытие требует новых форм — нетрадиционных, не классических, что заметно во многих жанрах, начиная от публицистики Шуги Нурпеисовой и кончая вашей замечательной поэмой «Близнецы». Как это назвать — модернизмом или постмодернизмом, неважно. Главное — стремление к новизне мысли и слова. Казалось бы разные авторы — по возрасту, по жанрам, но они объединяются в желании постичь глубинные моменты сегодняшнего бытия. Ищут новые идеалы, которые бы создавали обстановку согласия, соучастия, взаимодействия. Хочется сослаться на Олжаса Сулейменова, который недавно сказал в книге «Язык письма»: «Настало время, когда мы переходим от мира само-бытия к миру со-бытия». На мой взгляд, это общие опорные моменты не только в творчестве двуязычных писателей, но и литераторов, работающих только на государственном языке.

 

Д. Н.: — В критическое десятилетие я как никогда остро ощущал одиночество человека, который оторван от литературы. Да и сейчас знаком мучительный поиск тем. Как это ни странно, эпоха холодной войны, противостояние двух миров — дарили писателям определенные, ясные темы. Но нынче не вижу такой темы, которая бы занозой сидела в талантливом человеке, писателе. С другой стороны, ощущается и отсутствие мощной критической литературы. Раньше в критике видели некий путеводитель — и сам автор, и его читатели. Какая же сегодня критика нужна?

 

В. Б.: — Об этом спорят все. И тут, как говорится, палка о двух концах. Студенты часто меня просят поименно назвать авторов, которых стоит читать, но на этот вопрос должна отвечать современная, оперативная критика, которая у нас в ближайшем будущем возможна. С другой стороны, у нас действительно сейчас почти нет сильной литературной критики. Шуга Нурпеисова об этом постоянно громко говорит. Хотя она сама — пример личности в сфере литературной критики. Могу назвать Владислава Владимирова. В определенной степени сюда же можно отнести и Ауезхана Кодара, М.М. Ауэзова, В. Савельеву, О. Маркову, Л. Сафронову, из сравнительно молодых — Е Зейферт, М. Исено-ва, Ж. Толысбаеву.

 

Д. Н.: — Вот еще поворот нашей темы. В журналах 70-80-х годов был огромный массив аналитической и критической мысли. Сегодня поражает абсолютная безадресность журналов, претендующих на звания художественно-публицистических. Возможно ли возрождение таких изданий, по которым мы следили бы за всеми основными тенденциями мировой литературы?

 

В.Б.: — Мы живем в эпоху утерянного социального заказа. Определенность, которая была в советское время, исчезла. И это естественно, потому что исчезли прежние идеалы и ориентиры, которые держали нас на плаву, — соглашаться или не соглашаться с той системой официоза, духовной демагогии, которая существовала. Это был социальный заказ исторического характера, но он и сегодня существует. Абдижамил Нурпеисов пишет свою дилогию «Последний долг» об исчезновении Аральского моря — катастрофе национального масштаба. Но он говорит и о нашем времени, о той ответственности, которая на нас всех лежит. Это выход на те проблемы, которые отвечают глубинным потребностям сегодняшнего общества, нашей страны. Это проблемы национальной самоидентификации, проблемы новых этнических контактов, без которых невозможно развитие экономики и культуры. Это и проблемы выживания. Социальный заказ имеет двуликую сущность. С одной стороны, он может быть просто идеологическим заказом власти. Но есть исторический заказ самой эпохи. Ощущение утраты такого социального заказа было очень острым в переходный период. Стихия рынка — не только экономическая, но и моральная — захлестнула тех, кто пытались отстоять прежние ценности. Литература отступила, журналы переполнились «чернухой», детективами. «Простор» опубликовал вдруг казахский эротический роман. А в рыночной стихии высокая культура погибает. Сейчас издатели журналов стали понимать, что тот читатель, который бросается на массовую культуру, это читатель, для которого создавать ничего особенного не нужно. Но читатель, которым мы прежде гордились, он все же остался, он выжил.

 

Д. Н.: — Не видно конкретной позиции в этом вопросе у наших крупнейших издательств. Есть только разговоры о необходимости литературного менеджмента. А кто же еще должен вести поиск авторов для нового мыслящего поколения? Мне кажется, социальный заказ сегодня — это проблема терроризма, абсолютной обезличенности зла.

 

В.Б.: — Это глобальные проблемы. И здесь писатель должен идти впереди читателя. Литература, так или иначе, — существует, есть надежда, что появится и критика. Литература первична по своей сути, критика вторична. Когда ощущается недостаток критики, то заменяют профессионального критика сами писатели, художники, как это делаете вы, Дюсенбек. Необходимо знать, как наше слово отзовется. Искусство не может жить вне диалога, вне аудитории. Если бы у нас не было литературы и критики, мы бы не выжили.

 

Д. Н.: — Есть ли надежда, что у нас появится настоящая литература?

 

В.Б.: — Она существует. Просто нам кажется, что всегда должны быть «литературные генералы», по выражению Ю. Тынянова. Но есть периоды, когда литературных генералов незаметно, когда их просто нет. Любая национальная литература не выглядит грядой вершин, бывают «прилавки», «пригорки», и это совершенно естественно. Мы от литературы требуем сиюминутной реакции, ответственности, актуальности, художественного совершенства. Но литература не может дать все это сразу, одновременно. И тогда начинают шуметь, что ее уже нет… Только Пушкин начал активную литературную деятельность, как Белинский объявляет: «У нас нет литературы». Когда Пушкин начинает писать прозу, то объявляют, что Пушкин кончился. И таких примеров масса. Гоголь начал свою литературную деятельность с критической статьи о том, что литературы нет. Литература есть, была и будет. Иное дело, что случаются в истории периоды, когда на первый план выходит профессиональная макулатура. Но все же бороться с массовой культурой на государственном уровне не имеет никакого смысла. Каждая эпоха имеет своего массового читателя. Литература и искусство на этот социальный заказ всегда откликаются сознательно. Но он не самый главный для нее — такой заказ.