После выхода книги «Аз и Я» (1975) у Олжаса Сулейменова, историка и филолога, был значительный перерыв — вплоть до издания книги «Язык письма» (1998). Перерыв, который кое-кому стал уже казаться затянувшимся. Быть может, и в связи с общественной перегрузкой. Но олжасовский «благонамеренный» читатель терпеливо ждал и теперь лишний раз убедился в том, что его не обманули. Обещания поэта неожиданны и по-цветаевски непредсказуемы: «Поэт издалека заводит речь, поэта далеко уводит речь». Завершен четвертьвековой путь от «темных» мест в «СЛОВЕ О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ» до теории происхождения древнетюркских языков и письменностей, кардинально пересматривающей методы традиционной лингвистической компаративистики. Это не только «ЯЗЫК ПИСЬМА», но и «ПЕРЕСЕКАЮЩИЕСЯ ПАРАЛЛЕЛИ», и «ТЮРКИ В ДОИСТОРИИ» (Алматы, 2002).

 

Эти книги — смелая захватывающая гипотеза об общем праязыке, скрупулезное исследование, основанное на взаимодействии палеографии, археологии, истории, философии и других наук. Поэтическая этимология Олжаса 60-х гг. давно переросла в оригинальную методологию «воп-рошания» и расшифровки древних знаков, предшественников письменного слова, знаков, вобравших в себя не только многотысячелетнюю история мирового этногенеза, но и культурно-историческую эволюцию слова-знака и слова-символа.

 

Да, Олжас прав: по истории мировых письменностей написано не слишком много трудов. Лингвистическая компартивистика XX в., под влиянием апологетов Соссюра, постулировала идею языка как замкнутой и внутренне немотивированной системы. Олжас опровергает краеугольные установки этой теории, хотя бы такие — «В языке нет ничего, кроме тождеств и различий», «Языковой знак произволен»… По Олжасу, это был сознательный уход от ответа на главный вопрос языкознания — «В чем причинность слова (языкового знака)? Каковы мотивы его формы и значения?» Сосюровский нигилизм привел к тому, что в технократическом и милитаристском XX веке гуманитарная область знаний (археология, историография, искусство слова и театра) была предана высокомерному остракизму: «Авторский произвол читаем в «ЯЗЫКЕ ПИСЬМА», — становясь нормой в искусстве модерна, впрямую влиял на все гуманитарные науки, и в том числе и на философию и политику».

 

Вот где Олжас погружается в академизм, или прополку академизма, рискуя отпугнуть широкого читателя, потому что в принципе и эти его книги — для всех. Но что делать? И филолога далеко порой заводит мысль. Спасает же во многих местах довольно специальные тексты дух Гражданина мира, всегда живое поэтическое мышление и слово Художника-исследователя. Олжасовская палеографическая тюрко-славистика имеет особый прикладной характер — она напрямую выполняет миссию Сплочения: «Мир будущего — это Со-бытие, в противоположность раздираемому распрями миру Само-Бытия».

 

А вот обоснование идеи «причинности слова»: «В перекличке поэтов (Хлебникова и Маяковского — В.Б.) мне видится потаенная закономерность… Поэты эпохи Начала увидели в Луне — Месяце знак Мычащего задолго до Велимира и Владимира. И тогда ночное светило получило имя. Звукоподражательный характер первого названия Месяца (а потом — полной луны) у меня ныне не вызывает сомнения. Как и то, что совпадение символа быка (рогов) с фигурой месяца определило отношение лунопоклонников к Быку, как к земному воплощению божественного светила. Бык стал богом, прародителем человечества. За ним — Корова, Матерь.

 

По-своему прав Остап Бендер, в гневе утверждающий, — не все произошли от обезьяны, многие — от коровы! Биологически, да, здесь прав Дарвин, с этим даже Папская Академия недавно согласилась.

 

Но в культурном отношении — поддерживая версию Остапа, — гуманоид превращался в человека благодаря рогатому Божеству, Быку и затем — Корове...»

 

Конечно, «язык письма» не очень привычная формула. Язык — это средство человеческого общения — кому неизвестно? Однако если язык представить себе как эволюцию письменных знаков, то в таком случае мы получим возможность общения с исторической, религиозной и этнокультурной вечностью. Это возможность «вопрошания», без которой знаки никогда не заговорят, разные языки никогда не узнают себя друг в друге, а разные народы будут и дальше «слепнуть» или же исторически зябнуть в своем Само-бытии. Так при помощи лексико-морфологического сопоставления и реконструкции из мрака академического забвения и заблуждения вызываются Олжасом древнетюркские языки и письменности...

 

Учитель (Х.Х. Махмудов) когда-то отсоветовал Олжасу защищать диссертацию «Тюркизмы в «Слове о полку Игореве», направленную против академиков еще тогда, в начале 60-х годов. И, в общем, оказался прав, глядел как в воду. Когда вместо диссертации грянула книга «благонамеренного читателя» «Аз и Я», академики добились ее инквизиторской казни, автора же принудили к отречению, но он сумел это мероприятие провести по-галилеевски. На то он и Олжас.

 

В ознаменование 25-летия «Аз и Я» друзья предложили ему написать «о тех подвижках в решении вопросов, что затрагивались в книге». И на свет явилась книга «ПЕРЕСЕКАЮЩИЕСЯ ПАРАЛЛЕЛИ», ставшая вскоре первой главой «ТЮРКОВ В ДОИСТОРИИ». Если фундаментальный труд «ЯЗЫК ПИСЬМА» еще нуждается во внимательном вчитывании и осмыслении, и, прежде всего лингвистами, то эта небольшая емкая книжка, наверно, еще более подстегнет отечественных филологов в плане активизации теоретической и практической, прикладной компаративистики, основанной на взаимопроникающем феномене тюрко-славистики, в частном случае, казахско-русского двуязычия.

 

Идея Олжаса создать новую научную дисциплину тюрко-славистику является, безусловно, актуальной и плодотворной. Особенно в наши сегодняшние дни. Прежде всего, эта идея — закономерный итог его лингво-компаративистских разысканий, открытий и гипотез. От теории надо переходить к ее апробации. Приветствовать это предложение нужно по разным и достаточно серьезным соображениям.

 

Во-первых, согласно с поэтическими и научными работами Олжаса явление тюрко-славянского двуязычия есть фактор исторического культурного сближения, или попросту близости наших народов, а не пример «псевдоморфозы» Шпенглера, т.е. подчинения слабой культуры — сильной, более развитой. Наши культуры (тюркская и славянская), как убедительно доказывает Сулейменов на богатейшем материале древних и новых языков, самодостаточны и равнодостойны, тяготеют друг к другу как соседи и друзья, братья Евразийского этнокультурного региона. Двуязычие дано нам самой историей, оно судьбоносно, и если в новое время (XIX — XX вв.) произошел перекос в сторону доминирования русского языка, то сейчас на нас ложится историческая обязанность восстановить равновесие.

 

Во-вторых, идея Олжаса предостерегает от насильственного предпочтения на официальном уровне одного языка — другому. Сейчас, после обретения независимости в Казахстане настало время казахского языка, но, как справедливо недавно писал Г. Бельгер, одними правительственными указами этой задачи не решить. Нужно настойчиво и бережно работать в направлении изучения, пропаганды и популяризации национального и общегуманистического значения казахского языка.

 

В-третьих, научная и учебная (в школах и вузах) дисциплина, предлагаемая Олжасом, имеет, в сущности, зеркальный характер: это тюрко-славистика и одновременно славистическая тюркология...

 

Так аукается в наши дни «Аз и Я» — книга не просто иронично «благонамеренного», но проницательного читателя, соединившего в одном творческом облике и художника божьей милостью и ученого с идеями большой разрешающей способности.

 

В новой книге «ТЮРКИ В ДОИСТОРИИ» теперь уже привычно поражает не только тюрка, но и русского евразийца масштабность культурно-исторической роли тюркских этносов в мировой истории. Не думаю, что Олжас занимается апологетикой своих древних предков. В известной нам, обозримой историографии им было воздано должное как союзу народов, не однажды решавшему судьбы мира, Запада и Востока. Пассионарность их была подтверждена и новыми историками — Бартольдом, Радловым, Мелиоранским, А. Гумилевым… Однако не очень повезло тюркской культуре особенно в советской языковедческой тюркологии. Выход Олжасовской «доистории» можно теперь считать не просто восстановлением истины, но мощным прорывом к истокам языкового этногенеза. Причем на самом широком сравнительном фоне всех языков мира, мертвых и живых.

 

Формула «1001 слово» не случайно, вероятно, калькирует «Тысячу и одну ночь» — формулу бесконечного творчества во имя жизни. О. Су-лейменов дает блестящие примеры такого лингвистического творчества, начиная еще с «Аз и Я». Любопытные могут посчитать, состоялась ли обещанная тысяча, или же он уже давно перевалил на вторую. Впрочем, будем помнить и о том, что обещан был и своеобразный (этимологический?) словарь под таким же названием. Настало время от теории переходить к практике. К насущной практике культурноязыкового взаимоузнавания. Олжас рке закрыл один полигон и теперь, будем надеяться, целенаправленно работает по закрытию второго — языкового, когда казахский язык станет языком государственным в полном смысле, т.е. общеказахстанским. Проблема обычного, а не творческого двуязычия становится в РК более актуальной, и надо вести дело еще и так, чтобы наиболее влиятельные и распространенные у нас языки казахский и русский — осознавались их носителями как языки исторически близкие, разошедшиеся словарно не так рк и давно, корневое их родство генетически старше и крепче, чем это нам обычно казалось...

 

18 декабря 2002 года в Евразийском университете им. Л.Н. Гумилева (Астана) состоялось историческое событие — презентация книги О. Сулейменова «ТЮРКИ В ДОИСТОРИИ» с вручением автору первой премии имени Кюль-тегина.

 

Слава первопроходцам-пассионариям!