Главная   »   Прошлое Казахстана в исторических..   »   ИЗ ЧЕРНОВЫХ БУМАГ Ч. ВАЛИХАНОВА


 ИЗ ЧЕРНОВЫХ БУМАГ Ч. ВАЛИХАНОВА

 

 

… В Европе до сих пор господствует ложное понятие, представляющее кочевые племена в виде свирепых орд и безпорядочных дикарей. Понятие о кочевом монголе или киргизе тесно связано с идеей грубого и скотоподобного варвара. Между тем большая часть этих варваров имеет свою литературу и сказания — письменные или изустные. К числу первых принадлежат монголы и зюнгары, а к числу вторых — кочевые орды монголо-тюркского корня. Степной ордынец — киргиз стоит морально, по своим умственным способностям, гораздо выше оседлого простолюдина татарина или турка. Склонность к поэзии, особенно к импровизации, отличает все кочевые расы. Поэтический ум бедуинов и поэты-импровизаторы их хорошо знакомы европейцам. Все путешественники, посещавшие аравийские пустыни и шатры, писали с удивлением о голых мальчишках, которые на все вопросы выстреливали правильно сложенными, размеренными четырехстишиями. Такие же явления представляют и монголо-тюрские поколения. Влияние ли беззаботной кочевой жизни или постоянное созерцание природы,— всегда открытого звездного неба и беспредельных и зеленых степей были причиною к поэтическому и умозрительному расположению духа этих степных кочевников — нам нет нужды знать: решение этого вопроса предоставляем ученым, наблюдающим природу, ее влияние на человека и следствие этого влияния. Мы же представим только факты и данные.

 
Из всех народов татарских, относительно поэтических способностей, киргизы занимают едва ли не первое место. Об них можно сказать то же, что заметил наш заслуженный ориенталист Сенковский об арабах: бедуин — стихотворец от природы и по преимуществу поэт. Хотя в произведениях киргизских бардов нельзя заметить, в строгом смысле, той правильности стиха, как в поэзии арабов, но все-таки и они имеют известное правило и рифму. Язык киргизский, как выдающийся из диалектов тюркских, не имеет той обработанности и, так сказать, эластичности, как гиперболический и фигулярный язык араба; следовательно и поэтические достоинства их должны быть различны. Как поэзия степей, она имеет отношение к поэзии Аравии, к жизни пустыни — однообразие сюжета — картины кочевой жизни, описание раздоров племен и вражда их еще более сближают это сходство. Во всяком случае поэзия киргиз, как верный очерк жизни, понятий и отношений своего общества, чрезвычайно любопытна и представляет множество занимательных сторон.
 
… Мусульманство пока не въелось в нашу плоть и кровь. Оно грозит нам разъединением народа в будущем. Между киргизами еще много таких, которые не знают и имени Магомета, и наши шаманы во многих местах степи еще не утратили своего значения. У нас в степи теперь период двоеверия, как было на Руси во времена преподобного Нестора. Наши книжники также энергически, как книжники древней Руси, преследуют свою народную старину. Под влиянием татарских мулл, средне-азиатских ишанов и своих прозелитов нового учения, народность наша все более и более принимает обще-мусульманский тип. Некоторые султаны и богатые киргизы запирают жен своих в отдельные юрты, как в гаремы.
 
Набожные киргизы начинают ездить в Мекку; а баяны наши, вместо народных былин, поют мусульманские апокрифы, переложенные в народные стихи. Вообще киргизскому народу предстоит гибельная перспектива достигнуть европейской цивилизации не иначе, как пройдя через татарский период, как русские прошли через период Византийский. Как ни гадка византийщина, но она все-таки ввела христианство, элемент бесспорно просветительный. Что же может ожидать свежая и восприимчивая киргизская народность от татарского просвещения, кроме мертвой схоластики, способной только тормозить развитие мысли и чувства? Мы должны во что бы то ни стало обойти татарский период и правительство должно нам в этом помочь. Для него это так же обязательно, как для нас спасение утопающих. Для совершения этого человеколюбивого дела на первый раз следует только снять покровительство над муллами и над идеями ислама и учредить в его округах вместо татарских школ русские. Затем реакция обнаружится сама собою. Было время, когда русское правительство считало распространение европейского просвещения между некоторыми иноплеменными народами своими почему-то не выгодным для себя. По крайней мере такой политики держалось оно и в отношении кавказских мусульман и киргиз. Горцы и киргизы не допускались в кадетских корпусах в специальные классы, где преподаются военные науки. Закон этот теперь отменен, следовательно признан ложным.
 
… И у нас в степи все благодетельные меры правительства, все выгоды новых учреждений не приносят ожидаемых результатов именно вследствие того, что они парализируются возрастающим религиозным изуверством. Киргизы наши теперь более чуждаются русского просвещения и русского братства, чем прежде. О вреде мусульманского изуверства и вообще всякого религиозного фанатизма на социальное развитие народов, после всего сказанного нами выше, мы считаем излишним распространяться. Известно, что и в Европе преобладание теологического духа проявлялось в народном развитии самым бедственным образом.
 
… Мы не имеем никаких данных о числе киргиз, принявших православие со времени основания внешних округов, но надо думать, что число это было не незначительно. В некоторых казачьих станицах почти половина населения состоит из крещенных киргиз, например, в Ямышевской, Чистой и в некоторых других. В 1861 году или в 1862 году, хорошо не помним, областное начальство в первый раз дозволило некоторым крещеным киргизам оставаться в степи на прежних инородческих правах: мера эта, по нашему мнению, должна в будущем принесть не маловажную пользу киргизскому народу. Киргизы до сих пор думали, что сделаться христианином, значит сделаться казаком или мещанином. Теперь же вследствие совместного житья и смешанных браков, религиозная вражда будет смягчаться и крещение не будет, как прежде, разрывать родственных связей.
 
… Мы далеки от того, чтобы советовать русскому правительству вводить в степи христианство каким бы то ни было энергическим путем, точно не предлагаем ему преследовать ислам, подобные крутые меры ведут всегда к противным результатам. Христианство, вводимое между инородцами сибирскими через наших миссионеров и священников, по свидетельству компетентных людей, идет крайне неуспешно и, что всего важнее, оказывает на народ не совсем благодетельное влияние. Остяки убегают от православия в леса и так боятся проповедников русской веры, что скорее обращаются в ислам, чем в православие. Кастрен говорит, что остяки потому только не селятся по берегам Оби, богатой рыбою, что боятся русской веры и русских миссионеров. Еще князь Щербатов говорил, что инородцы жаловались ему на бесчеловечие и мздоимство попов своих, кои только грабить и мучить их приезжают. ("Очерки Сибири", „Библиотека для чтения", октябрь 1862 года).
 
Пользуясь возникшим вопросом о духовном суде, можно было бы предпринять коренные реформы в духовном управлении нашей степи.
 
1) Отделить киргизскую степь от ведомства оренбургского муфтия, как народ различествующий от татар по исповеданию веры, и назначить особого областного ахуна, который бы состоял подобно советнику от киргиз при общем присутствии областного правления.
 
2) Утверждать в звании мулл только коренных киргиз или киргизских хоже, если будут настоятельные просьбы о том со стороны народа.
 
3) Не назначать мулл более одного в округе, а должность указных в волостях упразднить.
 
4) Не дозволять ишанам и ходжам, приезжающим из Средней Азии, и татарским семинаристам жить в кочевьях киргиз без определенных занятий, и иметь строгое наблюдение, дабы они не образовали между киргизами дервишеских и мистических обществ подобно тем, которые существуют теперь в Баян-Аульском и Каркаралинском округах.
 
Но против такого зла, как ислам, недостаточно одних палиативных мер. Отнятие судейских прав не лишит мулл того влияния, которое они будут иметь как священники. Кроме мулл у нас много и других вредных шарлатанов. Мы говорим о татарах и средне-азиатцах, которые занимаются медицинскою практикою. Если б они пользовали доверчивых киргиз безвредными травками, заговорами и амулетами, подобно знахарям и лекаркам, мы не стали бы об них и говорить. Но дело в том, что господа эти лечат не иначе, как на смерть; от всех грудных болезней употребляют они чилибуху, а иногда и сулему, от сифи-листических болезней дают ртуть и киноварь в такой ужасной дозе, что больные большею частью отравляются. Кровопускание делают всем и каждому без всякой причины, потому только, что Мохамед заповедал это в коране. Наконец, в самом народе нашем таится многих темных предрассудков и вредных обычаев. Вытравливание плода, выдавливание его в последний период беременности, убийство дитяти после рождения у нас в общественном мнении преступлениями не считаются. От того по статистическим источникам преступления эти между киргизами не значатся. Но мы бы мало согрешили против правды, если-б сказали, что половина совершеннолетних киргизских девиц, способных к оплодотворению, не раз были преступны в детоубийстве: обычай этот тем более ужасен, что прелюбодеяние в девичьем состоянии у киргиз не составляет большого порока и не приносит грешной такого позора и безче-стия, как в обществах европейских. А что делают киргизы с роженицами? Вследствие-ли ранних и излишних половых наслаждений или по узкости таза, что вероятно происходит от постоянной верховой езды, роды у киргизок бывают большею частью трудные. Киргизы же ненормальные роды приписывают навождению злого духа и потому бьют, пугают рожениц, тянут им язык. Понятно, что при таких диких понятиях и, наконец, при совершенном отсутствии акушерок и бабок, много беременных женщин умирают от родов или побоев.
 
Много гибнет народу от тифа, от простуды, от сифилиса и других болезней от того только, что некому подать больным разумную медицинскую помощь. У нас полагается один доктор на округ и, кажется, для того только, чтобы писать медицинские свидетельства и рассекать трупы. Доктора эти обязаны прививать киргизам оспу, но киргизы боятся их более, чем остяки свещенника. На доктора киргизы смотрят, как на чиновника и пользы от него не ждут. От оспопрививания убегают или откупаются.
 
Сочинения Ч. Валиханова, СПБ, 1904, с. 192—201,
("Записки Русского Географического Общества",
по отделению этнографии, том XXIX).