Рассказ "Сирота". Мухтар Ауэзов
Хмурый вечер середины лета. У подножья гор Улытау сумрачная прохлада. Еле шевелит травы легкий ветерок. Солнце садится. В долине сгущаются тени. На горизонт грозно легли тяжелые тучи, и лучи заката, пробиваясь сквозь них, красят притихшие холмы в темно-багровый цвет, отчего они кажутся грустными, сиротливыми. Иногда луч вспыхнет ярко, предгорье оживет на мгновенье, и снова все вокруг мрачно и холодно.
Три всадника едут по холмам. Они не спешат, но все же иногда с опаской поглядывают на черную тучу, надвинувшуюся на горы. Там идет дождь.
Тоскливую тишину засыпающей долины нарушила песня одного из путников. Ему подтянули другие. Заунывно-протяжная песня казалась долгим возгласом великого смирения и терпения. Словно откликаясь на окружающее, песня то взмывала задорно и звонко, то снова текла уныло-однообразной дремотной мелодией. Песня как бы повторяла игру лучей уходящего солнца, которое бросало на вершины холмов крупные золотисто-алые мазки, а через мгновенье вдруг тускнело и скрывалось за тучами.
Очевидно, стремясь сократить путь, всадники не свернули на широкую проселочную дорогу, ведущую мимо аулов, а поехали по петляющей среди холмов узенькой тропинке.
В то же самое время с противоположной стороны долины навстречу всадникам торопливо шел одинокий мальчик лет десяти-одиннадцати. На лице его застыла неутешная печаль, большое недетское горе. Все вокруг кажется ему холодным, чужим, жестоким. Задумчиво-грустные вершины холмов, окутанная сумраком долина, дикие ущелья, молчаливо хранящие тайны ночи, нагоняют страх, который сжимает сердце.
Что же заставляет мальчишку на ночь глядя идти одного в незнакомые места? Кто гонит его? Заставляет его, гонит его — судьба.
Год назад умерла бабушка Касыма. Незадолго до этого скончались родители. Тяжелое то было горе, но тогда у него оставалась бабушка, было кому утешить. Да он и не понимал всей тяжести утраты, всего ужаса постигшей его беды, и если плакал, то больше потому, что плакали другие. Смерть бабушки он переживал куда тяжелее. Теперь он один, совсем один, некому приласкать, некому осушить слезы. В этот день мальчику показалось, что само небо всей тяжестью легло на его хрупкие плечи.
Близких родственников у Касыма не было. Бабушку хоронили миром. Не было траурной процессии, никто не оплакивал ее. Только Касым, безудержно плача, громко причитал:
— Бабуленька, родненькая! На кого ты меня покинула?.. Почему ты не взяла меня с собой?! Теперь я совсем сирота...
Слушая его рыдания, присутствующие тоже вытирали невольные слезы, они знали, какова тяжкая сиротская доля.
Да, смерть бабушки была для Касыма самой большой утратой. Он так привык к ней, к ее ласковому взгляду, к легкому прикосновению ее рук, к тому, что она всегда с ним. Он любил вечером приласкаться к ней, положить голову на колени и сидеть так долго-долго.
Старуха понимала, как невыносимо трудно будет Касыму одному, знала, что его ожидает, и, собрав все свои силы, старалась, чтобы ничто не омрачало сиротскую жизнь мальчика. С какой-то странной улыбкой смотрела она на Касыма, когда тот ласкался к ней, казалось, всю боль и жалость вкладывала она в эту улыбку.
Хотелось ли ей жить? Что и говорить, очень хотелось. Хоть бы дожить до совершеннолетия Касыма. «О господи!— молилась она.— Продли мои дни, пока окрепнут ноги моего жеребеночка. Не оставь его одного на произвол судьбы!» С этой молитвой на устах старуха и умерла.
Оплакав бабушку, Касым, глядя на взрослых, соблюдал траур. Тоска одиночества и бесприютность мучили его. Чуть вспомнит мать, отца, бабушку, и они встают перед глазами как живые. Часто Касым брал палку, уходил в степь и там звал родных. Но никто не приходил, даже не откликался, и мальчик снова горько плакал.
Часто, вконец уставший, измученный, он засыпал прямо в степи. И тогда к нему возвращалось счастье — приходили отец, мать, бабушка. Они ласкали его, обнимали, целовали. Бабушка, ероша его жесткие волосы, приговаривала: «Теперь мы больше не умрем. Твои слезы вернули нас к жизни. Ты уже не беззащитный, и больше плакать не надо».
Касым радовался во сне, припадал к материнской груди и по-детски жаловался: «Зачем ты обижала меня, зачем не откликалась и заставляла плакать? ».
Тут Касым просыпался. Он понимал, что это был сон, и. все же не хотел верить, что родители больше никогда не придут к нему. В душе мальчика теплилась надежда, что хоть кто-нибудь из них да вернется.
Шли дни. Для Касыма это были горькие, сиротские дни. Но как ни цепка детская память, а время делает свое. Забывались отец и мать, стала забываться и бабушка. Кочуя, род все дальше и дальше уходил от ее могилы, черневшей одиноким холмиком на склонах Улытау.
Шли месяцы. И время, прожитое с бабушкой, овеянное ее лаской, осталось в памяти Касыма как неясное воспоминание, как сладкий сон, который не повторится. Увлекательные, полные волшебства сказки бабушки, ее щемящие душу тихие и протяжные песни тоже ушли безвозвратно. Все погасло, как гаснет солнце на закате, и сплошной мрак окружил сироту.
После смерти бабушки Касыма, будто бы из жалости, взял к себе их сосед Иса. Забрал он и скот, доставшийся мальчику в наследство,— десятка три баранов, несколько коров и лошадей.
Соседи говорили Исе: «Не зарься на сиротское добро. Раз берешь к себе Касыма, не обижай его, вырасти человеком!».
Детей у Исы и своих было много, а скота почти не было. Ни он, ни его сварливая жена Кадиша не вняли советам соседей. Они сразу же стали распоряжаться этим скотом, как своим собственным.
Будь все ладно в новом доме, может и не знал бы ничего об этом Касым. Да не очень рады были ему в семье Исы. Как-то поздней ночью, когда все дети улеглись и только Касым, видно, из-за непривычной обстановки, не мог уснуть и лежал, укрывшись с головой ветхим одеялом, он услышал разговор Исы и Кадиши. Они решали, как распорядиться наследством Касыма.
— Черноголового барана и серую кобылу зарежем на зиму, корову продадим и справим детишкам одежонку, — говорила Кадиша.— А то совсем обносились.
Касым заплакал, громко всхлипывая и шмыгая носом. Но на него никто не обратил внимания. Иса и Кадиша продолжали свой разговор.
С того дня Касым все больше и больше стал задумываться о себе, о своем горе. Но поделиться ему было не с кем. Да и кто мог помочь? Сердобольные соседки да всевидящие старики сами замечали все. Иногда говорили Касыму:
— Смотри будь хозяином, а то не останется у тебя скота, все сожрет Иса!— Но потом, как бы опомнившись, добавляли:— Дитя еще! Ну что он может сделать?
Касыму нечего было возразить им. Сиротство, как тяжелый камень, давило его все больше и больше. Прошло немного времени, и Касым, круглолицый и крепкий, любознательный и веселый, превратился в худенького, хмурого, убитого горем мальчика, Весь его вид говорил о заброшенности и несчастье.
Настали те дни, которых больше всего опасалась бабушка Касыма. Внук остался один, всем чужой. Ису интересовал только его скот, которым можно было воспользоваться. И он воспользовался.
— Пожалейте сироту! Грешно резать мой скот!— сквозь слезы закричал Касым, когда Иса собрался вести на убой серую кобылу. Мальчик обхватил ее за шею и заплакал. В ответ он получил от Исы и Кадиши несколько увесистых тумаков. Вдобавок его оставили без обеда.
Дети Исы были избалованные. При каждом удобном случае они всячески издевались над Касымом. Отец и мать не запрещали им этого. Наоборот, всю работу по дому они сразу же свалили на сироту. На целый день отправляли они Касыма в степь собирать кизяк. Мальчик так уставал, что, придя домой вечером, падал и засыпал как убитый. Оправдывая безделье своих детей, Иса еще выговаривал Касыму: «Ведь скот твой, вот и работай. У них ничего нет, могут порезвиться».
Аульные ребята тоже не дружили с сиротой. Касым видя, что в ауле все забыли о нем, что никто не принимает никакого участия в его судьбе, замкнулся. Он ни с кем не вступал в разговоры, избегал людей. Мальчик еще больше похудел, лицо его стало желтовато-серым.
Тихий и покорный, он все больше погружался в свое одиночество, в нем росли подозрительность, недоверие к людям. Эти чувства подтачивали его силы, ломали душу. Голод, нищета, изнурительная работа все больше озлобляли мальчика. Не было дня после смерти бабушки, когда бы жизнь подарила ему хоть маленькую радость. Касым и с виду стал похож на маленького старичка, и душа его с каждым днем дряхлела.
Кадиша, любящая мать своих детей, была для Касыма воплощением зла. Ежедневные побои, постоянная ругань. «Ах ты, негодяй!.. Ах ты, бездомная собака!..»— иных слов сирота от нее и не слышал.
Сейчас, беспросветной темной ночью, Касым идет один по горной тропинке, далеко от дома. Иса и Кадиша еще утром избили его и прогнали из аула. Но перед закатом солнца Касым все-таки вернулся домой. Силы иссякли, хотелось забиться куда-нибудь в уголок и хоть полежать тихонько, смежив веки. Но перед юртой стоял разъяренный Иса. Не говоря ни слова, он стал снова избивать мальчика. И тогда терпенье Касыма иссякло.
— В чем я виноват?.. За что ты истязаешь меня?.. Что я должен тебе?.. Вся моя вина в том, что я сирота, что за меня некому заступиться!..— злобно выкрикнул он и, схватив увесистый булыжник, швырнул в Ису а сам что есть мочи кинулся бежать в степь.
Иса схватился за колено и грузно сел, посылая вслед Касыму грязные ругательства. Дети Исы выскочили из юрты и, прихватив камни, бросились вдогонку за Касымом, но он был уже далеко. Он бежал в горы.
Ясно, что в аул ему теперь возвращаться нельзя. Касым подумал, что давно не был на могилах родителей, и направился в сторону прошлогодней зимовки. Он вспомнил, как хотел в день поминок зарезать на кладбище, у родных могил барана, угостить бедняков, а муллу попросить почитать Коран, но Иса и Кадиша обругали его за это и не позволили резать скотину.
Сейчас Касыму некуда было идти, и он твердо решил одолеть перевал, добраться до прошлогодней зимовки, пойти на кладбище, припасть к надгробным камням и хоть нареветься вволю, выплакать свое горе.
Туда и шел он сейчас по горной тропинке, темной ночью, один.
Видя, что темнота сгущается, Касым ускорил шаг, затем побежал. Озираясь по сторонам, вздрагивая от страха, он бежал, надеясь хоть кого-нибудь встретить. По вокруг ни души. Глухая ночь.
В раннем детстве Касым наслушался от бабушки страшных рассказов о чертях и ведьмах, драконах и всякой нечистой силе, которая бродит по земле темными ночами. В рассказах вся эта нечисть не раз пугала путников, сбивала с пути и уводила то в пропасть, то в трясину. Касым вспомнил все это, и ему стало страшно. Он дрожал, как в лихорадке, сердце стучало часто и громко, ноги отяжелели и не слушались его.
Окутанные мраком каменные глыбы кажутся пристанищем злых духов. На мгновенье вспыхивает свет. По после него темнота кажется еще гуще, она, как ведьма, сразу же поглощает не только ночные сполохи, но и саму луну. Страх прячется и в таинственных ущельях, и между обнаженных скал; в густой листве деревьев тоже скрывается что-то ужасное и выжидает момента, чтобы броситься на тебя. Касыму казалось, что ночь пристально глядит на него тысячами черных страшных глаз из-под каждого камня, из-под каждого куста. А по горам бредет звездоглазая, каменнобровая, с лицом черным, как ночь, злая старуха, шепчет какие-то заклинания и громко чихает.
Нет, он ослышался. Вокруг тихо, только изредка птица захлопает крыльями или зашуршит в листве. Касым почувствовал себя еще более одиноким. Вдруг, словно зная о том, как боится Касым темноты, словно догадываясь, как мрак сжимает его сердце, в стороне что-то сверкнуло. Дорога проходила рядом с небольшим леском. Касым замер. И тут почти из-под ног что-то шарахнулось в сторону. Холод пополз по спине. Мальчик не мог сдвинуться с места.
Это была птица. Просто глупая птица. Но Касыму показалась она чем-то страшным, неземным. Ангел? А может быть, черт? Что за нечистая сила преграждает ему путь? А может, это человек?.. Касым тихонько кашлянул. Но ответа не последовало, и мальчик медленно двинулся вперед. Он сделал всего несколько шагов, как кто-то с гиком и хохотом бросился на него и с маху хлестнул по лицу. Касым закрыл глаза. Когда он осмелился открыть их, то увидел устремленный на него взгляд двух огненных глаз... Перед ним стоял долговязый и тощий человек. Из-под выпяченных губ видны длинные зубы. В руках длинный нож. «Это, наверно, и есть степной шайтан»,— подумал Касым. В это время чудовище крикнуло повелительно:
— Шагай за мной! Иди, несмотря на усталость и слабость. Оцарапаешь ноги, разобьешь в кровь пальцы об острые камни — все равно иди. Ну, марш за мной!-И чудовище зашагало вперед.
— Дяденька, я сирота...— отозвался Касым, но на него снова грозно блеснули огненные глаза. И Касым побежал, побежал сломя голову, не обращая внимания ни на что.
...Близилась полночь. Трое всадников ехали по взгорью, слегка поторапливая лошадей. Тропинка была узкая, и кони шли гуськом. Вдруг у небольшого леска, густым кустарником подступавшего прямо к дороге, головная лошадь остановилась, запрядала ушами, коротко заржала и стала пятиться. Остановились и другие.
Туча все же догнала путников. Рванул ветер, и хлестнул дождь. Сверкнула молния. И тут всадники увидели мальчика. Он стоял, прислонившись к дереву, и не двигался. Успокоив лошадей, всадники подъехали ближе. Окликнули, но мальчик не отозвался. Тогда они спешились и подошли к дереву. Один из них тронул мальчика за плечо, и тот навзничь свалился в траву. Он был мертв.