Был я когда-то неуклюж, стеснителен, неловок
Эти слова - «Везет человеку!» - я слышу постоянно. Но за славу, за известность, за успех на сцене и в жизни я платил бессонными ночами и слезами. Не единожды мое имя за глаза пытались смешать с грязью, хотя в глаза никто из моих недругов не упрекнет меня в том, что я кого-то предал или оболгал, потому что этого не было никогда.
Я сыграл на сцене Ауэзовского театра около 30 ролей, но в 18 лет ни о какой актерской профессии не то что не помышлял - даже не знал таких слов, как «театр» или «филармония». Все мои познания в культуре ограничивались фильмами «Чапаев» и «Амангельды», которые я смотрел по десятку раз. Для этого я, босоногий подросток, шел пешком в соседние колхозы. И каждый раз молил Бога, чтобы Чапаев и Амангельды остались живыми! Каково же было мое удивление, когда я увидел «живого» Амангельды в театре! Я был до того простодушен, что до встречи с Елубаем Умурзаковым не воспринимал его как актера. Это был Амангельды - святой, с моей точки зрения, человек. И - точка!
На актерский факультет консерватории я поступил без любви и без желания - в общем, вынужденно-случайно. Как и все наши аулчане, считал актеров легкомысленными, крайне распущенными людьми. Поэтому года три даже стеснялся говорить в ауле, где учусь. Любовь к профессии пришла после встречи с корифеями казахской сцены - Калибеком Куанышбаевым, Серке Кожамкуловым, Идрисом Ногайбаевым, Рахилей Койшибаевой, Сабирой Майкановой, Шакеном Аймановым... Меня потрясла их образованность и интеллигентность!
Сам-то я в те годы был неловок, неуклюж, по-деревенски стеснителен. Никто мне не предлагал тогда играть героев-любовников. Начинал я с «фундамента», то есть с массовок. И слава богу! Иначе, наверное, не был тем, кто есть сегодня. Это было бы равносильно попытке начать строить дом с крыши. Так было с Сергеем Гурзо. Он в 22 года стал лауреатом Сталинской премии за роль Сергея Тюленина в фильме «Молодая гвардия», не выдержал славы и рано исчерпал себя творчески. Зато Михаил Ульянов и Иннокентий Смоктуновский, начинавшие в провинциальных театрах, были подготовлены к славе, которая обрушилась на них уже в зрелые годы. Так и я: поставь мне сейчас хоть десять памятников из золота или вдруг облей ушатом грязи - все выдержу и инфаркта уже не получу.
Лучшими учителями были мои собственные ошибки и неудачи. Бывало, снимаясь в кино, я завидовал даже осветителям. «Счастливчики,-думал я про них, мучительно выстраивая роль. - Вы можете смеяться надо мной, беспомощным неумехой, потому что видите, что у меня ничего не получается».
Первой моей самостоятельной работой на сцене была роль во втором составе трагедии «Абай». Я играл Айдара, ученика поэта. Когда режиссер постановки Азербайжан Мамбетов скомандовал: «Давай, выходи!» - актеры встретили мое появление на сцене смехом. Смеяться было над чем! От того, что я не знал, куда девать руки и ноги, у меня, кажется, и мысли одеревенели. Но больше всего смущала партнерша. Шолпан Жандарбекова годилась мне в матери, но в спектакле она играла мою возлюбленную. Несмотря на ее уговоры: «Мы же с тобой всего лишь партнеры!» - я не знал, как сказать ей слово «люблю».
«Я вам еще покажу, кто есть кто», - пообещал я мысленно труппе, которую в тот момент ненавидел. Смех старших коллег так подстегнул меня, что дальше я работал над ролью как проклятый да еще успевал бегать вечерами в театр (он тогда был объединенным) на спектакли и русской, и казахской труппы. И зритель принял моего Айдара! Маленький успех окрылил. Так начинался мой роман с театром - с упрямства, настырного желания постичь все его секреты. Любовь к нему входила в мою жизнь постепенно вместе с первыми поощрительными, а потом уже бурными, идущими от сердца аплодисментами зрителей.