В РОМАННОЕ ВРЕМЯ — БЕЗ РОМАНА?!
В. Бадиков — М. Голъбрайхт («Книголюб»)
М. Г.: — Виктор Владимирович, каковы основные вехи казахстанского романа, его эволюционное развитие? Кого вы можете назвать исследователями казахстанского романа? Кто они, наши казахстанские романисты? Каковы особенности казахского романа?
В. Б.: — На эти вопросы рке не раз отвечали в своих книгах широко известные казахские литературоведы, вспоминаю их книги, не уточняя хронологию — 3. Ахметов («Современное развитие и традиции казахской литературы»), Мурат Ауэзов («Времен связующая нить»), Р. Бердыбаев («От легенды к роману»), Ш. Елеукенов («От фольклора до романа-эпопеи»), М. Каратаев («От домбры до книги»), С. Кираба-ев («Высокое назначение») и П. Косенко («Истоки и русло»). Из новых работ прежде всего назову книгу моего друга, к сожалению, уже покойного Булата Байтанаева — «Истоки жанра» и «Устно-поэтические традиции в художественной структуре казахского романа».
Традиции и эволюция русского романа Казахстана так или иначе затронуты и описаны в работах русских критиков — Н. Ровенского, П. Косенко, А. Устинова, В. Владимирова, 3. Кедриной.
Однако общие проблемы эволюции этого жанра в рамках нашего региона, вероятно, еще ждут своих исследователей.
С этой точки зрения, казахстанский роман как предмет интернациональный, думаю, подчиняется общим литературным закономерностям XX столетия, не теряя при этом тех или иных национальных характерностей.
Так, например, казахский роман проходит свой путь развития и становления, прежде всего, в лоне мощных лиро-эпических традиций народной устной литературы и осознает себя на рубеже XIX и XX веков. При всем своем жанровом богатстве, казахский роман XX века сохраняет свой национальный колорит, или «характер) — тяготение к исторической романности, пропитанной глубинным мифологизмом, но нередко и фактологичностью подлинной истории, как, например, романы М. Магауина, А. Алимжанова, Шахимардена и др. Идеологическое окрашивание жанра, характерное для советского времени, — тоже веха в истории казахского романа тоталитарной эпохи. Однако живая фольклорная подпитка всегда выручала казахский или восточный роман.
С другой стороны, в качестве типологических особенностей интернационального, что ли, характера, можно указать ориентацию на «прозу жизни», эпопейность (М. Ауэзов) и цикличность (И. Есенберлин), художественный эксперимент (романы Шахимардена о Ч.Валиханове), лирическую философичность (Д. Досжан, X. Адибаев), даже сдержанную, так сказать, умеренную фривольность (эротический роман Б. Джилкибаева)...
Русский роман Казахстана, несмотря на все типологические приметы этого жанра, жадно насыщается материалом и духом восточного бытия (романы Мориса Симашко), впрочем, как и в других среднеазиатских советских республиках. Как ни трудно было жить и писать при советской власти, стоит все-таки признать и подчеркнуть ощущение нашей братской общности (прежде всего, конечно, человеческой, а не идеологической).
Было не только важно, но по большому счету интересно казаху — художественно познавать русского, русскому — казаха и т.п. Теперь, уже к концу Советстана, не только роман, а в сущности вся проза стала приобретать принципиально мононациональный характер. Так из произведений казахских писателей стали исчезать все другие национальности, русские писатели тоже подчас как бы забывают, что они живут в Казахстане. Сейчас уже никто никому не указ, и это соответствует социальному заказу нового времени. Но евразийская наша история, или судьба, менталитет, согревавшие нас в советское время и питавшие все национальные литературы СССР, теперь все больше выветриваются в искусстве и литературе, Дело не в том, что мы в советской федерации устали друг от друга или от профанации нашего братства. Дело в том, наверно, что наша евразийская генетика проходит период тяжелых и ответственных испытаний—на раскол, и литература, в первую очередь, должна принять участие в сердечном шунтировании нашего братства. И это, по-моему, одна из истинно романных проблем нашего времени, социальный заказ на художественный диагноз нашей современной растерянности, раздробленности и национальной замкнутости последних лет XX и начала XXI века...
М. Г.: — Чем самобытен казахстанский роман? Состоялся ли он как жанр?
В. Б.: — Не буду повторять уже сказанного по этому поводу. Подчеркну лишь, что история казахского романа, обнимающая более столетия, состоялась. Во всяком случае, сейчас уже никто из критиков не станет пренебрегать национальным «неевропейским освоением литературных форм» (Б. Байтанаев), как это было в начале 70-х годов. Не станет, как А. Марченко, утверждать, что, например, «Путь Абая» — «это еще не роман», т.к. писатель «не столько исследует жизнь Абая, сколько перелагает народное предание об Абае».
М. Г.: — Насколько актуален сейчас жанр романа? Каковы его перспективы?
В. Б.: — В пятом номере «Книголюба» немало говорилось на эту тему. Помимо интервью М.М. Ауэзова, обращает на себя внимание статья Л. Сафроновой о модернистском романе «Реанимация жанра-динозавра». Заголовок не точен и потому может спровоцировать критические нападки на автора.
Суть дела в том, что «реанимацией динозавра» занимается не Сафронова, а писатели постмодернизма (как на Западе, так и у нас — В.Ерофеев, В. Пелевин, В. Сорокин, Саша Соколов и др.). В статье фиксируются факты разнообразной трансформации романного жанра, когда под пером неустанных и небесталанных «реаниматоров» возникает «изящная языковая игрушка, в процессе написания чтения которой можно получить удовольствие или просто убить время за разгадыванием ассоциативных ребусов».
Как бы автор статьи не устранялся от собственной оценки этого процесса, под конец картина проясняется: «Интересно, какой способ реанимации выберет новый казахстанский роман?» Роман-то кончился, а вы все носитесь с ним — динозавром...
«О, знал бы я, что так бывает, Когда пускался на дебют, Что строчки с кровью — убивают, Нахлынут горлом и убьют. От шуток с этой подоплекой Я б отказался наотрез...» Вот свидетельство гения, которое поверх всех художественных экспериментов настаивает на духовно-физиологической подоплеке искусства, отрицая самодостаточную и досужую развлекательность художественных упражнений. Это рке не игра и не «шутки». Один из французских писателей модернистов настаивал, что роман — это не писание авантюр, а авантюра писания. Ну и на здоровье! Такое писание безопасно и для автора, и для читателя тем более. Думаю, что и этот постмодернистский этап в истории романа — его очередной кризис, но не гибель, не «распад атома». Так было с романом на рубеже XIX и XX веков, в середине и в конце XX века. И что же? Роман может изменить свой внешний облик, но его энергетика, социальная и эстетическая востребованность все равно остаются и держат его «внутреннюю форму» — жанровый принцип: судьба человека в бесчеловечном мире, противостояние личности и общества, поиски правды и надежды...
В этом деле никакие «изящные игрушки» не помогут. Играйте, пока не надоест. А жизнь и история — не игра, а трагедия, и человек всегда ее заложник.
Вот почему так нужен сейчас, в частности, и нам, казахстанцам, талантливый и глубокий, честный роман. А будет он «новым» или «старым», узнаваемым или нет — дело второе. Важнее всего другое. Процитирую Пастернака до конца: «Когда строку диктует чувство, Оно на сцену шлет раба, И тут кончается искусство И дышат почва и судьба». Вот это «дыхание почвы» и есть та самая актуальность, которую мы ищем обычно в газетах и политике, как бы забывая об искусстве — о романе в частности...
А перспективы были и будут. В основном непредсказуемые, потому что обычно литературе заказывают Индию, а она открывает Америку. И дай-то Бог!
М. Г.: — Какими вам кажутся перспективы конкурса, объявленного Фондом «Сорос-Казахстан»? Будет ли у нас современный казахстанский роман?
В. Б.: — О результатах конкурса говорить пока преждевременно. Не сомневаюсь, что в объявленном конкурсе примут участие и большие и малые наши писатели, и, главное, те, которые только «пускаются на дебют». Это будет, наверное, и хорошая школа, и хорошие уроки большого и серьезного творческого соревнования. Мы не заказываем гениев. Социальный заказ на них в наши времена, думаю, не актуален — слишком много требует теперь литература и сама наша эпоха от таких людей… Не заказываем. Просто хотим увидеть лицо нашей трудной истории в зеркале этого литературного Феникса — романа...