Аие, Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!
С должности директора и художественного руководителя я ушел с легкостью. Я был готов к этому с того самого момента, как сел в это кресло, но, оказывается, не был готов к тому, чтобы бороться за свое честное имя. Ведь во всех доносах, которые шли наверх, только одно соответствовало правде - я действительно способствовал, чтобы мой сын Саги стал лауреатом Госпремии республики за исполнение главной роли в моем фильме «Чокан Валиханов»: я снял свою кандидатуру в его пользу.
В те отчаянные дни, когда я готов был сломаться, фактически находился на краю обрыва, меня спас Цезарь. В спектакле Кадыра Жетписбаева «Юлий Цезарь», где у меня главная роль, я как бы проигрывал кусочек своей жизни. Ведь и меня, как и моего героя, павшего от руки своего ученика Брута, предали друзья и коллеги. «Чем я не римлянин», - подумал я и даже как-то повеселел от такого сравнения.
Подготовка к спектаклю началась еще до отъезда на Сахалин на съемки «Маньчжурского варианта». Вернувшись оттуда, я слег в больницу: хворал, а, может, просто пытался убежать от самого себя. На душе скребли кошки, надо было что-то делать, чтобы окончательно не впасть в депрессию. В театр идти не хотелось Дом, который я много лет считал родным, стал теперь холодным и враждебным.
Тогда, переборов себя, стал репетировать в одиночку. Соседи по палате, к счастью, попались толковые. Раздал им тексты, и, как могли, они подыгрывали мне, когда я работал над образом Цезаря. В общем, за 10 дней рольбыла прояснена, я, кажется, сумел понять своего героя: он хотел завоевать весь мир и сумел бы это сделать, да подвела малость - окружение предало.
Теперь предстояло самое трудное - позвонить режиссеру. В душе копошилась трусливая мыслишка: а вдруг откажет? что тогда?
Кадыр Жетписбаев на мой нарочито бравый, а на самом деле робкий тон, которым я спрашивал: «Ну что? Допустишь меня на прогонную репетицию? Я готов», - ответил просто и коротко: «Приходи».
Мой приход вызвал в театре легкий шок. Даже те, кто сочувствовал мне, думали, что после такого-провальных гастролей, разгромной статьи в «Правде», после снятия с должностей директора и художественного руководителя -Ашимов еще долго будет приходить в себя. А я шел и приветливо улыбался всем, хотя поджилки, признаться, тряслись.
Зашел в свою гримуборную, переоделся и - в репетиционный зал. По замыслу толпа должна встречать моего героя восторженным: «Цезарь! Цезарь!». Играя этот эпизод, из глубины сцены вышел нарочито замедленным, но твердым шагом, не спеша поднялся на авансцену. Со стороны массовки и актеров, играющих второй план, раздалось громкое «Цезарь! Цезарь!». Молчали лишь Брут - мой заклятый «друг» - и несколько стоящих рядом с ним актрис. Я посмотрел на них в упор и сказал, обращаясь к режиссеру: «Пока эти не скажут то, что им положено по роли, я не выйду». Ушел, снова медленно вернулся - все закричали еще громче, и только эти несколько во главе с моим «другом» нехотя шевельнули губами. Тогда я медленно подошел к нему, и Брут, явно струсив под направленным в упор взглядом, громко закричал: «Цезарь! Цезарь!». А я, задев ему лицо распростертой пятерней, поднялся на авансцену.
До сих пор я благодарен теперь уже покойному Кадыру Жетписбаеву. Понимая мое положение (от первого выхода в тот момент зависело многое) и, видимо, чувствуя исключительность момента, режиссер терпеливо сносил мои «причуды».
А дальше все прошло на одном дыхании - я играл как пел! Ведь я вложил в роль боль и отчаяние, которые мне пришлось пережить в последние месяцы. Жетписбаев был счастлив. Я понимал режиссера: спектакль получился! «Вот что значит Мастер! - сказал он, делая жест в мою сторону. - Выходи завтра на генеральную репетицию, премьеру будешь играть ты». «Спасибо», - ответил я скромно, а сам был готов летать от радости. Как же! Я победил самого себя, страх и неуверенность, поселившиеся в душе в последние месяцы, куда-то испарились. Актер, который репетировал Цезаря два с половиной месяца, поняв, что премьеры ему не видать, полез в драку с режиссером.
«Юлия Цезаря» посетил первый секретарь ЦК Компартии Казахстана Колбин. В перерыве ко мне в гримуборную прибежали радостные Мамбетов (Азербайжан к тому времени уже вернулся в театр) и заместитель министра культуры Канат Саудабаев: «Геннадию Васильевичу понравилось. Он сказал, что Ашимов - настоящий Цезарь!». Вот так Колбин, который месяцем раньше снял меня с директорства, признал меня как актера.
Этот спектакль стал переломным в моей жизни. В дальнейшем удары судьбы я воспринимал не так остро и болезненно и в отличие от Азербайжана не дал себя сломать. Тот период вообще сделал меня очень жестким. Я понял, что в театре никому нельзя верить. Никто, кроме тебя самого, в отчаянные минуты не поможет.
Говорите: счастливчик, баловень судьбы? А я ведь сам делаю себя таким. Как? А очень просто - не даю поводов жалеть себя. Я не люблю этого. Мне больше по душе, когда мною восхищаются и пытаются подражать.