ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ЗЕМЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА ЦАРИЗМА. ПЕРЕСЕЛЕНЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА ЗЕМЕЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В КАЗАХСКОМ АУЛЕ

Главная » История Казахстана. С. Асфендиаров » ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ЗЕМЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА ЦАРИЗМА. ПЕРЕСЕЛЕНЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА ЗЕМЕЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В КАЗАХСКОМ АУЛЕ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ЗЕМЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА ЦАРИЗМА

ПЕРЕСЕЛЕНЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА ЗЕМЕЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В КАЗАХСКОМ АУЛЕ

Новое административное устройство Казахстана, произведенное царизмом в конце 60-х годов, принадлежавшее к серии так называемых «великих реформ» 60-х годов, превратило Казахстан в бесправную колонию. Административные меры были подкреплены целым рядом экономических мер царского правительства, которые закабаляли казахские трудящиеся массы.

Во главу угла этих мер должна быть поставлена земельная (переселенческая) политика царизма в Степном и Туркестанском краях.

Переселенческая политика царизма распадается на три периода: период военной колонизации, период крестьянской колонизации и, наконец, период после 1905 года.

Военная колонизация казахских степей продолжалась приблизительно до конца завоевания, т. е. до середины XIX столетия. По мере расширения Российского государства, расширения сферы эксплуатации со стороны дворянско-помещичьего класса и купцов была постепенно усмирена и приведена к покорности казачья вольница, т. е. крестьяне, бежавшие в донские, нижневолжские и уральские степи от крепостного гнета. Помещик как бы настигал беглецов, шел следом за ними. Казачество было реорганизовано в казачьи войска и сделалось форпостом российского завоевания Казахстана и Средней Азии.

Об образовании трех казачьих войск на территории Казахстана мы уже говорили выше. Земли Сибирского казачьего войска, изъятые в основной массе от казахов, равнялись 5 миллионам десятин. Земли войска делились на юртовые наделы станиц и поселков, по 25 дес. на мужскую душу удобной земли — примерно около 3 миллионов десятин, земли офицеров и чиновников — 0,5 млн. дсс. и 1,5 млн. дес. запасного фонда. Уральское казачье войско владело 6 млн. десятин земли, делившейся на те же три категории. Наделы Семиреченского казачьего войска равнялись 30 дес. удобной земли на мужскую душу населения. Общее количество земли этого войска несколько меньше, чем в двух первых (ввиду его меньшей численности), а именно — на 610 484 дес. Таким образом, площадь изъятых под военную колонизацию земель равнялась 11 610 484 дес., число станиц и поселков трех войск таково: Сибирского — 208, Уральского — 166 и Семиреченского — 30, всего — 404.

Казачьи станицы строились по типу военных линий (Горькая, Пресногорьковская, Ишимская, Иртышская и т. д.), занимая стратегические пункты. Это отаражалось на казахском землепользовании в смысле нарушения привычного цикла смены сезонных угодий, вынуждало казахов к перегруппировке, перекочевкам и пр., т. е. в известной степени запутывало и усложняло земельные отношения. С другой стороны, казачье население, поставленное в особо привилегированное положение, занималось нередко прямыми грабежами казахских аулов. Однако в целом военная колонизация края не играла столь большой роли в переселенческой политике, и впоследствии результаты ее были захлестнуты переселенческой крестьянской волной; во всяком случае она не имела здесь такой роли, как на Северном Кавказе, где казачья колонизация являлась основою в политике царизма в течение длительного периода.

На относительно малое значение военной колонизации Казахстана указывает хотя бы следующее место из отчета царю Сибирского ген.-губернатора Казнакова (1875 г.): «Между тем доколе киргизы будут совершать одиноко в пустынных пространствах степей огромные орбиты своих кочевок, вдали от русского населения, они останутся верноподданными лишь на словах и будут числиться русскими только по переписям. Сопредельные с ними по линии казаки, по малочисленности своей, не принесли делу пользы, но сами научились поголовно киргизскому наречию и переняли некоторые, впрочем безвредные, привычки кочевого народа».

Крестьянское переселение до 1905 года имело вначале период, когда правительство в целях обороны и заселения края русскими поощряло крестьянское движение, отводило переселенческие участки. В первую очередь эти меры принимались в северном Казахстане попутно с заселением Западной Сибири, в районах Кокчетавского и Атбасарского уездов (1879—1884 гг.) Однако большого успеха колонизация края ещё не имела. «Освобожденных» крестьян помещик неохотно отпускал, спрос на дешевые рабочие руки во внутренней России был еще велик. Правительство закрыло тогда край для переселения, стремясь заселить Западную Сибирь. Тем не менее, переселенцы юга России и Украины, непривычные к суровым условиям Сибири, продолжали самовольно прибывать на юг, в знакомые степи. Тяга «за Ишим» росла. Все же цифры, характеризующие распространение русского крестьянского населения по Кокчетавскому и Петропавловскому уезду еще незначительны (см. табл. на стр. 188— 189).

Голод в Поволжье в 1891 году, а затем постройка Сибирской железнодорожной магистрали сразу значительно усилили переселенческое движение в Западную Сибирь и северный Казахстан, захватившие не только Кустанайский, Петропавловский, Акмолинский, Омский, Атбасарский уезды, но и Семипалатинскую область. Так по одной Акмолинской области число устроенных переселенческих поселков выразилось в таких цифрах:

Для других областей так называемого «Киргизского края» количество селений и число крестьянского населения по состоянию на 1900 год было следующее:

Для южных туркестанских областей количество крестьянского переселенческого населения равнялось к 1900 году по Семиреченской области 30—35 тыс. чел. и по Сыр-Дарьинской — 20—25 тыс. человек.

Необходимость изъятия земель от казахов обосновывалась запасом значительного количества земель, пригодных для земледелия, но не используемых, Кроме того, известный колонизатор Хворостянский приводил такой довод: «На большой части занимаемой в настоящее время территории киргизы являются позднейшими пришельцами. Расселились они по этой территории, вытесняя других кочевников, а позднее и своих более слабых сородичей, во многих случаях с формального разрешения русской власти». Раз они (т. е. киргизы) получали землю с разрешения начальства, значит начальство вольно ее отобрать, когда ему заблагорассудится. Изъятие земель шло как по линии передачи переселенцам, так и с целью создания источников государственного дохода путем образования казенно-оброчных статей, казенных лесов, единственных владений казны и т. п.

Формальным основанием к изъятию у казахов земель были соответствующие статьи в Степном и Туркестанском положениях об управлении этими краями. Статьи 119 и 120 Степного положения признавали все казахские земли государственной собственностью. Статья 270 Туркестанского положения гласила:

«Государственные земли, занимаемые кочевьями, предоставляются в бессрочное пользование кочевников на основании обычаев и правил сего положения.

Примечание. Земли, могущие оказаться излишними для кочевников, поступают в ведение главного управления землеустройства и земледелия».

Переселенческая политика царизма нанесла чрезвычайно большой ущерб казахскому государству. Отрицательные последствия этой политики в сочетании с укреплением байского господства обрушились всей своей тяжестью на казахские трудящиеся массы и на бедноту.

Основными чертами, характеризующими царскую переселенческую политику, являются: 1) изъятие лучших, наиболее ценных угодий вместе с водными источниками по произволу чинов переселенческого ведомства; 2) полное игнорирование нужд казахского населения, порождавшее земельную путаницу и нарушавшее естественный и привычный цикл кочевок; 3) постоянное смещение казахских аулов с обжитой территории, со сносом строений, с занятием готовых ирригационных сооружений древесных насаждений и 4) допущение массового самовольного переселения, с последующим оформлением переселенцев.

Изъятие лучших земельных угодий в начале колонизации производилось без всяких норм; выработанные впоследствии экспедициями статистиков Щербины и Кузнецова нормы делу не помогли, так как редко их придерживались, находя их «преувеличенными». Особых тщательных обследований казахского землепользования не производилось, и землеустроительные партии сплошь и рядом основывались на устных «сведениях» об излишках земли и определяли изъятия на основе рекогносцировочной, «глазомерной» съемки. Мало того, в северном Казахстане, где пресные водные источники были немногочисленны, изъятие их для нужд поселков лишало возможности казахов осваивать остающиеся в их пользовании земли. Быв. переселенческий чиновник Ч и р к и н по этому поводу писал: «После образования переселенческих участков киргизы бросали на произвол судьбы весьма обширные земельные площади и переставали ими пользоваться, так как у них изъяты были необходимые модные источники».

При землеотводных работах совершенно не соблюдались хозяйственно-технические правила землеустройства, вследствие чего оставшиеся в пользовании казахов земли были разбросаны, в них вклинивались переселенческие участки; совершенно не учитывалась необходимость сохранения соотношения между различными видами угодий (зимовки, летние, весенние, осенние пастбища), эти соотношения нарушились. Кочевые дороги также не обеспечивались: нередко зимовки были совершенно разобщены от джайляу, и казахам приходилось совершать окружной, обходный путь для того, чтобы, минуя переселенческие поселки, попадать на джайляу. Наконец, казахи постепенно оттирались в глубь степи на худшие земли, подальше от культурных центров, железных дорог и водных артерий.

Чинам переселенческого ведомства была дана инструкция действовать с максимальной быстротой при образовании переселенческих участков. Это вызвало неслыханный произвол чиновников в процессе выделения излишков казахского землепользования. Производители работ избегали обсуждать с местным казахским населением их земельные нужды и всячески старались запугать население, чтобы добиться максимальной нормы «выработки» и получить похвалу от начальства. Так, производитель работ Палкин завоевал громкую известность среди казахов Петропавловского и Омского уездов тем, что делал произвольные инструментальные изыскания возле самых кибиток и объявлял: «Здесь будет межа с поселком: если не уберетесь, будете платить крестьянам за потраву». Казахи снимались и уходили, а Палкин шел следом за ними, пока не достигал намеченной цели — изъятия тех земель, которые ему были нужны для устройства поселка.

Попутно с образованием переселенческих участков велись работы по выделению казенных лесных дач. О них подробно рассказал покойный т. Седельников, работавший статистиком переселенческой организации: «У лесничих, как и у производителей работ, на практике все дело сводилось к тому, чтобы не только удовлетворить, но и удивить, поразить начальство выдающейся максимальной быстротой и успешностью своих работ, не придавая особенного значения их качеству, целесообразности и осмысленности. Вот почему производители работ «пекли, как блины» десятки переселенческих участков, в свою очередь не желая отставать, наскоро стряпали «лесные дачи», нередко из совершенно негодного материала в виде корявой березовой поросли, рассеяной отдельными куртинками на огромных пространствах, вполне заслуживающих названия «заячьи объедки».

В материалах одного обследования упоминается такой случай, имевший место в 1911 году. В аул Б.-Каратока 4 аульной группы приезжает таксатор и заходит в первую попавшуюся юрту. Хозяин юрты говорит, что у него большая семья и гостю будет тесно. Таксатор сделал недовольную мину и заявил: «Посмотрим, кому будет тесно». На другой день он приезжает с рабочими, вбивает кол в середину юрты и говорит: «Здесь будет угол лесной дачи». Казахам оставалось только эвакуироваться.

Поэтому лесные дачи зачастую были только изъяты-ми участками почти без всякого леса. В тех же материалах говорится о лесных дачах «Придорожные Рощи» (в 4 ауле) и «Желтуха», облесенных лишь на 10 проц., а в остальной части, представляющей собой открытую степь, которая используется как пахотные и сенокосные угодья сдаваемые окружающему населению в аренду.

Одним из методов вытеснения казахов было смещение казахских аулов с насиженных освоенных мест, с зимовок, причем многие аулы подвергались смещению неоднократно. Смещаемая группа аулов подлежала вселению на оставшиеся у аульного земельного общества (т. е. у адм. аула) земли, причем общество обязывалось по за кону вознаградить пострадавших соответствующим отводом участков. Фактически общество очень неохотно отводило смещаемым земли или совсем отказывало им; в лучшем случае давало наихудшие участки. Поэтому смещаемые подвергались мытарствам, бродяжничали, пока не устраивались, идя в кабалу к баю или кулаку-переселенцу, нередко работая на своем бывшем наделе в качестве батрака. Ревизовавший Туркестан в 1908 году сенатор Пален приводит факты таких беззаконных и постоянных смещений казахов, с разрушением жилищ, изъятием садов, древесных насаждений и т. д.

«При изъятиях в широких размерах допускается не только смещение отдельных киргизских хозяйств и мелких хозяйственных аулов с зимовых стойбищ, а целых сотен таких хозяйств; при образований участков Краснореченского, Новопокровского и Байтыковского допущен даже снос трех мечетей. Такие массовые смещения происходят отчасти вследствие того, что чины партии отчуждают сразу в одном куске громадные площади, мерою нередко свыше 10 тысяч десятин, тогда как образование участков на меньших площадях, но в разных местах значительно ослабило бы это оскорбляющее правовое чувство всего населения разрушение очагов киргизской оседлости. Между тем, гораздо проще и дешевле образовывать участки на землях, обработанных туземцами, сославшись на обеспеченность туземцев другими землями, проверить которую чины администрации положительно не в силах. По этому пути пошли чины переселенческого управления». Следующая таблица указывает на смещение осевших казахских хозяйств (по Па лену);

Верненский (Алма-Атинский) подрайон (число хозяйств):

Эти смещения вызывали частые столкновения между русским и казахским населением, так что даже департамент полиции секретным циркуляром № 66461 от 17 июля 1908 года сообщал «о вооруженном столкновении в Тургайской области между киргизами и русским населением. Такое поведение киргиз вызывалось главным образом несправедливым разрешением в пользу русских переселенцев земельного вопроса».

Наконец, правительство не принимало никаких мер против стихийного самовольного переселения. Вступая в сделку с байством, переселенцы сперва арендовали казахские земли, а затем прочно обосновывались на них и требовали землеустройства. А так как баи, волостные управители аульные аксакалы сдавали чаще всего земли общества, пользуясь феодально-родовым обычным правом распоряжения этой землей, без согласия общества, то, естественно, возникла необходимость ухода казахов на другие места. Таким образом, например, образовались по линии Сибирской магистрали селения Привольное, Борисовское, Александровское, Полтавка, Боголюбка, Михайловка и др., всего за три года 22 селения с 75 515 дес. земли. Мало того, впоследствии стали происходить самовольные захваты казахских земель силой, что еще более усиливало антагонизм. Вот архивные документы по этому вопросу:

«Теперь же нужно приступить к устройству переселенцев во избежание столкновений их с кочевниками, так как, если переселенцы сейчас же не получат надела, то они прибегнут к захватам. Затем уменьшение угодий кочевников несомненно встретит среди них противодействие, прекратить которое, может быть, придется военной силой» (протокол особого совещания при туркестанском генерал-губернаторе).

«В крае проживает 2000 семей неустроенных Переселенцев. Во избежание волнений от самовольных захватов, я разрешил временно аренду земель переселенцам»... (телеграмма за № 135 от 3 февраля 1906 г. военному министру).

«Переселенцев нужно теперь же устроить на землях, на которых кочевниками произведены затраты, долженствующие быть возмещенными. Прошу поддержать мои предложения так как до устройства новых ирригационных сооружений это единственный способ устроить без кровавых столкновений прибывающих переселенцев (подчеркнутое зашифровано. С. А.) Генерал-губернатор С у б б о т и ч» (телеграмма № 192, военному министру).

«Г. Туркестанскому генерал-губернатору доверенных от общества № 3 аула Алма-Атинской волости, Пишпек-ского уезда Турдыбая Дахылбаева и Токбая Кендметае-ва прошение. Несмотря на слезы наших доверителей, крестьянам села Ново-Покровки отведено в двух участках 9370 дес. земли, в пределах которых находятся наши сады, постройки, курганы, более 300 десятин клевера, мельницы, караван-сарай и могилы предков» (вход. № 1858—85, 8 мая 1907 г.).

«Прошение Туркест. ген.-губернатору от киргиз Сейкимовской вол. Пишпекского у. Малмака Самакова и Бердыбая Джиенбекова. 543 человека аула № 5 просят о следующем: в мае 1906 года на нашей земле поселились самовольцы, забрали 85 десятин клеверников, 8500 деревьев, 41 саклю и 40 дес. пшеницы, завладели также крестьяне единственным арыком. Арык был проведен нашими дедами. В 1906 году крестьяне землю не пахали, а продавали на лето и получали доход. Просьба основана на положении об управлении Турк. краем и на манифесте 17 октября 1905 года, что все население края равноправно и ограждено от насилий. 2 мая 1907 года». На прошении резолюция ген.-губернатора Гродекова:

Просители должны примириться с состоявшимся фактом».

Еще был один дополнительный источник изъятия казахских вполне пригодных земель — это дарение. За награждения почетными халатами, золотыми и серебряными медалями, званием почетного потомственного гражданина и т. д. казахские волостные аксакалы, бии преподносили в дар правительству общественную землю. На таких землях возникли, например, поселки Чиили и Джулек Перовского (Кзыл-Ординского) уезда.

Описанная в общих чертах переселенческая политика царизма ярко обнаруживает военно-феодальную сторону царского самодержавия — захват земель на правах завоевания сперва путем военной, а затем крестьянской колонизации. Гарантируя в соответствующих законоположениях неприкосновенность «обычаев» покоренных народов, царизм сделал своей опорой феодально-родовое байство, закрепил феодально-родовую эксплуатацию и захватное право на землю. Те же принципы были применены и в колонизационной политике. Царизм отбирал земли у казахов по праву завоевателя, считая эти земли за «государственные», отданные лишь во временное пользование казахов. Наряду с организованной передачей казахских земель переселенцам, царизм санкционировал самовольные захваты. И в земельной политике внутри казахского общества, и в переселенческой политике царское самодержавие придерживалось одного принципа кулачного права, права захвата, права военно-феодальной эксплуатации.

Каковы были последствия этой политики царизма? Феодально-родовая верхушка была против колонизации; ибо сохранение прежних порядков и прав на землю обеспечило ей безраздельное господство, а с проведением колонизации приходилось делиться с новыми эксллуататорами. Но так как новые хозяева были сильнее и не очень церемонились с байством, оно частью пыталось использовать переселенческую политику в своих интересах. Байство продолжало захват лучших угодий, сдавало их в аренду крестьянам, присваивало себе по существу право распоряжения всеми почти землями «родовой» общины.

В целях расширения своего землепользования байство направляло массы на захват соседних, смежных земель других аулов. Таким образом, борьба за землю еще больше усилилась под влиянием переселенческой политики царизма. Если исследовать архивные документы того времени, то найдется огромнейший материал по всякого рода тяжбам и спорам о земельных границах. К борьбе родовых группировок за власть присоединяется борьба их за землю. Решения царской администрации по этим тяжбам составляют огромные томы архивных «дел». Сколько гнусного произвола допускалось при этом, какое широкое поле деятельности открывалось для переводчиков, «аткамнеров» и прочего сброда, какой богатый возникал источник дополнительной эксплуатации масс путем вымогательства, взяток и т. д.! Весьма часто бывали случаи убийства и кровавых столкновений.

Царская переселенческая политика не способствовала переходу казахского натурально-потребительского замкнутого хозяйства в сторону повышения его товарности, развития техники и т. д. Прежний хозяйственный строй разлагался чрезвычайно медленно. Феодально-родовые отношения сковывали развитие производительных сил. Трудящиеся массы работали на бая, за бесценок продавали свой труд кулаку-переселенцу, платили покибиточную подать и налоги за пастьбу скота в казенных дачах, выносили всю тяжесть беззаконных поборов, всяких «шигинов» (расходов по приему начальства, выборам и т. д.), взяток, «подарков», угощенья и т. д. и т. п. Разорение и обнищание (пауперизация) масс достигали высшей степени.

Существует мнение о некоторой «положительной» роли колонизации, а именно, что якобы казахи научились у переселенцев земледельческим навыкам, сами в результате начинали оседать и т. д. Мы считаем, что это мнение совершенно неверно.

Крестьянин, переселившийся из внутренней губернии России как будто бы освобождался от власти помещика. Он как будто бы уходил от крепостной кабалы помещика-землевладельца и от его же административной опеки в лице земского начальника. На самом деле это было конечно не так. Крестьянин попадал под бдительную опеку крестьянских начальников, уездных начальников и участковых приставов. Кроме того, он был скован «миром», обществом. А что представлял «мир», как не засилье богатеев — кулаков, как писал об этом Ленин? Кулак при поддержке царской администрации господствовал в переселенческой деревне. Правительство не давало переселяющемуся крестьянину орудий производства. Материальная помощь переселенцам была незначительной. Зато правительство предоставляло им право грабежа и эксплуатации казахских масс, право на захват земли, словом, все удовольствия феодальной эксплуатации, чем и пользовалась зажиточная часть переселенцев. Поэтому совершенно ясно, что правительство культивировало кулацкую верхушку переселенческой деревни, создавало из нее свой надежный оплот. Лишенное усовершенствованных орудий производства, с низким техническим уровнем хозяйства, с односторонним хлебопашеством, с навыками, мало приспособленными к новым условиям, особенно к искусственному орошению, с дедовскими приемами обработки земли, переселенческое крестьянство в этих условиях раскалывалось: 1) на группу зажиточных и кулацких хозяйств, хищнически эксплуатировавших землю, закабалявших и разорявших казахские массы (были кулаки, имевшие десятки казахских батраков), т. е. на своего рода маленьких помещиков-по-луфеодалов, и 2) на массу середнячества и бедноты, либо переходивших из поселка в поселок в поисках новых лучших мест, так называемых «бродячих» переселенцев, либо влачивших жалкое полуголодное существование.

Казачье население края, отданное под власть атаманов, урядников и офицеров, в этом отношении представляло еще более отсталую массу, где полуфеодальные отношения сохранялись в еще большей степени.

Приведем характеристику, данную ревизией сенатора Палена, для подтверждения нарисованной картины. Этот последователь Столыпина ясно видел необходимость известной ломки докапиталистических отношений в интересах самого же царизма; мы считаем, что Пален дал более верную оценку роли переселенческого крестьянства, чем многие другие исследователи. Переселенческое крестьянство, благодаря условиям, в которые оно было поставлено, не явилось носителем новых капиталистических отношений; оно было более отсталым даже по сравнению с крестьянством внутренних губерний и совершенно не походило на переселенцев-фермеров Америки и Австралии, которые были свободны от феодальных пут. Эта сторона дела для понимания национальных взаимоотношений в истории казахов имеет большое значение. Вот что пишет по этому поводу Пален, подтверждая свои положения данными обследования переселенческих хозяйств:

«Нельзя признать согласным с современной земельной политикой разрешение переселенцам устраиваться на общинном праве, так как, очевидно, не было и нет разумных оснований насаждать такие формы землепользования, которые уничтожаются в центре государства. Такой земельный строй является отсталым даже по сравнению с теми формами землепользования, которые уже давно приняты оседлым населением и прочно усвоены даже киргизами». Сенатор Пален дает следующую общую характеристику колониальной системы царизма в Казахстане: «Эти причины в связи с недостаточно активным отношением краевой администрации свели колонизацию области к беспорядочной раздаче государственных сумм и обработанных трудом коренного населения земель наименее энергичным и культурным представителям русской народности». Другими словами, сенатор Пален сетовал на то, что правительство не передает землю в частную собственность кулаку, а создает отсталую общину, которая не может являться столь прочной опорой, как столыпинский «помещик».

Далее Пален переходит к характеристике переселенческого хозяйства и прежде всего останавливается на использовании искусственного орошения. «Русские селения получили наделы с уже готовыми арычными системами. В первые годы крестьяне орошали свои поля при помощи киргизов, но потом довольно скоро свыклись с несложными приемами полива. Тем не менее в настоящее время умение пользоваться водой для орошения оставляет желать многого. Нередко арыки дают меньше воды, чем это необходимо, споры из-за воды с киргизами возникают часто, и почти везде пользование водой крайне нерасчетливое. В местностях многоводных, например, в селении Гавриловском Копальского уезда, крестьяне так злоупотребляют обилием воды, что на некоторых полях почвенный слой оказался смытым неразумным поливом... Опыт Семиречья показал, что крестьяне крайне небрежно относятся к предоставленным в их пользование казенным оросительным сооружениям. Русское население убеждено, что такие сооружения и содержаться должны на казенный счет. При образовании новых селений крестьяне получают бесплатно уже готовые киргизские арыки, стоимость которых возмещается киргизам казной. Это не может не действовать развращающим образом на крестьян».

Переходя к характеристике ведения земледельческого хозяйства, Пален пишет: «Во всех селениях Семиреченской области, как старых, так и во вновь образуемых, землевладение общинное, на праве бессрочного пользования, с периодическими переделами. В большинстве селений переделы производятся каждые 2—4 года, н лишь в немногих поселках, главным образом в Лепсинском уезде, установлены более долгие сроки... Севооборота в хозяйстве нет никакого, и пшеница сеется на одном и том же месте до тех пор, пока продолжает давать урожай. Поля в старых селениях до такой степени выпаханы, что не выдерживают более одного посева, так что каждый раз после пшеницы требуется дать отдых земле хотя бы в течение года. Отсутствие какого бы то ни было севооборота и возделывание почти исключительно зерновых хлебов составляет общую черту всех русских селений области. Насколько преобладают посевы таких хлебов в хозяйстве семиреченских крестьян, можно видеть из следующей таблицы (в десятинах)».

Это мнение, высказанное ревизией П а л е н а, поддерживает известный инженер Васильев (руково-

дивший ирригационными работами на реке Чу) в своей книге «Семиреченская область как колония». Васильев приводит сравнительные цифры казахского и русского хозяйства по соотношению площадей поливных и богарных, цифры сбора с десятины главнейших хлебов и, наконец, соотношение различных культур в хозяйстве. Приведем его таблицы.

В отношении специальных культур Пален пишет: «Специальные культуры — садоводство, виноградарство, табаководство, возделывание волокнистых растений — почти совершенно отсутствуют, хотя почвенные условия им благоприятствуют, хотя и не повсеместно. Немногие существующие в области виноградники, а также сады и табачные плантации принадлежат не крестьянам, а купцам, мещанам, офицерам, чиновникам, сартам и дунганам».

Переходя к способам обработки земли и формам землепользования, Пален дает следующую оценку переселенческого хозяйства: «Обработка земли на крестьянских наделах самая первобытная. Пашут на глубину 2—4 вершков, по одному разу, больше с весны. Удобрение не применяется. Урожаи, первоначально доходившие до 180—200 пудов с десятины, понизились в настоящее время до 30—60 пуд. Хозяйство семиреченских крестьян состоит в том, что земля истощается безрассудными посевами, повторяющимися на одних и тех же местах до тех пор, пока поле, вместо хлеба, не начинает родить сорные травы... Крестьяне не удовлетворяют спрос даже в тех случаях, когда он имеется, вследствие чего в городах Семиречья цены на такие продукты, как молоко, сыр, фрукты, свинина чрезвычайно высоки, так как крестьяне ничего кроме зерновых хлебов не производят. Неодолимым препятствием для перехода к высшим формам хозяйства на крестьянских землях является существующий в области порядок землевладения. Право частной собственности на землю может быть приобретено в Семиречье лишь в городах... Крестьяне сами начинают сознавать вред переделов, тем более, что в Семиречье даже киргизы ведут в сущности хуторское хозяйство, а на казачьих землях распространены широко заимки».

Единственный выход для крестьян был в аренде казахских земель. Значение этого фактора видно из следующих данных ревизии Палена: «Крестьяне по истощении почвы и при заглушении полей сорными травами оставляют свои земли под залежь, берут в аренду земли у киргизов. Ничтожность взимаемой последними арендной платы, а часто и безвозмездная уступка находящейся в их пользовании земли, ради только того, чтобы новь была поднята русским плугом, а также исключительное плодородие целины, лишь вызывает в крестьянах стремление к распашке киргизской земли. Эти последние земли эксплуатируются таким же хищническим способом... Такая аренда чрезвычайно широко распространена во всех уездах области; не арендуют у киргиз земли только бедняки и малосемейные хозяйства. В селении Николаевском лишь два двора арендуют у киргизских соседей 10 десятин, все же остальные дворы снимают у киргизов землю исполу на следующих условиях: земля обрабатывается и засевается крестьянами их трудом, инвентарем и семенами; поливают киргизы, они же и убирают урожай; молотят крестьяне своим трудом и скотом, после чего урожай делится пополам. Более богатые семьи снимают таким образом по 30 десятин, победнее— 5—10 десятин на двор. Преобладает издольная аренда, реже денежная, от 2 до 4 руб. за десятину. О том значении, какое имеет в хозяйстве крестьян аренда киргизских земель, дает представление следующая таблица:

Из приведенных в таблице цифр видно, что основою крестьянского хозяйства в области являются не надельные земли, совершенно выпаханные и потому слабо экс-плуатируемые, а снимаемые в аренду у киргизов».

Но казахские земли служили не только для аренды под хлебопашество. «Киргизские земли не только служат для крестьян средством к расширению их запашек и сенокосов, но и дают возможность русским селениям содержать значительное количество скота. Во всех уездах области за крайне низкую цену крестьяне сдают киргизам свой скот на выпас или пользуются киргизскими землями как пастбищем. Например, в поселках Пржевальского уезда дома оставляются только рабочие лошади и волы, а также молочный скот — 2—3 коровы на двор, весь же остальной скот сдается на выпас киргизам, которые угоняют его в горы. За лето с головы крупного рогатого скота крестьяне платят 50 коп., за мелкий — гораздо дешевле. В Копальском уезде, в поселке Гавриловском с марта до ноября весь крестьянский нерабочий скот пасется у киргизов в горах, с платою от 50 коп. до 1 руб. с головы. Приплод возвращается крестьянам (т. е. товарная часть скота. —С. А.). За баранов крестьяне платят 10—15 коп. с головы. Следующая таблица обрисовывает обеспеченность русского населения области скотом:

Эта таблица у Палена показывает, что скотоводство, ведшееся исключительно силами казахских хозяйств (т. е. трудом казахских пастухов), являлось крупным источником обогащения переселенцев. Щербина давал норму для казахского среднего чисто скотоводческого хозяйства в 16 голов при переводе на крупный, а среднее для переселенческого хозяйства, для которого скотоводство являлось подсобным,— было 12, или с переводом мелкого—12 с небольшим голов на хозяйство.

Наконец, приведем характеристику переселенцев, даваемую царским сенатором: «По единодушному отзыву администрации и переселенческих чинов переселенцы обнаруживали большую беспечность в борьбе за существование и особливую настойчивость в испрашивании казенных ссуд и даровой земли. В 1906—1907 гг. главную заботу администрации составляло неспокойное состояние именно русского населения, проявившего восприимчивость к противоправительственной пропаганде, что побудило объявить часть уездов области на положеннии усиленной охраны, имеющейся до настоящего времени в Верненском и Пишпекском уездах».

Характеристика, данная Паленом казахскому и переселенческому хозяйствам Туркестана, т. е. нынешних Южно-Казахстанской и Алма-Атинской областей, в значительной степени аналогична характеристике, дававшейся царскими администраторами для других казахских областей. Приведем еще несколько выдержек из секретного отчета в Петербург Степного генерал-губернатора Шмидта за время с 15 июня 1906 г. по 28 мая 1908 г.: «Предпринятая мною поездка по Акмолинской и Семипалатинской областям привела к убеждению в значительном имущественном расстройстве всего местного населения и крайне неудовлетворительной постановке его административного управления. Естественные богатства Степного края являют разительную противоположность бедности его обитателей. Прекрасные хлебородные поля и жалкое хозяйство земледельца, роскошные пастбища и убогий скот киргиза-кочевника, неисчислимые богатства, сокрытые в недрах земли, и весьма слабое развитие фабричной и горной промышленности...»

Далее Шмидт переходит к характеристике казахского землепользования: «Возобновившееся после войны с новой силой переселенческое движение, влекущее за собой все большее и большее земельное стеснение киргизов, вносит расстройство в их хозяйство, так как киргизы лишаются лучших земель, водных источников и лесов и нередко вынуждены покидать свои зимовые стойбища, где у них выстроены прочные жилища и мечети. Такое положение вызывает серьезное опасение за их ближайшее будущее, порождает непризнь к русским и даже нередко доводит до враждебных столкновений с крестьянами, которые стремятся занять господствующее положение с целью эксплуатировать киргиз».

Далее отчет рисует уже знакомую картину: «неоднократные смещения одних и тех же аулов»; «изъятие лучших земель и водных источников, сопряженное нередко со смещением самих жилищ киргизов, несомненно разоряет киргизское хозяйство или в лучшем случае способствует их обеднению и превращению хозяев в зависимых батраков их более зажиточных сородичей. Понемногу накопляется протест, враждебность, недоверие ко всему русскому: законам, ограждающим лишь интересы русского населения, русскому народу, волной заливающему степи». Особенно обращает отчет внимание на устройство кочевых животноводческих хозяйств, обеспечение «жизненно необходимых всех составных частей скотоводческой площади: земли зимовых стойбищ, весенники, летники, осенники». «В частности особенную остроту приобрел вопрос о землеустройстве киргиз, имеющих зимовые стойбища в десятиверстной полосе Сибирского казачьего войска. Почти все участки сдаются владельцами в аренду, главным образом тем же киргизам, хотя не из первых рук. Для наделения же землею проживающих на этих участках киргиз в числе 6420 кибиток, т. е. более 30 000 чел., потребуется около 128 400 десятин».

Характеризуя переселенческие хозяйства, Шмидт пишет: «Некультурность переселенцев служит также одной из главных причин невозможности сносно устроить хозяйство по водворении на месте. Постоянное бродяжничество с места на место в чаянии отыскания лучших земель, их стремление, использовав действенные силы земли, бросить затем ее, не подвергая ее правильной, культурной обработке — все это неизбежно вносило задержи в ход землеустроительных работ. Для естественного и безболезненного слияния туземного населения с русским необходимо прежде всего культурное превосходство, которого нет». Шмидт, как и Пален, ищет выхода в столыпинской реформе, в насаждении хуторских хозяйств и отрубов, в покупке через Крестьянский поземельный банк офицерских и чиновничьих земель Сибирского казачьего войска по «справедливой» цене, т. е. цене, доступной кулакам и богатеям.

Эти документы царских администраторов полностью подтверждают данную нами выше оценку земельной политики царизма. Военно-феодальная сторона его выступает совершенно отчетливо. Переселенческие массы русского крестьянства были отданы во власть и эксплуатацию кулацкой верхушки и царской администрации. Ощущая вековой недостаток в сельскохозяйственном инвентаре, с отжившим дедовским способом обработки земли, с общинным уклоном землепользования, переселенческая беднота и маломощное крестьянство находилось в полной зависимости от кулака. Истощенные испаханные земли создавали при крайне экстенсивном ведении хозяйстства острое малоземелье. Царизм, ведя военнофеодальную разбойничью политику в отношении казахских масс, производя колоссальный грабеж лучших казахских земель и, тем самым, закрывая казахским массам возможность перехода к земледелию, к изменению отсталой докапиталистической экономической структуры хозяйства, одновременно допуская такой же грабеж казахских масс со стороны кулацкой верхушки и зажиточной части переселенческого крестьянства, сеял национальный антагонизм. Аренда земель полуотработанного типа, сдача скота на выпас казахам за ничтожную плату с присвоением товарной его части (приплод), все это — формы не капиталистической, а полуфеодальной эксплуатации. Несомненно, царская колонизационная политика носила весьма сходный характер с колонизационной политикой Англии, Франции и Испании в Америке, Австралии и Африке. На этом основано мнение о том, что царизм намеренно ставил казахское население в тяжелые условия и намеренно вызывал восстания в целях истребления казахов и захвата земель. Это так называемая «теория провокации», полагавшая, что именно провокационная политика царизма явилась основной причиной восстания 1916 года.

Провокация занимала в царской политике вообще почетное место, как и других империалистов мира — это бесспорно. Но поставить восстание 1916 года в зависимость от «прямой провокации» царизма было бы неверно и поверхностно. Колониальная политика царизма базировалась на военно-феодальном грабеже и эксплуатации казахских масс. Эта политика увеличила классовые противоречия как внутри казахского общества (рост байства, усиленное ограбление и эксплуатация им трудящихся масс), так и в области национальных взаимоотношений (привилегированное положение переселенческого и казачьего русского населения, как оплота царизма, а отсюда великорусский шовинизм, национальная вражда, господство переселенческой и казачьей кулацкой верхушки). Переселенческая политика царизма в той или иной степени задевала интересы всех слоев казахского народа. Байство было недовольно ограничением сферы его эксплуатации и грабежа масс, а нередко и в силу изъятия земель; массы же разорялись и непосредственно страдали от земельных изъятий. Казахское население превращалось в нацию угнетенную, порабощенную российским империализмом. Поэтому все слои казахского населения так или иначе были настроены против переселенческой политики царизма.

После революции 1905 года наступает третий период в переселенческой политике царизма. Переселение достигает максимальных размеров, начинается буквально вакханалия земельных изъятий. Особенно усилились эти явления после поездки царских министров Столыпина и Кривошеина за Урал в 1910 г. Необходимость спасения помещичьего землевладения и страх, вызванный пронесшейся бурей аграрно-крестьянской революции, ставили перед царизмом вопрос о необходимости принятия ряда мероприятий, в том числе проведения «реформы». Столыпин, по словам В. И. Л е н и н а, понял необходимость освобождения крестьянства от средневековых пут, разрушения пережитков общины, необходимость для царского правительства делать ставку на капиталистического фермера, на кулака. Известный закон от 9 ноября 1906 года о выходе на отруба и о частной собственности на землю должен был начать «эру» более быстрого проникновения капитализма в деревню. Но для этого были нужны земли. Чтобы не задеть «интересов» помещиков, была усилена деятельность поземельного крестьянского банка, покупавшего у помещиков земли по хорошей цене.

С другой стороны, развертывая переселенческую политику, правительство рассчитывало на получение дополнительного земельного фонда для отрубщиков: земля переселявшихся крестьян неизбежно должна была попасть в руки кулаков.

В. И. Ленин в «Развитии капитализма в России» писал: «Затем развитие переселенческого движения дает громадный толчок разложению крестьянства и особенно земледельческого крестьянства. Известно, что переселяются главным образом крестьяне из губерний земледельческих (из промышленных эмиграция совершенно ничтожна) и притом именно из густо населенных центральных губерний, в которых всего более развиты отработки (задерживающие разложение крестьянства). Это — во-первых. А во-вторых, из районов выселения идет главным образом крестьянство среднего достатка, а на родине остаются главным образом крайние группы крестьянства. Таким образом переселения усиливают разложение крестьянства на местах выхода и переносят элементы разложения на места вселения (батрачество новоселов в Сибири в первый период их новой жизни). Стеснение переселений оказывает таким образом громадное задерживающее влияние на разложение крестьянства».

Таким образом, совершенно ясно, почему до 1905 года переселенческая политика носила неустойчивый характер: временами — запрет переселения (1870—1880 гг.) ввиду нужды в рабочих руках после «освобождения» крестьян и стремления помещиков закрепить крестьянство для продолжения полукрепостнической кабалы; временами — разрешение вольного переселения (а также самовольного) в целях создания костяка из русского господствующего элемента в завоеванных краях; ясно, почему после 1905 г. переселение превращается в поощряемое правительством мероприятие, способствующее цели усиления разложения крестьянства и тяги его к образованию хуторских хозяйств.

Однако методы и система переселения оставались те же: захваты казахских земель и укрепление на этой основе феодальной эксплуатации масс со стороны байства и кулачества.

Вот почему Пален громит переселенческие организации за устаревшие методы землеустройства крестьян и критикует администрацию, тормозящую переход к массовой оседлости казахов. Его установка направлена на создание крепкого капиталистического фермера, кулака и бая, чтобы этим путем обуздать массы трудового крестьянства, склонного к «противоправительственной пропаганде». Пален даже так характеризует политику переселенческой организации: «При заселении Семиречья таким способом в нем постепенно утверждается общественный строй, гораздо более согласованный с социалистическими теориями, нежели с основными законами империи; такого рода политика, вызывая крупные расходы государственного казначейства, удовлетворяет только на краткое время потребности отбросов сибирского переселения и местных обывателей, развращаемых возможностью без затраты труда и средств получить даром участок ценной земли, а в придачу к нему и казенную ссуду». Как видно, сенатор своеобразно понимал «социалистические теории», разумея под ними, очевидно, псевдосоциалистические мелкобуржуазные теории народников, эсеров. Но в общем Пален дал верную характеристику устаревших феодально-крепостных методов царского колониального земельного грабежа, не приемлемых с точки зрения столыпинского деятеля, пытавшегося подновить, «реформировать» царизм. Выступает против переселенческой политики и казахская национальная буржуазная интеллигенция.

А что требовали будущие алаш-ордынцы — Б у к е й -ханов и др.? Они требовали прекращения переселения, сохранения казахского землепользования в прежнем виде, были против оседания, за кочевой быт, ибо считали, что землеустройство казахов, которое царское правительство частично проводило, лишь урежет земельные просторы. Положительная сторона их деятельности заключалась в борьбе против царской переселенческой политики, но в то же время они под флагом защиты «общенародных интересов» поддерживали байство. За сохранение земельных просторов, за кочевое скотоводство, за прекращение переселения — вот лозунги казахской буржуазной интеллигенции отражавшие интересы феодально-родовой верхушки.

В этом отношении позиции казахской буржуазной интеллигенции сближаются с позицией представителей царского правительства на местах, которые выступали «в защиту» казахов и критиковали переселенческое управление. Они также выступали якобы во имя интересов всего казахского населения, вскрывали отрицательные стороны переселенческой политики.

Вот образцы:

«...В заключении г. Пильца (начальник переселенческого управления) об установлении норм обеспечения кочевников наблюдается противоречие начала с концом. Вначале он говорит, что «поземельное устройство туземного населения не выдерживает никакой критики». Но, приняв во внимание 25 000 переселенцев, нужно издать закон для разрешения земельного вопроса, а пока действовать по-старому... Следовательно, интересы почти миллиона кочевников Семиречья игнорируются ради устройства самовольных переселенцев».... (подчеркнуто) (Подпись начальника канцелярии ген.-губ. генерал-майора Мустафин а). На докладе резолюция ген-губ. Гродекова: Согласен. 29 декабря 1907 г.»).

«...Число кочевников Семиречья исчисляется по данным 1905 г. в 838 352 души. Между тем всех распаханных земель в области считается до 1/2 миллиона десятин, из которых половина приходится на долю киргиз. Отсюда вывод, что рассчитывать эти земли, как переселенческий фонд, нельзя... Только создание новых ирригационных сооружений поставит колонизационное дело на твердое основание» (Подпись Турк. ген.-губ. Мацевского, № 1489, 2 декабря 1906 г.).

...Заведующий переселением возлагает большие надежды на прибалхашские земли. Он говорит, что если даже эти земли окажутся неподходящими для переселенцев, то «они могут быть использованы для возмещения киргиз, выдворяемых из различных мест". По мнению Белецкого, колонизационный вопрос землеустройство кочевников решается просто: места удобные идут переселенцам, а кочевники «выдворяются» (ссылаются) в прибалхашскую пустыню» (Подпись нач. канц. Мустафина, 16 мая 1908 г.).

...Действия переселенческих организаций клонились к принудительному отчуждению орошенных киргизских земель. Этот способ г. Белецкий намерен провести в Че-молгане, о чем сообщает верненским переселенцам, «охотникам до чужой земли»...

«...Затем, при определении излишков земли необходимо изыскать приемы более совершенные, чем глазомерная съемка и расспросные сведения, на основании которых даже высказывается возможность изъятия в Лепсинском уезде, без статистических исследований, 130 000 десятин» (генерал Ионов, № 8856, 30 июня 1907 г.).

«...Но переселенческая организация поступает наоборот. В число лишних земель включает орошенные пашни, клеверники и т. п., а киргизам оставляет «пригодные» для распашки земли без арыков, которые они должны сами провести. Это несправедливо и незаконно»... (Нач;0 канц. ген.-губ., генерал Мустафин).

«Нельзя согласиться, чтобы было закреплено за населением количество воды, которым они пользуются, и экономно расходовать эту воду. Сделать это — значит поставить крест на дальнейшем развитии у кочевников земледелия и обречь их на вымирание, так как скотоводческое хозяйство уменьшится ввиду изъятия у них земель, а для расширения пахоты не будет достаточного водного запаса» (Отзыв особого совещания при ген.-губ. от 18—28 февраля 1908 г.).

Завоевание царизмом Казахстана усилило уже раньше происходивший процесс феодализации. Земельная политика царизма прежде всего способствовала захвату земель сперва со стороны феодальной аристократии (ханами и султанами), а затем и со стороны байства, ибо царизм по существу явился организатором казахских господствующих классов. Ожесточенная борьба за землю между отдельными родовыми группами еще более усилилась. При этом захватное право на землю не только базировалось на физической силе, как в старину, но и опиралось теперь главным образом на царский административный аппарат.

В 1869 году в Туркестанском крае создается особая комиссия по изучению земельных отношений «туземного» населения. Исходные положения ее изложены в следующем документе правителя канцелярии туркестанского генерал-губернатора Гомзина от 11 авг. 1869 г. «Руководствуясь обычаем больше, чем писаным законом, население переживает переходную эпоху от азиатского к русскому управлению, а также и в своем хозяйстве. Происходит захват земли, выделяются из общинной земли большие и малые участки, с одной стороны, а, с другой стороны, люди, имеющие права на землю, отказываются от обладания ею. Падеж скота и прирост населения обращают массы киргиз к земледелию, но свободных земель не находится, так как власть не выяснила своих прав на них, а население также не решается считать их за собой. Наряду с этим происходит купля и продажа казенной земли и т. д. Разрешение поземельного вопроса нельзя не признавать своевременным еще и потому, что при общем бесправии и сомнении в своих правах, при обаянии русской власти в умах покоренных даже грудное будет легко, и каждое изменение будет принято за улучшение. На основе вышеизложенного необходимо образовать комиссию в составе представителя сыр-дарьинского областного правления, Семиреченского областного правления, джизакского и аулиэ-атинского уездных начальников, помощников уездных начальников Чимкентского и Ходжентского уездов, кроме того, 3 членов от туземцев и от каждого из уездов или отделов Сыр-Дарьинской области, Зеравшанского округа и г. Ташкента».

Распоряжением генерал-губернатора Кауфмана членами означенной комиссии от «туземцев» назначены: младший помощник уездного начальника Кураминского (Ташкентского) уезда Омар Марджанов (казах), арык-аксакал Покентской волости Ходжа-хан Хайдарханов (узбек) и представитель Карасуйского хозяйственного управления мулла Кул-Мамбет (казах). Затем были дополнительно назначены членами поземельной комиссии от казахов Перовского (Кзыл-Ординского) уезда сотник (казачий офицерский чин) Байкадамов и хорунжий Тулепов. Любопытны обстоятельства, при которых был назначен членом поземельной комиссии некто Байтык Канаев из Семиречья. «Турк. ген.-губернатору Предъявитель сего кара-киргиз Байтык Канаев известен нам по приговору к смерти военно-судебной комиссией в 1867 году, а также по следствию, ведшемурй над ним из-за ложного доноса, обвинявшего его в сношении с Якуб-беком. Помилование и беспристрастное следствие так переменили его дикую и своеобразную натуру, что из упорного врага русских он сделался надежнейшим киргизом, в течение года удовлетворил все иски, заплатив 10 000 голов скота, а, кроме того, хочет лично отблагодарить генерал-губернатора в Ташкенте. Его сын Байсал служил в 1869 году в качестве джигита, честно и аккуратно исполняя мои поручения, за что я наградил его почетным халатом 3-го разряда. Если ваше высокопревосходительство захотел бы его еще наградить, то я могу рекомендовать его к поощрению. Кроме того у Байтыка Канаева есть мысль определить двух сыновей в военную гимназию, и если он будет об этом просить, то предупреждаю об этом. Токмакский уездный начальник Загряжский» (На этом письме резолюция ген.-губернатора: «Оставить Б. Канаева здесь, для занятий в поземельной комиссии. Кауфман, 8 декабря 1869 г.»).

Основное стремление царского правительства заключалось в том, чтобы, оградив интересы казны, захватить как можно больше земель для устройства переселенцев и для увеличения доходов казны. «Для установления такого важного права, как права на землю едва ли можно избрать лучший момент, когда обаяние русской власти на зените, прежние права подтачиваются и расшатываются и не имеют для населения, еще в высшей степени косного, поэтического и драгоценного колорита благословенной старины» (из записки ген.-губ. Кауфмана министру финансов от 12 марта 1869 года, № 2344). Земельная политика являлась также мощным орудием в руках царизма для привлечения на свою сторону феодально-родовой верхушки путем закрепления ее прав на землю.

Один из феодалов Перовского (Кзыл-Ординского) уезда Ирмухамед Касымов подает следующее прошение Турк. ген.-губ.: «Настоящим прошу о подтверждении предоставления мне пожизненного права кочевки на тех местах, которыми я до сих пор пользовался, без чего буду стеснен до разорения. Не жалею средств, чтобы быть полезным правительству. Всякую милость ценю и готов на всякие услуги». На прошении резолюция: «Объявить Касымову, что всеми землями, какими он по праву пользовался до сих пор, может и впредь пользоваться по-прежнему, никакой перемены в этом быть не должно. Кауфман, 14 февраля 1870 года».

Таким образом, захватное право было закреплено царизмом, почему процесс феодализации был не остановлен, а наоборот усилился. Неравенство в распределении земельных угодий достигало больших размеров. Захваты прежних «общинных» земель со стороны байства развернулись еще в большей степени, чем до завоевания.

В общем казахское землепользование представляется в следующем виде. Признаками, определяющими организацию хозяйственной территории, являются постоянные призимовочные территории (кстау), весенне-осенние пастбища (коктеу и кузеу) и летние (джайлау). Зимние пастбища частью находим в общинном пользовании, а частью (лучшие из них, не покрывающиеся зимой снегом или рано освобождающиеся от снега весной) подвергались захвату и обособленному пользованию отдельных хозяйств (так называемые «кой-булюк»— овечье пастбище, «ата-булюк»—отцовщина). При зимовках находились сенокосные и пахотные угодья (земледелие и сенокошение были частично развиты), которые оказывались целиком захваченными в обособленное пользование, главным образом, байством. В общинном пользовании сохранялись лишь худшие остатки. Осенне-весенние пастбища находятся в общинном пользовании, но каждый хозаул, или группа их, стоит на особом водопое (озере или колодце) и не допускает других в эти места. Наконец, летние пастбища большей частью находились в общинном пользовании. Точных границ землепользования, как они существуют у оседлых земледельцев, у кочевников-скотоводов не было, ибо границы угодий изменялись в зависимости от различных условий, в первую очередь климатических.

Наименьшей земельно-хозяйственной единицей является хозяйственный аул, который носит в себе пережитки отношений первобытной общины (в части коллективного пользования некоторыми видами угодий) и представляет собой особую форму феодально-родовых отношений (внеэкономическая эксплуатация баем-аксакалом, захват им лучших земельных угодий и т. д.). Стойкость хозаульного расселения поэтому указывает на наличность и влияние докапиталистических (феодально-родовых) отношений. Объединение хозяйственных аулов в подрод основывалось на общности хозяйственных интересов, как, например, совместный выпас скота на некоторых видах угодий. Родовое объединение также базировалось главным образом на земельных отношениях. Таким образом, род и подрод в одинаковой степени служили средством земельных захватов для феодалов.

Род, с одной стороны, оберегал границы замлепользования, а с другой,— являлся средством захвата новых земель феодально-родовой верхушкой. Разделения земель по роду угодий, точных границ землепользования не существует, и определяющими моментами землепользования являются живые урочища, а иногда вбитый в землю кол. Так называемое «захватное право на землю» является преобладающей формой землепользования.

«Родовая община» старых буржуазных авторов представляет собой именно эти земельные распорядки. Но в анализе буржуазных авторов существеннейшей и кардинальной ошибкой является полное непонимание вну-триродового землепользования. Получаются те же ошибки, что и в вопросах русской крестьянской общины.

В. И. Л е н и н в своей работе «Развитие капитализма в России» исчерпывающе разбил всякого рода мелкобуржуазные народнические «теории» о русской крестьянской общине.

«1. Общественно-экономическая обстановка, в которую поставлено современное русское крестьянство, есть товарное хозяйство. Даже в центральной земледельческой полосе (которая наиболее отстала в этом отношении сравнительно с юго-восточными окраинами или с промышленными губерниями) крестьянин вполне подчинен рынку, от которого он зависит и в личном потреблении и в своем хозяйстве, не говоря даже о податях.

2. Строй общественно-экономических отношений в крестьянстве (земледельческом и общинном) показывает нам наличность всех тех противоречий, которые свойственны всякому товарному хозяйству и всякому капитализму: конкуренцию, борьбу за хозяйственную самодеятельность, перебивание земли (покупаемой и арендуемой), сосредоточение производства в руках меньшинства, выталкивание большинства в ряды пролетариата, эксплуатацию его со стороны меньшинства торговым капиталом и наймом батраков. Нет ни одного экономического явления в крестьянстве, которое бы не имело этой, специфически свойственной капиталистическому строю, противоречивой формы, т. е. которое не выражало бы борьбы и розни интересов, не означало плюс для одних и минус для других. Такова и аренда, и покупка земли, и «промыслы» в их диаметрально-противоположных типах, таков же и технический прогресс хозяйства.

Этому выводу мы придаем кардинальное значение не только в вопросе о капитализме в России, но и в вопросе о значении народнической доктрины вообще. Именно эти противоречия и показывают нам наглядно и неопровержимо, что строй экономических отношений в «общинной» деревне отнюдь не представляет из себя особого уклада («народного производства» и т. д.), а обыкновенный мелко-буржуазный уклад. Вопреки теориям, господствовавшим у нас в последние полвека, русское общинное крестьянство — не антагонист капитализма, а, напротив, самая глубокая и самая прочная основа его. Самая глубокая,— потому что именно здесь, вдали от каких бы то ни было «искусственных» воздействий и несмотря на учреждения, стесняющие развитие капитализма, мы видим постоянное образование элементов капитализма внутри самой «общины». Самая прочная,— потому что на земледелии вообще и на крестьянстве в особенности тяготеют с наибольшей силой традиции старины, традиции патриархального быта, а вследствие этого — преобразующее действие капитализма (развитие производительных сил, изменение всех общественных отношений и т. д.) появляется здесь с наибольшей медленностью и постепенностью» (подчеркнуто нами.— С. А.).

В. И. Ленин дал совершенно отчетливую картину того, что представляла собой крестьянская община во второй половине XIX века. Мы называем крестьянское землепользование «общинным», но понимаем под этим термином не особый способ производства, не антагониста капитализма, а то же мелкое товарное хозяйство с тяготеющей над ним «с наибольшей силой традицией старины, традицией патриархального быта», что делает общину самой прочной и глубокой основой капитализма. Следовательно, употребляя термин «община», мы ясно должны понимать, что речь идет о социальной сущности этой «общины» в условиях капитализма. То же самое с казахской «родовой общиной».

Рассмотрим взгляды русских буржуазных и мелко буржуазных (народнических) ученых на дореволюционный строй казахских земельных отношений. Большие материалы статистических и экономических обследований остались в работах отдельных авторов и экспедиций времен царизма (работы экспедиции Щербины, Кузнецова, работы известного П. Румянцева, Седельникова, Дмитриева, Аристова, Хворостянского и др.).

Известный этнограф Аристов так характеризует казахское землепользование на основе родовой общины: «Недостаток пастбищ вследствие размножения скота, борьба за них, происходящие отсюда и от других причин внутренние смуты и раздоры, наконец, внешние нашествия и войны — все это влияет на группировки родов и их частей, вызывая образование новых кровных союзов. Среди внутренних смут и брожений выдающуюся роль играют сильные и удачливые вожди, под властью которых собираются не одни только близкие родственники, но и отдаленные по крови родственники, даже иноплеменники. Возникающие таким образом союзы приравниваются народным сознанием к родовым, хотя в состав их входят части разных родов и даже целые группы иноплеменников».

П. П. Р умянцев, производивший большие статистико-экономические исследования казахского хозяйства, о значении казахского рода пишет так: «Вся экономическая и социальная жизнь казахского народа сосредоточивалась в роде: сородичи вместе кочевали и пасли свой скот, вместе устраивали баранты, вместе отбивали нападения врагов, вместе отправляли празднества и обряды. Вне рода киргиз был беспомощен, он терял свою самостоятельность и в лучшем случае делался слугойхана — «теленгутом».

Статистик переселенческого управления Н. Ф. Д м и т р и е в рассматривает родовое право на землю в его «эволюции». «Прежде, при совершенно кочевом образе жизни скотоводов, земельные порядки выражались только в том, что различные родовые группы отстаивали или, вернее, завоевывали исключительное право пользования тем или другим урочищем в течение только известного времени года, так как при частых перекочевках с одного урочища на другое, иногда расположенное на расстоянии сотни верст, фактически нельзя было отстаивать право пользования урочищем в течение круглого года, не существовало каких-либо строгих разграничений даже между крупными родами. Дальнейший процесс развития земельных отношений выразился на первых порах в захвате различными родовыми группами некоторых урочищ в свое постоянное (в течение круглого года) пользование. Начавшее слагаться таким образом родовое землепользование, разумеется, не имело строго установленных границ. Определяющим землепользование признаком являлось урочище. Характерно то, что казакам того времени, и даже в современный нам период, совершенно не были известны обычные способы определения земельных площадей: о квадратных мерах они почти совершенно не имеют представления. Само слово граница —«шигара» произошло от «шик» и «ара»,, т. е. «уходи из средины». Это определенно говорит, что землепользователя того времени интересовали не столько определенные в современном смысле границы землепользования, а главным образом центр его, освовное лучшее угодие, быть может, с естественным водным источником».

Вывод всех указанных авторов тот, что у казахов господствующей формой землепользования являлась родовая общинная собственность. Народническая теория оказала на всех исследователей казахского землепользования чрезвычайно большое влияние. Установив у казахов родовую земельную общину, буржуазные исследователи видели при царизме лишь дальнейшее развитие и эволюцию этой общины в смысле ее приближения к русской крестьянской общине, понимая последнюю также в народническом духе. Царская земельная политика поэтому не одобрялась, как политика, разрушающая эту общину. Ярким представителем этой народнической теории в вопросе о казахской «родовой общине» был известный деятель переселенческого управления Ф. А. Щербин а.

Так как нашим современным исследователям казахского землепользования приходится главным образом опираться на дореволюционные исследования казахского хозяйства, то большинство из них не сумело выйти полностью из-под влияния буржуазных исследователей. В результате, до сих пор чрезвычайно важные вопросы, стоящие перед практиками в вопросах колхозного строительства в казахском ауле, теоретически очень слабо освещены. Вопрос о происхождении казахского хозяйственного аула, причины его длительного существования, конкретные меры к ликвидации пережитков отсталых общественных отношений, на которых держится хоз-аульная организация хозяйства, значение и понимание социальной сущности остатков родовых отношений — все эти вопросы оказываются неосвещенными, непроанализированными с точки зррения марксизма-ленинизма. Потому необходимо уяснить себе земельные отношения в условиях полного преобладания кочевого скотоводческого хозяйства.

Понятие «общины» в применении к доклассовой общественно-экономической формации включает в себя понятие о господстве коллективной собственности в условиях неразвитого производства. Процесс перехода к классовому обществу идет путем разложения первобытнокоммунистической общины и возникновения в ней имущественного неравенства. В земельных отношениях этот процесс характеризуется образованием феодальной собственности на землю. Первобытно-коммунистическая община в последней стадии своего развития представляет собой родовую общину с коллективной собственностью на землю, на стада, прирученных животных, на охотничьи и рыболовные угодья. По мере развития внутреннего процесса ее разложения появляется частная собственность на землю и, прежде всего, частная собственность на усадебную землю. Ф. Энгельс в брошюре «Развитие социализма от утопии к науке» рисует такую картину родового общества:

«Происходило это, судя по аналогии (сходству) с другими народами, следующим образом: отдельные роды, включавшие в себя несколько родственных семей, обрабатывали сообща предоставленную им землю, которая из года в год переделялась. Продукты делились между семьями. Когда же и свевы к началу нашего летосчисления осели прочно на новых местах, этот способ обработки земли вскоре прекратился. По крайней мере Тацит, 150 лет спустя после Цезаря, знает только обработку земли отдельными семьями. Но и им участки для обработки предоставлялись на один год, по истечении года земля снова переделялась и переходила в другие руки. Первым земельным участком, перешедшим в частную собственность отдельных лиц, была усадебная земля.

Неприкосновенность жилища — этот фундамент всякой личной свободы — перешла от кочевой кибитки на укрепленный дом прочно осевших крестьян и постепенно превратилась в полное право собственности на усадьбу».

Итак, по мере развития феодального способа производства старые общинные земельные распорядки начинают изменяться в сторону распада широкой патриархальной семьи близких родственников и образования парной семьи, в сторону замены родового расселения соседским. Общинные пережитки еще очень долгое время сохраняются в форме редких (через 3, 6, 9, 12 лет) переделов земель, общинного пользования выгонами, лесами и т. п.

В дальнейшем, когда основным, определяющим общественное развитие моментом становится феодальный способ производства, общинные порядки продолжали отчасти сохраняться под господской опекой феодала, служа основой эксплуатации крестьян.

При капитализме община претерпевает новые изменения, которые отметил В. И. Ленин. Народники не поняли процесса дальнейшего распада общины и развития крестьянского хозяйства как мелко-товарного хозяйства, подчиняющегося всем законам капиталистического способа производства. Когда мы говорим о крестьянской общине, мы вкладываем определенный социальный смысл в этот термин, отнюдь не отождествляя крестьянскую общину с первобытною. В условиях капитализма крестьянская община является наиболее прочной основой капитализма, ибо, как писал В. И. Ленин, патриархальщина, пережитки докапиталистических отношений, своеобразие земельных распорядков, которое сохранилось у крестьян и за которое хватались народники для обоснования своей теории, служат дополнительным источником эксплуатации для народившегося кулака-мироеда и для помещика.

Как же нужно рассматривать казахскую родовую общину? Принадлежит ли она к типу древне-германской или описанной Морганом индейской родовой общины? Многие авторы, в том числе даже марксисты, склонны именно так расценивать казахскую родовую общину, по крайней мере, в отношении периода до завоевания царизмом. Царскую земельную политику поэтому рассматривают как политику, которая вела к распаду этой родовой общины вследствие внедрения торгового капитала, изъятия земель под переселение и т. д. Думают также, что в царский период в отдельных районах Казахстана, особенно в кочевых районах, господствовал родовой строй (неясно только, как понимается социальная сущность этого родового строя). Между тем, это совершенно неверно и приводит к полному непониманию внутренних классовых отношений в казахском обществе.

Известный буржуазный исследователь родового строя М. Ковалевский должен был признать на основе изучения родового быта ряда народов России, что роды «были более политическими, чем кровными союзами». Цитированный выше этнограф Аристов также отметил факт, что род часто не является объединением ближайших родственников, и что в него входят даже «группы иноплеменников». Но эти исследователи не могли объяснить причины такого явления. Не будучи марксистами, они искали причин не в законах общественного развития, а в различного рода «факторах», в том числе — в особенностях географической среды.

Мы уже останавливались выше на вопросе о казахском родовом строе, на том, что по существу казахское общество еще в период до завоевания царизмом было классовым, феодально-родовым. В первобытной общине развиваются внутренние противоречия, на основе роста производительных сил и общественного разделения труда появляется имущественное неравенство, эксплуатация человека человеком. Этот процесс ведет к изменению общественно-экономической формации, ведет к процессу феодализации, т. е. образованию классового общества в тех или иных конкретных вариациях. Основой закабаления одним классом другого у земледельческих народов была феодальная собственность на землю. Класс землевладельцев (феодалы), захвативший лучшие земли, обрабатывал эти земли трудом зависимых крестьян; для поддержания своего существования кре-стьянин был наделен землей, на которой он мог производить необходимый ему продукт. В крестьянском землепользовании сохранялись остатки коллективного начала (общинные выпасы, леса, переделы и т. д.). В дальнейшем идет разложение общины и образование строя мелких товаропроизводителей. Создаются условия для развития капиталистического способа производства.

Необходимо ответить на вопрос: имел ли место процесс феодализации у казахов и как давно он начался? Начался ли этот процесс до или после завоевания царизма? Наконец, каковы конкретные пути этого процесса феодализации.

Появление имущественного неравенства у кочевников несомненно относится к очень отдаленным временам и оно связано с частной собственностью на стада. Обладание стадами требует, очевидно, обладания необходимой земельной территорией. Пребывание отдельных патриархальных семей в родовом объединении диктовалось потребностью совместного использования земельных угодий, выпаса скота, охраны его, защиты и т. д., а не кровным родством, как часто утверждали, говоря о «роде», «племени». Следовательно, прежде всего должна была установиться родовая собственность на землю. Если просмотреть общую картину расселения родов в прошлом, то ясно будет видно, что кочевки казахов были обособлены между различными группами. Происходила борьба между родами за лучшие пастбища, за лучшие зимовые стойбища. Право на землю по старинному казахскому адату (обычаю) определялось и доказывалось наличностью на данном участке земли первого оставшегося помета скота («кий»).

Ведение пастбищного кочевого скотоводства вело к расселению мелкими группами, так называемыми хозяйственными аулами, ибо размещение скота на определенной территории, используемой к тому же сезонно, вынуждало к такому расселению. Феодальная эксплуатация по мере развития классовой дифференциации осуществляется в двух направлениях: внутри хозаула —«родственная» эксплуатация сородичей нарождающимся феодалом, с другой,— захват и ограбление других хозаулов. Далее развивается обособленное землепользование хозяйственных аулов в части наиболее ценных и необходимых угодий (призимовочные территории, главным образом те, где возможно и подсобное земледелие). Хозаулы объединяются в подроды, а последние в роды. Эти более высокие объединения (подрод и род) служили целям совместного выпаса скота, главным образом на летних выпасах и других земельных угодьях, которых было достаточно, и охрана которых требовала усилий целого рода. Захватное право на землю, таким образом, вначале идет по линии захвата земли слабых родов более сильным родом, а с другой стороны, внутри родов и подродов, по линии захвата лучшей земли феодальной аристократией (ханы и султаны), баями, аксакалами и др., и установления «семейной эксплуатации» бедных родственников и т. п. Чем больше первичная хозяйственная ячейка-хозаул включала в себя людей, чем большее число семей объединялось под властью аксакала, тем больше шансов было на расширение хозяйственной территории, на захват земли. И, наоборот, чем хозяйственный аул был меньше, чем меньше семей он объединял, тем больше ему грозила опасность полного уничтожения, захвата его земли, увода жен и детей, превращения самого родоначальника в безродного пастуха. Вне рода, вне хозяйственного аула казах был действительно совершенно беспомощен.

Хозяйственный аул укрепляется тем больше, чем дальше идет процесс феодализации, сопровождаемый все большим и большим дроблением рода. В результате этого процесса части одних и тех же родов оказываются расположенными чресполосно, и иногда очень далеко

друг от друга. Так, например, род кипчаков имеется и в Кара-Калпакии, и в низовьях Сыр-Дарьи, и в нынешнем Омском районе. То же самое получалось и с многими другими казахскими родами.

У кочевников со скотовладельческим кочевым хозяйством процесс феодализации шел путем образования феодальной аристократии и феодально-родовой верхушки, обладавшей крупными стадами скота и захватившими земельные угодья для его размещения, и класса скотоводов, объединенных в хозяйственные аулы, с частной собственностью на скот, с пережитками общинного пользования землей. Это пользование землей изменялось в сторону частного пользования: наиболее ценные угодья и водные источники оказывались во владении феодальной аристократии и феодально-родовой верхушки, в общинном же пользовании оставались угодья, которые имелись в достаточном количестве и более худшие.

Царское правительство стремилось ввести в степи распорядки русской земельной общины. Поэтому земельным обществом признавался административный аул, хотя для нас совершенно ясно, что приравнять этот аул к земельному сельскому обществу никак нельзя. Волость должна была регулировать земельные отношения между аульными (земельными) обществами. Вот соответствующие статьи Положения об управлении Туркестанским краем:

«Ст. 271. Находящиеся в пользовании кочевников земли делятся на зимовые стойбища (зимовки), летние кочевья (летовки) и обрабатываемые земли. Ст. 272. Зимовые стойбища предоставляются в бессрочное общественное пользование каждой волости отдельно по действительному пользованию и согласно обычаям, а в случае споров — по количеству имеющегося скота и размерам хозяйства. Ст. 274. Распределение зимовых стойбищ производится между аульными обществами волостными съездами выборных, а в аульных обществах между хозяевами кибиток — аульными сходами. Основанием этого распределения принимается количество скота и размер хозяйства».

Это механическое перенесение распорядков русской крестьянской «общины» не оформляло казахскую земельную общину по типу земледельческой, крестьянской, а наоборот узаконяло и закрепляло феодально-родовые земельные отношения. Границы землепользования были строго разграничены между родами, между хозаулами же границ строго не соблюдалось. Байской верхушке, обладавшей громадными стадами, часто было невыгодно территориальное обособление землепользования. Пережитки прежнего первобытного пользования служили для байства способом захвата земель и закабаления масс. Царское законодательство способствовало лишь закреплению этого способа.

Исследователи казахского землепользования совершенно не поняли внутренних земельных распорядков казахов, механически сопоставляя их с порядками русской крестьянской общины. Что, в самом деле, соответствует русской земельной общине: хозаул, или адмаул, или род? Исследователи переселенческого ведомства Щербина, Дмитриев, Румянцев и др., подходившие к этому вопросу с народнической точки зрения, идеализировали казахскую земельную общину, причем за земельную общину одни признавали хозаул, другие адмаул, а третьи — род, и, наконец, Щербина придумал «аул-кстау», в котором «узрел» общину. С другой стороны, они вынуждены были признавать и факты разложения этой «общины».

Центр тяжести вопроса о земельной общине заключается в том, что пережитки ее ведут к более медленному проникновению капитализма в деревню, чем усиливается закабаление крестьянских масс.

Как этот вопрос был поставлен нашей партией? Ответ мы находим в работах В. И. Ленина по аграрному вопросу, в той борьбе, которую он вел с меньшевиками, народниками, эсерами и прочими. Как характеризует Ленин крестьянскую общину?

«Насквозь лицемерна и лжива та оценка «великой» реформы, которая стала у нас ходячей: «освобождение крестьян с землей при помощи государственного выкупа». А на самом деле это было освобождение крестьян от земли, потому что от тех наделов, которыми владели крестьяне, были сделаны громадные отрезки, а сотни тысяч крестьян были совсем, обезземелены, посажены на четвертной или нищенский надел... «Освобожденный» от барщины крестьянин вышел из рук реформаторов таким забитым, обобранным, приниженным, привязанным к своему наделу, что ничего не оставалось, как «добровольно» идти на барщину. И мужик стал обрабатывать землю своего прежнего барина, «арендуя» у него свои же отрезанные земли, подряжаясь зимой за ссуду хлеба голодающей семье на летнюю работу. Отработки и кабала — вот чем оказался на деле «свободный труд», призвать на который «божие благословение» приглашал крестьянина манифест, составленный попом-иезуитом»...

«Мы видели, что в современной русской деревне совмещаются двоякого рода классовые противоположности: во-первых, между сельскими рабочими и сельскими предпринимателями, во-вторых, между всем крестьянством и всем помещичьим классом. Первая противоположность развивается и растет, вторая постепенно ослабевает. Первая вся еще в будущем, вторая в значительной степени в прошлом. И, несмотря на это, для современных русских социал-демократов именно вторая противоположность имеет наиболее существенное и наиболее практически важное значение... Наши сельские рабочие еще слишком крепко связаны с крестьянством, над ними тяготеют обще-крестьянские бедствия, и поэтому обще-национального значения движение сельских рабочих никак получить не может ни теперь, ни в ближайшем будущем. Наоборот, вопрос о сметании остатков крепостничества, вытравлении из всех порядков русского государства духа сословной неравноправности и приниженности десятков миллионов «простонародня»,— этот вопрос уже сейчас имеет обще-национальное значение, и партия, претендующая на роль передового борца за свободу, не может отстраниться от этого вопроса» (В. И. Ленин: статья «Рабочая партия и крестьянство»),

В. И. Ленин подчеркивает огромное значение докапиталистических пережитков в русской пореформенной деревне и выдвигает как основное требование парши борьбу за их уничтожение. Что представляют собой эти пережитки: строй первобытной общины, как думали народники, или средство феодальной экспл у а т а ц и и,— об этом Владимир Ильич говорит в работе «Аграрная программа русской социал-демократии»:

«Здесь надо сказать несколько слов по поводу пресловутой и приснопамятной «общины». Фактически, разумеется, отмена круговой поруки (эту-то реформу Витте успеет, пожалуй, осуществить еще до революции), уничтожение сословных делений, свобода передвижения и свобода распоряжения землей для каждого отдельного крестьянина поведет к неизбежному и быстрому уничтожению той фискально-крепостнической обузы, каковой

является на три четверти современная поземельная община». Следовательно, крестьянская община представляет собой на три четверти крепостную общину, и такою она сделалась еще в феодальный период, а не в капиталистический. «Крестьянство остается классом, именно классом не капиталистического, а крепостного общества, т. е. классом-сословием» (Ленин).

В статье «К деревенской бедноте», объясняющей крестьянам, чего хотят социал-демократы, В. И. Ленин гак разъясняет крестьянам понятие «общины»: «...Плохие советчики любят говорить: у крестьян есть уже союз. Этот союз — мир, общество. Мир — большая сила... Это неверно. Это — сказка. Хоть и добрыми людьми выдуманная, а все-таки сказка. Если мы сказки слушать будем, мы только испортим свое дело, дело союза деревенской бедноты с городскими рабочими... Нам нужен добровольной союз, союз только таких людей, которые поняли, что им надо соединиться с городскими рабочими. А общество — не добровольный союз, а казенный союз. В общество не те люди входят, которые работают на богатеев, которые хотят вместе бороться с богатеями. В общество входят всякие люди, но не по своей воле, а потому, что их родители на этой земле жили, на этого помещика работали, потому что их начальство к этому обществу приписало... Давно прошли уже те времена, когда мир был силою. И не вернутся эти времена никогда».

В. И. Л е н и н не упускал из виду феодально-крепостного характера русской крестьянской общины. Он не упускал из виду также и того, что под влиянием капитализма происходит медленный процесс создания товарного хозяйства, проникновение капиталистических отношений в деревню.

Подходя к вопросу о казахской «общине», мы целиком и полностью можем применить к нему анализ, произведенный В. И. Лениным. Казахская «община» была феодально-родовой, в общих чертах отражающей ту же социальную сущность, что и русская община, однако со своими особенностями, вытекающими из местных условий. Именно благодаря основе хозяйства — кочевому скотоводству — мы имеем мелко-родовое хозаульное расселение, где земля имеет значение в связи с размещением и кормом, выращиванием скота. Кроме того, общиные пережитки так же, как и в русской деревне, служат источником эксплуатации и кабалы (у русских — помещиками, у казахов — баями). Дальше самодержавие замедляло процесс проникновения капитализма в деревню, чем усиливало кабалу крестьянства двойным гнетом крепостных и капиталистических отношений. В казахский аул капитализм проникал еще медленнее. Поэтому там кабала была еще сильнее.

Внутренние отношения в казахском ауле сохраняли при царизме свою докапиталистическую феодально-родовую сущность в значительно большей степени, чем в русской деревне. Что эти отношения были отношениями эксплуатации, это не подлежит сомнению, так же, как и то, что натурально-потребительский характер хозяйства здесь сохранялся в значительно большей степени. Этим только и можно объяснить живучесть хозаула и родовых отношений, ибо все это показывает на пережитки феодально-партиархального строя.

Конечно, капитализм, как господствующий способ производства, несомненно захватывает в орбиту своего влияния все докапиталистические способы производства, подчиняет, видоизменяет, приспособляет их в целях капиталистической эксплуатации. Но наша задача выяснить направление, методы и способы этой зависимости; выяснить формы и характер классовой борьбы, которая происходит в Современном капиталистическом обществе и не только в нем, но и у нас, ибо классовая борьба в машем Союзе не закончена и наша борьба против классовых врагов будет тем успешнее, чем лучше мы будет понимать характер этой борьбы, оценивать силы наших врагов и т. д. Поэтому чрезвычайно важно не только доказать разложение казахской общины, но нужно прежде всего выявить сущность этой общины (в противовес народнической и националистической ее идеализации), выявить роль российского капитализма в приспособлении ее целям колониальной эксплуатации. Этот вопрос до сих пор не освещен, а наоборот, запутан незрелым, недодуманным анализом, даваемым современными вашими исследователями истории Казахстана.

Не можем не привести поэтому блестящего анализа в определения задач, данных В. И. Лениным нашей партии в качестве оружия для борьбы с царским самодержавием. В работе «Аграрная программа социал-демократии в первой русской революции» Владимир Ильич пишет:

«Аграрный вопрос составляет основу буржуазной революции в России и обусловливает собой национальную особенность этой революции. Сущность этого вопроса составляет борьба крестьянства за уничтожение помещичьего землевладения и остатков крепостничества в земледельческом строе России»...

«Крепостниками являются владельцы латифундий в экономическом смысле этого слова: основа их землевладения создана историей крепостного права, историей векового грабежа земель благородным дворянством. Основой их современного хозяйничанья является отработочная система, т. е. прямое переживание барщины»... «Капиталистическое развитие России сделало уже такой шаг вперед за последние полвека, что сохранение крепостничества в земледелии стало абсолютно невозможным, устранение его приняло формы насильственного кризиса, общенациональной революции. Но устранение крепостничества в буржуазной стране возможно двояким путем. Возможно устранение крепостничества путем медленного перерастания крепостнически-помещичьих хозяйств в юнкерски-буржуазные хозяйства, превращения массы крестьян в бобылей и кнехтов, насильственного удержания нищенского уровня жизни массы, выделения небольших горсток гроссбауэров, буржуазных крупных крестьян, создаваемых неминуемо капитализмом в крестьянской среде. Черносотенные помещики и их министр Столыпин встали именно на этот путь. Они поняли, что без насильственной ломки заржавевших средневековых форм землевладения нельзя очистить дороги для развития России... Они выкинули за борт недавно еще распространенную в бюрократии и среди помещиков симпатию к полуфеодальной общине. Они дали «саrtе-blаnсһе» кулакам грабить крестьянскую массу, ломать старое землевладение, разорять тысячи хозяйств; они отдали средневековую деревню на «поток и разграбление» владельцу рубля. Они не могут поступать иначе в интересах сохранения своего господства, как класса, ибо они сознали необходимость приспособиться к капиталистическому развитию, а не бороться с ним... У них нет иного выхода, как кликнуть клич этим Колупаевым... обогащайтесь! Мы дадим возможность вам нажить сотню рублей на рубль, помогите нам спасти основу вашей власти при новых условиях! Такой путь развития требует для своего, осуществления сплошного, систематического, необузданного насилия над крестьянской массой и над пролетариатом. И помещичья контрреволюция спешит по всей линии организовать это насилие».

«Возьмем программу Столыпина, разделяемую правыми помещиками и октябристами. Это — откровенно помещичья программа. Но можно ли сказать, что она реакционна в экономическом смысле, т. е., что она исключает или стремится исключить развитие капитализма? не допустить буржуазной аграрной эволюции? Ни в каком случае. Напротив, знаменитое аграрное законодательство Столыпина по 87-ой статье насквозь проникнуто чисто буржуазным духом. Оно, вне всякого сомнения, идет по линии капиталистической эволюции, облегчает, толкает вперед эту эволюцию, ускоряет экспроприацию крестьянства, распадение общины, создание крестьянской буржуазии. Значит ли это, что с.-д. должны «поддерживать» его? Нет. Так мог бы рассуждать только вульгарный марксизм, семена которого так усиленно сеют Плеханов и меньшевики, поющие, вопиющие, взывающие в глаголющие: надо поддержать буржуазию в ее борьбе со старым порядком. Нет. Во имя интересов развития производительных сил (этого высшего критерия общественного прогресса) мы должны поддерживать не буржуазную эволюцию помещичьего типа, а буржуазную эволюцию крестьянского типа. Первая означает сохранение кабалы и крепостничества (переделываемого на буржуазный лад), наименее быстрое развитие производительных сил и замедленное развитие капитализма означает неизмеримо большие бедствия и мучения, эксплуатацию и угнетение широких масс крестьянства, а следонательно и пролетариата... Вторая означает наиболее быстрое развитие производительных сил и наилучшие (какие только возможны вообще в обстановке товарного производства) условия существования крестьянской массы».

Если в свете этого анализа Владимира Ильича подойти к земельной политике царизма в Казахстане, то станет ясно, что охарактеризованный Ильичем путь медленного проникновения капитализма в русскую деревню («прусский» путь) еще более замедлялся в условиях казахского аула. Царизм всячески укреплял феодальнопатриархальный строй в казахском ауле, ибо этим путем облегчились колониальный грабеж и эксплуатация. Царское правительство препятствовало оседанию казахов, не признавало даже за оседлых тех казахов, которые давно уже фактически осели. Для того, чтобы не быть голосовным, приведем данные ревизии Туркестанского края сенатором графом Паленом.

«Случаи перевода кочевников на оседлое положение имели место лишь до 1900 года, в последующем это дело находилось в полнейшем застое, как не встречавшее сочувствия администрации. В Аулиэ-Атинском уезде киргизы стали подавать прошения о переводе их в оседлый быт еще в конце 90-х годов. В деле № 44 Сыр-Дарьинского областного управления за 1897 год имеются прошения жителей Урмаральской и Каракольской волостей, в которых объясняется, что они обратились с просьбой в виду того, что соседи их обращались с такими же просьбами к начальнику уезда, но «по неизвестным причинам удовлетворения не получили». Далее просители излагают поводы, заставившие их ходатайствовать о переводе их на оседлый быт: «К такому решению мы пришли, тщательно сообразив все невзгоды кочевья и сравнивая быт имеющихся в уезде русских и дунганских селений с нашим, а также наскучив существующими в кочевой жизни многими непорядками, как составление биями заочных решений, подложными векселями, которые приготовляют киргизы друг на друга — и безусловно гибельными по ним взысканиями, зимними голодовками, отношением выборной администрации к простым юртовла-дельцам, напоминающим отношения воюющих сторон, полной необеспеченностью всякого из нас от притязаний и домогательств тунеядцев-родственников и многое другое, что вместе взятое представляет полную возможность для каждого из нас потерять свой достаток, разориться в любой момент, отчего жизнь наша горька и безотрадна». В том же деле имеется прошение другой группы киргизов Толкановской волости, где просители, жалуясь на обирание их манапами, заявляют: «Единственным средством избавиться от всего этого является переход в крестьянство. Обязуемся наравне с русским населением нести всю денежную, натуральную и воинскую повинность». Факты отказа властей от перевода казахов на оседлость приводятся в огромном количестве.

Если прусский путь капиталистического развития в земледелии является медленным, мучительным путем приспособления к капиталистическим отношениям, то колониальный путь приспособления покажется еще более мучительным и зверским. В этом разница положения русского и казахского крестьянства в условиях царизма, в этом сущность царской земельной политики. В основном феодально-родовой хозяйственный строй казахов укрепляется, причем колониальная эксплуатация осуществляется через господствующие классы казахского народа — они собирают денежные подати, они являются посредниками в торговле, они продают землю или сдают в аренду и т. д. Поэтому отмеченные факты имущественного неравенства, захвата земель и т. д. происходят под эгидой царского самодержавия при сохранении феодально-родового быта.

Однако было бы неправильно утверждать о полном отсутствии преобразующего влияния капитализма, т. е. другими словами, отрицать образование мелко-товарного и капиталистического хозяйства в Казахстане. Безусловно, это явление имело место в некоторых районах Казахстана, на этом базировалась переселенческая политика царизма. В отдельных районах Казахстана, где казахское население было сильно смешано с пришлыми элементами, где наблюдался почти полный переход к оседлости, где земледелие становится основным занятием, мы наблюдаем уже первые признаки изменения общественно-экономической структуры казахского аула. Это — районы северного Казахстана (части б. Кустанайского, Петропавловского, Усть-Каменогорского, Бухтарминского округов) и небольшой части Западного. Что же касается части южного Казахстана, где узбекская колонизация играла известную роль, там также имели место изменения хозяйственной структуры казахского аула, а именно — проникновение форм узбекского полуфеодального землепользования. Разберем эти изменения подробнее. Для этого мы выберем районы наибольшей колонизации, где казахское население составляет небольшое меньшинство (7—10 проц.), например, казахскую часть Омского округа, не вошедшую в состав Каз.АССР. По нашему предложению в 1925—27 гг. было произведено Омской переселенческой партией подробное исследование казахского землепользования, давшее чрезвычайно любопытные данные.

Прежде всего замечается громадное сокращение летовочных угодий (джайлау). Далее наблюдается: 1) еще более резкое обособление пользования сенокосными и пахотными угодьями между хозяйственными аулами (раздел, чаще захваты); 2) дробление подродов и родов, местами почти полная утеря значения этих делений и укрупнение. хозяйственных аулов; 3) переделы земельных угодий внутри хозяйственного аула. В части летовочных пастбищ мы наблюдаем следующие изменения: было летовок за период с 1901 до 1915 г. 412046,3 дестятины; из 12 летовочных пользований в 1907 году сохранилось к 1927 году 5 с площадью, равной 12,6 проц. первоначальной, Большая часть летовок разделена между хозаула-ми, за исключением двух летовок общего пользования (летовки № 21 и 23). Кочевка казахов с призимовочных территорий на летовки в 1901 году была почти поголовная (98 проц. хозяйств), а в 1927 году на летовки выезжало 10 проц. хозяйств. Призимовочные территории: из 44 призимовочных территорий общих аульных групп (т. е. адмаулов) 1907 года к 1927 году осталось 28, а 16 территорий с количеством 37 аулов, 587 хозяйств, так сказать, расформированы: «родовая община» распалась, и появилось совершенно обособленное хозаульное землепользование. В некоторых призимовочных территориях (группы № 1, 13) землеобеспеченность составляла до 7— 10 дес. на едока, в других (группы № 9, 17, 16) от 20 до 30 дес. В отдельных хозаулах обеспеченность на едока колеблется от 2 до 35 дес.

Процесс укрупнения хозяйственных аулов, постепенно порывающих с «родовой общиной», идет довольно интенсивно по некоторым районам Омского округа. Мы берем две группы: первую — с лучшими с.-х. угодьями, где совершается почти полный переход к земледелию, вторую — призимовочную территорию № 46, с худшими с.-х. угодьями и с преобладающим скотоводством, расположенную в южной части Омского округа на границе с Казахстаном. Получаются следующие цифры распределения хозяйственных аулов по годам:

Количество хозяйств в хозауле

Из этой таблицы видно, что в первой группе малых хозаулов (до 5 хозяйств) остается чрезвычайно мало и появляются аулы в составе более 50 хозяйств. Если разделить хозаулы на три группы — мелкие, средние и крупные — и вычислить удельный вес этих групп в процентах, то картина их распределения по годам представится в следующем виде:

Мы наблюдаем, таким образом, рост крупных хозаулов и преимущественно в районе, где происходит более интенсивный процесс перехода к земледелию.

Далее, так называемые по старой переселенческой терминологии «многоаульные киргизские земельные общества», т. е. хозаулы, объединяемые в адмаул (объединение подрода или колена), сокращаются, и появляются одноаульные общества, т. е. укрупненный хозаул, уже порывающий с соответствующим высшим родовым делением.

Одноаульных обществ в I группе:

В 1901 году — 8 — 98 хозяйств

В 1908 » —22—241 »

В 1927 » — 142 — 2899 »

Одноаульных обществ во 2 группе:

В 1901 году — нет,

В 1908 » — нет,

В 1927 » — 1—12 хозяйств

Таким образом, в оседло-земледельческом районе появляется огромная масса одноаульных обществ (укрупненный хозаул), в скотоводческом же (2 группа), наоборот, одноаульных обществ нет (появляется одно в 1927 году).

Из выбранных нами таблиц исследования казахского землепользования омской переселенческой партии видно, что под влиянием перехода к земледелию происходил медленный процесс изменения органической структуры казахского хозяйства в сторону приспособления его к новым условиям и приближения к распорядкам русской земельной общины.

В районах наибольшей колонизации и наибольшего развития земледелия распределение угодий, переделы земли и обособленное пользование землей происходили в период царизма, главным образом, путем захвата земель байством — экономически сильными хозяйствами:

Из 8 районов Омского округа (Н.-Уральский, Павло-градский, Москаленский, Сосновский, Таврический, Борисовский, Одесский, Исиль-Кульский) в 96 аулах с общинным пользованием 60 аулов требовали раздела, причем группа бедноты на отдельных собраниях высказалась за раздел в 16 аулах (эти собрания были проведены в 16 аулах). Главным образом сопротивлялось переделу байство. В аульных обществах с обособленным землепользованием, т. е. там, где произошел распад «родовой общины» и выделились хозаулы (укрупненные), из общего числа 141 аула — 37 требовали нового передела, отдельные собрания бедноты высказались за передел в 27 аулах и 77 аулов не желали нового передела (экономическая мощь и влияние байства, очевидно, были еще сильны).

Деления на зимние, осенние, весенние и летние пастбища в значительной части районов отсутствуют. Зато имелся уже общий выгон, расположенный вблизи зимовок. Сенокосы в части аулов ежегодно подвергаются подворному распределению между домохозяевами. Наоборот, в части пахотных угодий переделы происходят редко, и существует обычное право захвата земли и право наследства. Полная утрата значения кочевья идет параллельно с изменениями, происшедшими в хозяйстве среди казахов подавляющей части Омского округа.

Если рассмотреть площадь летовок по годам, то картина получается такая:

Всего 4 проц. летовочных площадей использовалось как «жайлау» в 1927 году. Из 8 районов Омского округа в 4 районах летовочных пастбищ совершенно не было. Такова эволюция казахского хозяйства в районах наибольшей колонизации и наибольшего проникновения земледелия. Там же (как это можно было видеть по 2 группе), где главной основой оставалось кочевое или полукочевое животноводство, такого изменения не было. Изменения в хозяйственной структуре казахского аула под влиянием капитализма происходили и в других частях Казахстана. К сожалению цифровых данных по этому вопросу нет. Мы полагаем, что как массовое явление, а не как единичные случаи, такого рода изменения произошли в оседло-земледельческих районах. В этих районах царская земельная политика должна была привести к укрупнению хозяйственного аула, размельчанию и упадку «родовой общины» и образованию из хозаула земельной общины, приближающейся к типу русской крестьянской общины. В подавляющей же массе казахских аулов царизм укреплял и развивал феодально-родовые отношения. Хозаульное расселение мелкими группами хозяйств, объединяемых в подроды и колена, и далее в род, составляет основную черту хозяйственного быта казахов в кочевых районах.

Феодально-родовая эксплуатация, закабаление и разорение бедноты, захваты земли — вот основные факторы описанного процесса. Российский капитализм закрепляет старый способ производства, сохраняет натурально-потребительский характер казахского хозяйства, одновременно включая этот отсталый экономический уклад в мировую капиталистическую систему, заставляя его приспособляться к рыночным товарно-денежным отношениям через систему миссионеров-посредников, байства, переселенческого кулачества и т. д. Получается двойной гнет феодально-родовой и капиталистической эксплуатации. В этом особенность всех отсталых колоний мирового капитализма, в этом состояла и особенность Казахстана, как царской колонии в прошлом.

Само собой разумеется, отдельные случаи появления казахских хозяйств типа мелко-капиталистического фермерского хозяйства, с применением сложного сельскохозяйственного инвентаря и машин, с наемным трудом сельскохозяйственных рабочих, не исключаются. Такие случаи были нередки, но они не меняют общей картины господства докапиталистических отношений. Капиталистические отношения проникают крайне медленно, нередко в замаскированной феодальной или полуфеодальной форме. Появляется значительный слой батраков, нанимающихся к кулаку-переселенцу или баю, но еще не освободившихся от родовых и феодальных отношений. Распространяется денежная аренда, купля и продажа земли и т. д. Это медленное проникновение капитализма носит характер буржуазно-байской эволюции феодальнородовых отношений.

В. И. Ленин ставил вопрос о борьбе за землю для русской дореволюционной деревни (гораздо более развитой в смысле проникновения капиталистических отношений, чем казахский аул) так:

«...Мы должны в вопросе о современной крестьянской борьбе за землю различать четыре основные группы земельных владений: 1) Масса крестьянских хозяйств, придавленных крепостническими латифундиями и непосредственно заинтересованных в их экспроприации и всего более выигрывающих от такой экспроприации. 2) Небольшое меньшинство среднего крестьянства, обладающего уже теперь приблизительно средним, допускающим сносное хозяйничанье, количеством земли. 3) Небольшое меньшинство зажиточного крестьянства, превращающегося в крестьянскую буржуазию и рядом постепенных переходов связанного с капиталистически хозяйничающим землевладением. 4) Крепостнические латифундии, далеко превышающие своими размерами капиталистические экономии данной эпохи в России и всего более извлекающие доход из кабальной и отработочной эксплуатации крестьянства. Само собой разумеется, что по данным о землевладении эти основные группы можно выделить лишь очень приблизительно, примерно, схематически... И заранее можно сказать с полной уверенностью, что частичные исправления цифр, частичные передвижения пределов той или иной группы не могут изменить сколько-нибудь существенно общей картины. Важны не эти частичные исправления,— важно то, чтобы было ясно сопоставлено мелкое землевладение, добивающееся земли, и крепостнические латифундии, монополизирующие массу земли. Основная фальшь и правительственной (столыпинской) и либеральной (кадетской) экономии состоит в скрывании или затушевывании этого ясного сопоставления». («Аграрная программа социал-демократии в русской революции». Сочинения, изд. 2-е, т. XI).

Вот анализ Владимира Ильича. Всего этого не понимали меньшевики и Троцкий, видя в царизме «чистый» капитализм, а в крестьянах — мелких капиталистических (следовательно реакционных) фермеров. Они не видели военно-феодальной стороны царизма, не учитывали значения крепостных, т. е. докапиталистических пережитков.

Далее В. И. Ленин пишет: «И плох был бы тот марксист, который, критикуя фальшь социалистического прикрытия буржуазных лозунгов, не сумел бы оценить исторически-прогрессивного значения их, как самых решительных буржуазных лозунгов в борьбе против крепостничества. Реальное содержание того переворота, который кажется народнику «социализацией», будет состоять из самого последовательного расчищения пути для капитализма, из самого решительного искоренения крепостичества». Наконец, дальше: «Гвоздем борьбы являются крепостнические латифундии, как самое выдающееся воплощение и самая крепкая опора остатков крепостничества в России. Развитие товарного хозяйства и капитализма с абсолютной неизбежностью кладет конец этим остаткам. В этом отношении перед Россией только один путь буржуазного развития». Столыпин, царский министр, стоявший во главе реакции после революции 1905 года, как пишет Ленин, «понял, что без насильственной ломки заржавевших средневековых форм нельзя очистить дороги для развития России».

Ревизовавший Туркестанский край в 1908 году царский сенатор граф Пален, стоявший на столыпинской платформе (он принадлежал к партии русских помещиков-националистов), также понял, что путы феодальнородовых отношений страшно замедляют проникновение капитализма в Казахстан. Этим объясняется его критика управления краем. Он предлагал, так же, как Столыпин, дать возможность ограбления масс «владельцу рубля». Вот как Пален характеризует отношения в казахском ауле:

«Туземное население как киргизское, так и кара-киргизское, еще до настоящего времени не порвало вполне с родовым бытом и подразделяется на две группы: джакшиляров (баи, богачи, манапы — лучшие люди) и кара-букару (бедняки). В руках первых, составлявших, по удостоверению знатоков киргизского быта, не свыше 4 проц. всего населения, фактически сосредоточены громадные стада, лучшие земли и все органы туземного самоуправления и народного суда. Что же касается кара-букары, то она пользуется землей лишь в меру милости джакшиляров и уплачивает в их пользу негласные налоги, едва ли не вдвое превышающие казенные сборы. Зорко, при помощи народного суда охраняющие старый уклад жизни, приносящий им громадные выгоды, джакшиляры весьма косо смотрят на образование среди них русски селений; земли крестьян стесняют до некоторой степени их скотоводческий промысел; кара-букара от русских поселенцев научается понимать выгоды оседлого земледелия. Все это в глазах джакшиляров в ближайшем будущем грозит полным крушением старого быта и их господства над киргизскими массами... Стоит только кара-букаре сесть на землю и потребовать исполнения закона об отводе каждому аульному обществу определенного участка земли для оседлого хозяйства, и джакшиляры лишатся своих обширных земельных пространств и будут поставлены в необходимость или сократить свои громадные стада, или на зиму заготовлять для них корм. Кроме того, при образовании участков захватывается часть земель, сдаваемых джакшилярами в аренду за плату, вследствие чего они лишаются известных выгод, иногда довольно крупных».

Далее Пален обрушивается на местную администрацию за торможение перехода казахов на оседлое положение, критикует податную систему, кибиточный сбор, ведущий к уравнительному налогу, не учитывающий доходность хозяйств, и происходящий от этого убыток казне (сокрытие числа кибиток и доходов).

Это — влияние «столыпинской реформы». Пален — сторонник форсированного внедрения капитализма, замены феодально-родовой верхушки «джакшиляров»— кулаком-баем, передачи земли в частную собственность, развязывания капиталистических отношений в Казахстане.

«Остатки крепостничества могут отпадать и путем преобразования помещичьих хозяйств и путем уничтожения помещичьих латифундий, т. е. путем реформы и путем революции. Буржуазное развитие может идти, имея во главе крупные помещичьи хозяйства, постепенно становящиеся все более буржуазными, постепенно заменяющие крепостнические приемы эксплуатации буржуазными, оно может идти также, имея во главе мелкие крестьянские хозяйства, которые революционным путем удаляют из общественного организма «нарост» крепостнических латифундий и свободно развиваются затем без них по пути капиталистического фермерства».

«Эти два пути объективно возможного буржуазного развития мы назвали бы путем прусского и американского типа. В первом случае крепостническое помещичье хозяйство медленно перерастает в буржуазное, юнкерское, осуждая крестьян на десятилетия самой мучительной экспроприации и кабалы, при выделении небольшого меньшинства «гроссбауэров» («крупных крестьян»). Во втором случае помещичьего хозяйства нет или оно разминается революцией, которая конфискует и раздробляет феодальные поместья. Крестьянин преобладает в таком случае, становясь исключительным агентом земледелия и эволюционируя в капиталистического фермера» (Ленин: «Агр. программа с.-д.»).

Столыпин готовил путь медленного превращения помещичьих латифундий в капиталистические хозяйства, отдавая крестьян на разграбление кулаку. Пален рекомендовал этот способ в отношении казахов. Но в том п весь вопрос, что в колониальных странах даже этот мучительный путь капиталистического развития (прусский путь) идет еще медленнее. Капитализм крепко держится здесь за старые устои, обеспечивающие колоссальный грабеж. Эта система двойной эксплуатации ведет к вымиранию и разорению отсталых народов. Если в российских условиях, в неизмеримо выше развитой в смысле проникновения капитализма русской деревне прусский путь развития означал массовое разорение и обнищание крестьян и выделение кучки «гроссбауэров», то вступление на этот путь казахского аула означало бы почти полное вымирание и ассимиляцию. Следовательно, решая вопрос о проникновении капитализма в казахский пул в дореволюционный период, нужно сказать, что в основном царизм укреплял, развивал и видоизменял феодально-родовые отношения, включая их в систему колониальной эксплуатации и грабежа.

Поэтому В. И. Ленин в своей речи на II конгрессе Коминтерна о задачах практической работы русских коммунистов «в таких отсталых странах, как Туркестан и прочие», говорил о применении коммунистической тактики и политики в докапиталистических условиях, «ибо важнейшей характерной чертой этих стран является то, что в них господствуют еще докапиталистические отношения, и поэтому там не может быть речи о чисто пролетарском движении». И. В. Сталин в заключительном слове на X съезде партии в 1921 году говорил: «Затем, если идти по пути дальнейшей конкретизации особенностей окраин, придется выделить из общей суммы около 65 миллионов нерусских национальностей, миллионов 30 тюркского населения, не прошедшего капитализма. Тов. Микоян не прав, говоря, что Азербайджан в некоторых отношениях выше русских провинций. Он, очевидно, смешивает Баку с Азербайджаном. Баку вырос не из недр Азербайджана, а построен сверху усилиями Нобеля, Ротшильда, Вишау и др. Что же касается самого Азербайджана, то он является страной самых отсталых патриархально-феодальных отношений».

Итак, наши выводы из анализа земельной политики царизма ясны. Царизм развил и воспроизвел на более расширенной базе процесс феодализации казахского общества, начавшийся значительно раньше завоевания, при котором замедлялось проникновение капитализма. В этом суть. Он отдал «на поток и разграбление» переселенческому кулаку и феодально-родовым господствующим элементам казахские трудящиеся массы, организуя и оформляя байство как господствующий класс. Укрепляя различные формы грабежа казахских земель переселенцами и феодального захвата земли байством, передавая органы местного самоуправления и народного суда в руки того же байства, культивируя миссионерско-колонизаторскую деятельность, ставя пришлое русское население на положение привилегированной нации, создавая армию бюрократически-полицейского аппарата с придатком сонма переводчиков и аткамнеров, как посредников между русскою властью и народными массами,— царизм довел до высшей степени систему военнофеодальной эксплуатации и грабежа. Параллельно с этим проникновение торгового и промышленного капитала, внедрение им товарно-денежных отношений, государственные налоги в денежной форме,— все эти присущие капиталистическому строю элементы еще более усиливали эксплуатацию масс, завершая систему колониального грабежа колониальной выкачкой ценностей (сырья). Укрепление и усиление феодально-родовой и военнофеодальной эксплуатации казахских трудящихся масс кулачеством и байством, ограбление и эксплуатация их торговым и промышленным капиталом — вот основа царской политики, вот характеристика Казахстана как колонии.

Основной экономической базой казахов являлось кочевое скотоводческое хозяйство натурально-потребительского типа. Российский капитализм в чрезвычайно малой степени разрушил преобладающий натуральный характер этого хозяйства. Таким образом, сохранение старой экономической структуры казахского хозяйства, всеми свиоми корнями уходящей в докапиталистический период, являлось обеспечением крепчайшей опоры российского капитализма. На этой же основе сохранялся преобладающий феодально-родовой характер казахского общества. «Родовая община» являлась феодально-патриархальной общиной (полуфеодально-крепостнического, полуродового типа) с своеобразными земельными распорядками, основанными на захватном праве на землю.

В описанных условиях капитализм проявляет в значительной степени свою консервативную тенденцию сохранения, приспособления и использования в целях эксплуатации старого докапиталистического способа производства, а не его разложения, как это полагалось бы по догмату буржуазной политической экономии. В этом особенность колонии. Не оценивать этого момента, значит не понять учения Ленина и Сталина о колониальных революциях, тезиса о некапиталистическом развитии отсталых народов.

<< Содержание

<< Предыдущая страница

Следующая страница >>