Главная   »   Герольд Бельгер. Личность и время   »   ГЛАВА VII. БРАТ СРЕДИ БРАТЬЕВ


 ГЛАВА VII

БРАТ СРЕДИ БРАТЬЕВ
“У меня было две опоры: великая русская литература и моя казахская среда, мои казахские друзья. Для душевного равновесия, для более устойчивого состояния не хватало третьей опоры — национального стержня, этнической ментальности...” - писал в своем дневнике Герольд Бельгер в середине 1960-х гг. Его угнетала оторванность от соплеменников. В тягостные минуты переживаний и отчаяния Бельгер утешал себя строками Шиллера:
 
Мир состарится и возродится снова,
А человек всегда надеется на лучшее.
 
Давний его интерес к родной литературе руссланддойче и стремление наладить связь с соплеменниками приводят к тому, что в 1967 году в газете “Қазақ әдебиеті” появляется первая заметка Бельгера о советской немецкой литературе. Резонанс последовал лишь со стороны казахских литераторов, Хамза Есенжанов по прочтении ее похвалил молодого друга: “Молодец, что родную литературу не забываешь”. Последовавшая за этим подборка стихов немецких поэтов на казахском языке снова не вызывает ожидаемого резонанса со стороны немецких собратьев. Этого стоило ожидать: мало кто из российских немцев читал по-казахски. Казахские же друзья, читая содержательные материалы Бельгера, удивлялись: “Апырай, выходит у наших немцев тоже есть литература!”.
 
Но Бельгер не сдавался, он занялся серьезными изысканиями и исследованиями в этимологии своей фамилии, подолгу размышляя о своих корнях. Его страшила перспектива стать “Иваном, не помнящим родства”, к тому же общение с казахскими друзьями, знавшими своих предков до седьмого колена, ускорило понимание важности этих знаний в жизни. В 1968 году Герольд Бельгер вычерчивает свое генеалогическое древо. Могучее, раскидистое, у его подножия обосновались имена двух родоначальников: Давида Гертера и Фридриха Бельгера. Выше, разветвляясь, переплетались судьбы и имена многочисленных потомков. Дотошный и пытливый Бельгер фиксирует здесь биографии родных, узнавая детали у Анны Давидовны, обладающей феноменальной памятью на имена, события и даты.
 
Лихорадочный темп работы по 12-16 часов в сутки, безденежье, переживания по поводу оторванности от национальной среды приводят весной 1968 года к обострению болезни. Герольда Бельгера срочно госпитализировали. Проведя на больничной койке без малого 105 дней, он пребывает в состоянии духовного и физического упадка, о чем свидетельствуют записи того периода: “Три с половиной месяца - 105 дней! - провалялся в больнице. Получил 76 уколов стрептомицина, 13 мономицинов и 25 дигидростреп-томицинов. Исколот весь. Принял более тысячи таблеток тубазида, димидрола и т. д. Еле оклемался, теперь меня готовят к операции. Худо мне худо...”. Единственно, что спасало Бельгера в эти периоды затяжных болей - это чтение любимых Гёте, Абая, Шиллера, Гейне, в них он черпал силы и решимость жить дальше. Томительные часы вынужденного заточения в стенах больницы изрядно выматывали писателя, он более всего не терпел безделья и сразу после выписки с обновленной решимостью включился в повседневную жизнь. В Союзе писателей он познакомился с Олжасом Сулейменовым. Вольнодумство, дерзость, независимость Олжаса Сулейменова понравились Бельгеру, который ценил в людях, более всего, выпестованное, взлелеянное, закаленное чувство свободы.
 
В своем стремлении установить контакт с соплеменниками, Бельгер написал объемную обзорную статью под названием “Как брат среди братьев” в журнале “Простор” (№ 11, 1970). Заглавием послужила строка из стихотворения поэта Карла Вельца. Статья увлекательно, объективно и оригинально рассказывала о творениях современных немецких литераторов. Желая, чтобы со статьей ознакомился кто-нибудь из немецких литераторов, Бельгер одновременно отправляет журнал бандеролью в Красноярский край к критику Александру Карловичу Геннингу. Результат не заставил себя долго ждать. Вскоре в адрес Герольда Бельгера приходит восторженное письмо от Александра Карловича, а следом - письма из разных концов СССР от немецких литераторов, публицистов: Доминика Иосифовича Гольмана (Красноярск), поэта Фридриха Давыдовича Больгера (Алтай), Роберта Вебера (Москва), Эрнста Кончака (Талгар) и других. Поток писем прибывал. Чему Герольд Бельгер несказанно радовался, он переписывает письма и отправляет их родителям, следуя традиции неизменно оповещать их обо всех новостях. Контакт с соплеменниками был налажен.
 
Статья в “Просторе” вызвала острый интерес у журналистов ведущей в Казахстане газеты на немецком языке -“Фройндшафт”, и в частности ее редактора - Алексея Борисовича Шмелева. Писатель и переводчик, известный под псевдонимами: Шольц, Стражевский, Дебольский. Поначалу Алексей Борисович прислал к Бельгеру для предварительного знакомства Лео Вайдмана — журналиста и писателя. А после срочно приезжает сам. Седой, с тонким чувством юмора, подтянутый - во внешности Дебольского угадывалась удивительная схожесть с английскими лордами: “Невысокого роста, плотный, крутогрудый, спортивного склада джентльмен. Говорил уверенным, сытым баритоном, поблескивал спокойно-умными глазами из-за стекол очков в золотой оправе, то и дело оглаживал-пощипывал ухоженную бородку, источал запах дорогих духов и коньяка, сыпал вперемешку русскими и немецкими фразами, демонстрируя свою бывалость. Это был пришелец из другой культуры, другого быта, другого мировосприятия, иной ментальности... Его было приятно слушать. Его было приятно лицезреть. Он неназойливо затягивал меня в свою орбиту, обрушивал на меня уйму идей, отвлекал меня от моих привычных “казахских” дел, настойчиво звал меня к себе в Целиноград”. На счету Дебольского, свободно владеющего немецким, французским, английским и польским были многочисленные литературные произведения зарубежных авторов, переводил он и собственные творения с немецкого на русский. Алексей Борисович (почтительно именуемый Бельгером на казахский манер “Алеке”), легко и прочно вошел в роль старшего брата и друга, деликатно помогал дельными советами. Уже в первом письме от 1971 года Алеке извещает: “Пожалуйста, сообщите, что является вашим главным занятием. И можете ли вы себе позволить в недалеком будущем заняться исключительно советской немецкой литературой. Будьте добры, сообщите мне об этом подробно. Можете ли вы при случае прочесть курс лекций о литературе в институтах, училищах или техникумах на немецком языке в Кокчетавском пединституте или в Саранске по немецкой литературе. Если да, то ваши лекции будут на русском или немецком языке? И последнее, чтобы дальше вас не мучить вопросами, готовы ли вы и далее рецензировать новые издания по немецкой литературе?”.
 
Жизнелюбивый Алеке чей искренний интерес ко многим вещам зиждился на принципе Джека Лондона: “Любознательность придает вкус жизни” с деликатной настойчивостью привлекал молодого друга к работе над немецкой литературой. Именно тяга к литературе немцев и шахматы скрепили прочную мужскую дружбу и существенная разница в возрасте не стала препятствием. Проживая в разных городах: Дебольский в Акмоле, Бельгер в Алма-Ате, друзья вели систематическую переписку. Еженедельные послания друзей содержали сведения о литературе, авторах философии, сведения о творческих удачах и трудностях, варианты шахматных ходов - за двадцать лет переписки друзья сыграли тринадцать партий. Игра по переписке позволяла, не спеша и всесторонне обдумать каждый ход, изучить дебюты, обратиться к шахматным справочникам, энциклопедиям, просчитать сотни вариантов. Достойный партнер Алексей Борисович пользовался славой шахматного эстета и имел немалые познания в шахматной теории: “Играл он примерно в силе второразрядника довоенного образца (что значит, сильнее нынешнего второразрядника), то есть имел представление о теории дебюта и эндшпиля. Придавал больше внимания эстетической стороне нежели спортивной. Решал задачи, этюды, разыгрывал шахматные задачи известных гроссмейстеров. Любил блицеватъ". Именно под влиянием Алексея Дебольского к игре в шахматы приобщились многие сотрудники газеты “Фройндшафт”: в редакции затевались шахматные турниры, блиц-соревнования.
 
Жизнь в семье Бельгеров текла своим чередом; Раиса Закировна, преподавала в школе и одновременно руководила школьным драматическим кружком. Будучи режиссером спектаклей на школьной сцене, она приобщила к этому и десятилетнюю Ирину. Раиса Закировна ввела дочь в театральную среду Алма-Аты, куда была вхожа сама еще с давних студенческих лет и знающие ее критики, актеры всегда считаются и ценят ее мнение. У Ирины обнаружились актерские способности, она всей душой полюбила театр, исполняла главные роли в школьных спектаклях и уже определила для себя, что ее стезя - профессия актера. Еще Ирина была твердо убеждена, что жить и работать будет именно в Москве, и ни в каком другом городе. Она упорно занимается над собой, собирает и штудирует литературу по технике актерской игры, играет вместе с Раисой Закировной на сцене. Мать и дочь просмотрели все репертуары в театрах Алма-Аты.
 
Глава семьи к театралам себя не относит. “Я ведь аульный... Ничего не понимаю в высоких сферах” — отшучивается он. Вечерами, нарядные мать и дочь отправляются на просмотр очередного спектакля, а Г ерольд Карлович уединяется своем кабинете с героями казахских книг, в чьи уста вкладывает русскую речь. В минуты отдыха он читает своих любимых немецких авторов - В. Гёте, Г. Гейне, Г. Бёлля, Э. Ремарка. Эти вечерние часы одиночества и работы он не променял бы ни на что.
 
Уже в конце 1960-х годов была выверена последняя фраза и поставлена последняя точка в переводе трилогии “Кровь и пот”. Готовая рукопись отправилась в Москву, чтобы обрести художественную форму в руках Юрия Казакова. Но деятельный Абдижамил Нурпеисов этим не ограничивается. Он связался с крупнейшей переводчицей Франции -Лили Дени, на ее счету была не одна сотня переведенных с русского на французский язык произведений, и передает ей подстрочник третьей книги трилогии, сделанный Бельге-ром. Вскоре чувства, слова, образы Акбалы, Танирбергена обретают свое звучание, получают новую, самостоятельную жизнь на языке Бальзака, Гюго, Мериме, Санд...
 
От Карла Фридриховича регулярно приходят письма. С присущей ему любовью к подробностям и содержательности, он сообщает об ауле, районе, уровне повышения производительности в колхозе и, по обыкновению, не пишет ни слова о том, что происходит дома. Отцовские письма напоминают военные рапорты или отчет политического и общественного деятеля, - исчерпывающие и подробные. В начале 1970 года пришло очередное письмо, в постскриптуме сообщалось: “Умер дедушка Ергали...”. Все аксакалы из родного аула, чье тепло и любовь познал “Сары бала”, стали Бельгеру как родными, а дедушка Ергали в особенности. От них сын “першыла” получал ласковый взгляд, лакомый кусочек на тоях, к ним забегал в гости во время обходов отца по аулу, к ним шел в первую очередь поздороваться, когда наведывался в родные края. Он искренне любил этих стариков, исполненных великодушия и благородства.
 
Трепетное отношение и желание общаться с пожилыми людьми, объясняется тем, что люди старшего поколения представляли для будущего литератора неизведанный кладезь жизненного опыта. Их внешний облик при подробном рассмотрении о многом говорил пытливому наблюдателю, а души вобрали в себя свет, дыхание и голоса безвозвратно ушедших дней. Беркутчи Абильмажин, Ергали-ата, сапожник Мукан, почтальон Нуркан, братья-кузнецы Омар и Кос-пан- все они стали не только составной частью жизни Бельгера, как Тас-Уткель, но и опорой душевной. Бельгер признается: “ Уходят старики от нас. Нет уже в живых Жай-лаубая, Сейтходжи, Нуркана, Абилъмажина. И с их уходом все более пусто становится на душе, вместе с собой забирают они в черные объятия земли и частицу нашей души”.
 
Приезжая после смерти Ергали-ата в аул, Г ерольд Бельгер с грустью отмечает - многое изменилось, он подолгу стоит у “опустевшего приземистого домика у дороги", где некогда жил аксакал Ергали, подолгу с тоской сидит у могилы с серым камнем-стояком. На широких улицах аула, знавших его мальчишкой, Бельгер встречает юношей и подростков - узнать их можно было лишь по сходству с их отцами, они почтительно и протяжно здороваются: “Ас-салау-у-магалейку-у-м, ага...Здравствуйте...”. Рассказами “Дедушка Сергали”, “Абильмажин”, благодарный писатель воздаст дань светлой памяти Ергали-ата и аксакалов, осветивших его путь тихой мудростью.
 
Путь Герольда Бельгера в литературу, был тернист и труден. В начале 1970-го года в журнале “Простор” увидели свет первые рассказы Герольда Бельгера: “У залива Тущи-Бас” и “Горные вершины”. Первые творения молодого писателя заявили о тенденции автора строить повествование исключительно на основе жизненных фактов. В цикле рассказов “У залива Тущи-Бас” отразились судьбы жителей приморского поселка, где летом 1964 года Бельгер с Нурпеисовым провели совместный отпуск. Героиня рассказа -старая Кульзипа, первая жена рыбака Сламбаева, овдовела и по закону аменгерства стала женой брата мужа - Шокимана. Не обретя во втором браке детей, мудрая Кульзипа настаивает, чтобы Шокиман привел в дом молодую жену, дабы в хижине рыбака зазвучали детские голоса. Сама Кульзипа самозабвенно посвящает себя воспитанию детей Шокимана на правах старшей родственницы. Благородные и сильные жители Арала полюбились Герольду Бельгеру. Литератора потрясла судьба самоотверженных, добросердечных тружеников моря, трудолюбивых и чуждых мелкого тщеславия. Герой лингвистического этюда - “Горные вершины” капитан Малик Ержанов, пройдя войну, ступил на землю священной Тюрингии - колыбели любимого поэта Гёте. Казахский юноша с благоговением напевает “Песнь ночного странника”, переведенную на казахский язык великим его земляком - Абаем. “Песнь” Гёте и мужество молодого офицера явились связующими нитями, объединяя две немецкий и казахский народы в лице двух поэтов. Звуки любимой песни, уносят героя в светлые воспоминания о родном крае, в аул, утонувший в свете заходящего солнца, и в звучании густого, сильного голоса учителя Абугали, поющего на казахском “Песнь” великого веймарца. Рассказ явился самостоятельным экземпляром в коллекции творений Бельгера на тему созвучия, родства, единства народов, культур. Впервые затронутая 23-летним Бельгером тема созвучия в научном докладе о “Ночной песне странника” Гёте и ее переводе Лермонтовым и Абаем в научной интерпретации, с годами обретет силу, широту полета, и четче проступает в философии жизни самого Бельгера, станет жизненным кредо писателя: “Созвучие... Оно во всем. В природе. В музыке. В поэзии. В возвышенных порывах и в благородных страстях. В людских сердцах. В человеческой речи.
 
Существует созвучие духа. Созвучие таланта. Единство разноязычия”.
 
А в Союзе писателей не затихала своя жизнь, полная событий. И хотя кандидатуру Герольда Бельгера для приема в члены Союза Писателей Казахстана отклонили в 1968 году, он уже давно был частицей большой и разномастной семьи казахстанских писателей. Аккуратно посещая собрания, съезды, Бельгер заносит интересные факты в дневник, после состоявшегося 14 декабря 1970 года Пленума Союза писателей Казахстана, появляется ироничная запись: “Дурацкий пленум СП К. Конечно же Кедрина прискакала. “А кто в этом сомневался?” - говорит Косенко. Мы с ним беседовали о разном. О сборнике моих рассказов. О плане 1972 года. Говорил также с Хамзеке, Кабдоловым, Калтаем, Щеголихиным. Акпанбетов фотографировал меня с Щеголихиным для “Нойес Лебен ”. Мукагали рассказывал, как они с Олжасом ездили стрелять еликов. Олжас, улыбаясь, слушал и сказал: “Ни одного елика не видели, одни бараны ”. Странный пленум, каждый говорил сам по себе и черт знает о чем. Ануар читал долгий и нудный доклад. Сафуан рассказывал Бердибеку отдельные моменты из книги Нойберта. А Калмухан по прозвищу “Иртыш-Караганда” рисовал остроумные фривольные сценки. Выпучив глаза, Ади смотрел куда-то вдаль. Джубан уткнулся в бумагу. Сабит Муканов, повернувшись ко всем спиной, силился хоть что-нибудь понять в скороговорке Ануара. Мустафин вертел-вертел в ладонях карандаш, потом потянулся к бутылке с минеральной водой, откупорил ее и только хотел было налить ее в стакан, как рядом сидящий Мусрепов мягко взял бутылку из его рук, оторвал клочок бумаги, тщательно протер горлышко, потом аристократическим движением руки, медленно, изящно, как опытный официант, грациозно, я бы сказал, налил в стакан Мустафина, потом таким же манером плеснул в свой стакан и чуть-чуть, по-барски, пригубил. Подсел Белянинов, спросил по-немецки: “Как дела? ” “Еле притащился, а теперь сижу как дурак ” - отвечаю. “А на хрена?!” - всеобъемлюще спросил-ответил Алексей Семенович. Показался Давид Николич. Поздоровался. “Как видите, хоть с палкой, а двигаюсь помаленьку”. Максимович травил байки Еланчик.
 
Ай да пленум!...”
 
В 1971 году выходит несколько статей Бельгера на немецком языке о советской немецкой литературе и рассказ “Abilmashin und seine Kinder” (“Абильмажин и его дети”), коим молодой писатель четко обозначил свое главное творческое кредо - служить и воспевать подлинно интернациональные взаимосвязи, скрепленные истинной любовью и истинным благородством. Трогательная история рассказывает о старике-беркутчи Абильмажине, потерявшем сыновей на войне. Он и его жена усыновляют осиротевших немецких детей - Эриха и Эльзу и отдают им всю нерастраченную любовь. Эта история о любви одиноких существ, о любви, ломающей все национальные барьеры и барьеры невзгод, лишений, насыщенная суровыми пейзажами Северного Казахстана, полная теплоты и нежности имела огромный успех у немецких читателей. Очередная новелла из цикла “У залива Тущи-Бас”, - “За шестью перевалами” -“Алты қырдың астында” была напечатана в “Жулдызе”. Новелла, в которой писатель отобразил краски, формы мира глазами ребенка, была благожелательно встречена казахской аудиторией, и начинающий писатель в душе скромно празднует парад первой победы.
 
Наработанный опыт в переводческом деле, знание нюансов и проблем в данном ремесле, позволяют Герольду Бельгеру активно писать статьи о теории и практике перевода на немецком, русском и казахском языках. Он принимает активное участие в многочисленных съездах, конференциях переводчиков, проявляет интерес ко всему, что касается этой сферы. В статье - “Подстрочник: перевод или глина?”, в “Ленинской смене” в 1971 году, Бельгер затрагивал наболевший вопрос о двустадийной практике перевода. Реальность была такова, что теоретики предпочитали стыдливо умалчивать о подстрочнике, ибо в большинстве стран подобное явление не практикуется. В то время как в Советском Союзе практиковали двустадийный процесс: специалисты, знающие язык оригинала готовили подстрочник, а художественная литературная обработка текста осуществляли те, кто о языке оригинала даже не имел представления. Над произведением работало два совершенно разных человека -это приводило к далеко не лучшему качеству. Герольд Бельгер предлагает создавать качественный, максимально приближенный к оригиналу подстрочник. В этом его поддержали многие литературоведы, критики, теоретики и практики перевода. Именно читатель расплачивается за все, получая приблизительный, и даже искаженный вариант иностранного произведения. Говоря о подготовке специалистов-переводчиков с оригинала, он доказывает: в Казахстане “работает немалый отряд литераторов — казахов, пишущих на русском языке. Это А. Алимжанов, О. Сулейменов, Б. Момыш-улы, М. Жумагулов, Ш. Алимбаев, С. Санбаев, А. Джаганова, Э. Габбасов, Т. Шаханов и другие...”, все они прекрасно переводят с языка оригинала, не нуждаясь в подстрочнике.
 
Одним из действенных способов избавиться от ошибок при двухстадийной системе перевода, Г ерольд Бельгер считает совместную работу подстрочникиста и художественного переводчика. Задаваясь вопросом: кто такой подстрочникист: “Литературный поденщик или соавтор?”, он ратует за сотворчество. Приводит в пример личное сотрудничество с Ю. Домбровским над произведениями Б. Майлина: “Бе-рен”, “Коммунистка Раушан”, “Исповедь Амиржана”, “Рыжую полосатую шубу”; с В. Беловым над “Хатынгольской балладой” А. Кекилбаева; с И. Щеголихиным над “Крутым временем” X. Есенжанова, с В. Новиковым над миниатюрами Г. Мусрепова.
 
Только сплоченный союз национального и русского переводчиков” и “работа на равных правах”, приближают текст к оригиналу. Богатый опыт работы с Абдижамилем Нурпеисовым привил Бельгеру навыки и принципы первоначально-ответственного подхода к делу. Для Әбеке качество всегда стоит на первом месте. Не щадя ни себя, ни друга, он повторял — что тот “занимается не толмачеством, что в первую очередь от него зависит, быть или не быть ему, автору, в русском переводе, таким, какой он есть на своем родном языке”, и учил “придерживаться максимальной адекватности оригинала во всех его компонентах”. В статьях о переводе Г ерольд Бельгер призывает ценить и уважать подстрочникиста - представителя исчезающей профессии, вынужденного в силу сложности своей работы влачить жалкое существование “где-то на задворках литературы”.
 
Поистине колоссальная работа над переводом литературных произведений развивала чувство слова, формировала собственный литературный стиль - что было важно для человека, пребывающего в поисках собственной ниши. Бельгер уже сделал первые шаги в литературе, донося свои произведения до читателей на трех языках - немецком, казахском и русском. Следование главному принципу - отдаваться работе всецело, Бельгер каждый день четко выполняет намеченный объем работы. Его день начинается в шесть утра, легкий завтрак и он без промедления садится за работу. Особенно Бельгер любит полновесно счастливые утренние часы, когда рассветная тишина наполнена волшебством мелодии русско-казахских слов. В редкие дни, когда не нужно идти в Союз писателей, работа длится с шести утра до поздней ночи. Подобный образ жизни, конечно, изматывал его в те трудные годы. Отдушиной ему служили литература и музыка. Тогда Бельгер впервые услышал песню “Белая акация”, ее с невероятной нежностью и вдохновением исполнил Ермек Серкебаев. Музыку к ней написал талантливый соплеменник Бельгера - Оскар Гейльфус, а стихи -поэтесса Нора Пфеффер. Произведения Гейльфуса на стихи Олжаса Сулейменова, Лоры Реймер, Рудольфа Жакмьена Бельгер слышал и раньше, особенно его покоряло в творчестве композитора переплетение страсти, строптивости, готовности к бою.
 
Вообще музыка играет в жизни Бельгера важную роль. В ней он находил отдохновение, в ней находил гармонию духа. Оттого три близких ему языка он сравнивает с тремя струнами своей души, лишь играя на них он может выражать свои чаяния, грусть, радость: “Речь немецкая, речь казахская, речь русская - как мелодия трех струн. Три струны моей души, я не могу делить их... первая, вторая, третья. Они переплелись звуками, как деревья в лесу корнями и ветвями. Они для меня все первые, все главные. Одна без другой не существует. Они - триедины. Три круга моей жизни”.
 
Давно ожидаемое принятие в ряды Союза писателей Казахстана состоялось в 1971 году. На пленуме в один день и в один час торжественно утвердили сразу двух кандидатов -Аскара Сулейменова и Г ерольда Бельгера. В удостоверении Герольда Бельгера значился псевдоним - Гарри Карлсон. Происхождение данного псевдонима объясняется очень просто - имя Гарри весьма распространено среди европейских народов, фамилия же Карлсон в переводе с немецкого означала - сын Карла. Очень часто Бельгер пользуется и другими псевдонимами. Вступление в ряды Союза писателей совпало с активизацией мероприятий, проходивших в начале 1970-х годов в СССР, под лозунгом Дружбы народов. Тема интернационализма обрела свое актуальное звучание в многонациональном Казахстане - прозванном “планетой ста языков”, “лабораторией дружбы народов”. На базе Союза писателей Казахстана решили организовать Советы по немецкой, корейской, уйгурской, русской, украинской литературе. В поисках кандидатуры на пост председателя Совета по немецкой литературе Казахстана, члены правления Союза писателей остановили свой выбор на Герольде Бельгере. Он немедля включается в работу. Имея кое-какие связи с немецкими коллегами из разных концов СССР, он поддерживает с ними переписку. Этого было недостаточно - объем работы в Совете требовал широкого спектра контактов. В начале 1970-х годов из числа немцев в Союзе писателей Казахстана были лишь поэт Герберт Генке и Г ерольд Бельгер. Потому Бельгер в Алма - Ате разыскивает и знакомится с литераторами: Н. Пфеффер, И. Кунцем, Г. Г енке, Г. Рау, Э. Ульмер, JI. Вайдманом, Г. Пфеффер. И почти сразу обретает хороших друзей в лице Розы Пфлюг, Нелли Ваккер и Норы Пфеффер, окруживших Бельгера сестринской заботой.
 
Скорый отъезд Бельгера в Целиноград был связан с целью завязать знакомства с сотрудниками газеты “Фройнд-шафт”. В Целинограде он остановился у Алексея Деболь-ского. Два дня Бельгер и Нора Пфеффер жили вдвоем в огромной, напоминающей кинопавильон квартире Алеке в центре города. Нора Пфеффер спокойно и деловито вводит пока еще не сведущего товарища в литературную обстановку. А затем и приехавший Алеке знакомит молодого друга с порядком работы редакции, поэтами, критиками: Д. Вагнером, А. Заксом, Р. Жакмьеном, К. Вельцем, А. Гассель-бахом, был представлен Бельгер аксакалам-волжанам - старейшинам немецкой диаспоры: В. Клейну, З. Эстеррайхеру,. Д. Гольману, И. Варкентину, А. Заксу, Э. Катценштейну. Первый визит к Алеке насыщен знакомствами, Бельгер разглядывает библиотеку друга, они подолгу беседуют, Алеке рассказывает о творческих планах, играют в шахматы.
 
В Алма-Ате ждали дела: в дом Герольда Бельгера приходят посетители из различных городов Советского Союза. Начало 1970-х годов стали стартовой чертой, откуда пошло активное участие Герольда Бельгера в немецком движении. Невзирая на мучительные боли в ноге, он пускается в круговорот обязанностей: многочисленные семинары, собрания, съезды, посвященные немецкой литературе, культуре, языку, становлению и развитию национального самосознания в Москве, Алма-Ате, Акмоле, Москве. Завязывает дружески-деловые связи с писателями и журналистами из ГДР и ФРГ.
 
Бельгер понимал, работы предстоит много: главная часть его хлопот была связана с изданием немецкой литературы. Трагичная судьба российской немецкой литературы известна немногим. Преданная анафеме с момента выхода “черного указа” от 28 августа 1941 года, она вплоть до 1956 года считалась запретной. За годы молчания ни один немецкий литератор Советского Союза не имел права печататься: уничтожению подвергались не только печатные издания, имеющие отношения к культуре немецкого народа, но и репрессирована на корню лучшая часть немецкой интеллигенции.
 
Образование Совета и личность энергичного, молодого председателя была воспринята немецкими литераторами радостно. Вокруг Герольда Бельгера сосредоточился цвет немецкой интеллигенции, куда вошли зрелые писатели и начинающие литераторы. Они верили в него, и эта вера придавала ему силы. Поначалу обилие задач и трудностей ввергает Бельгера в оторопь. Почти круглосуточную работу над переводами сменяет бурная организаторская деятельность. Темп новой жизни требовал умственной и физической закалки. Дополнительно ко всем прочим обязанностям в Совете, прибавляются еще и заботы члена Комиссии по советской немецкой литературе при Союзе писателей СССР и члена Комиссии по изучению истории советской немецкой литературы. Герольд Бельгер пребывает в вечном движении: составляет, редактирует, издает сборники произведений немецких литераторов на русском, немецком, казахском языках, оказывает всемерную поддержку в деле становления изданий, альманахов, газет на немецком языке.
 
В эту горячую пору Раиса Закировна, безмерно занятая в школе, создала прочный тыл своему мужу, обеспечив дома уют и спокойствие. В этой тихой и надежной гавани он приходил в себя, строил проекты и дерзкие планы для скорейшего решения запущенных дел в Совете.
 
Решение многих дел требовало десятилетий. Потому Герольд Бельгер решил идти ва-банк, после долгих размышлений он попросился на прием к секретарю ЦК КПК по идеологии - Саттару Имашевичу Имашеву. Добившись аудиенции, Бельгер пробыл на приеме целых полчаса, что стало беспрецедентным явлением: разговор литератора и партийного лидера шел о состоянии немецкой диаспоры, литературы, средствах массовой информации в Казахстане, но, увы, он не принес ожидаемого результата и особых надежд не сулил. Но факт приема немецкого литератора секретарем ЦК КПК считается знаменательным событием.
 
Хоффнунгстрегеры - носители надежды, так называет Бельгер писателей, поэтов, публицистов, призванных силой своего творчества поддерживать духовность народа, сами остро нуждались в этот период и в надежде и в поддержке на фоне раздрая и разрозненности. Герольд Бельгер открыто пишет об этом в статьях, призывает к единству, чести и достоинству национальных стремлений.
 
Как-то в Союзе писателей СССР, в Москве проходил литературный семинар немецких писателей и поэтов. Царила дружеская атмосфера, немецкие писатели и поэты, полные надежд, ожидали от ветров перемен, принесших долгожданное издание книг, публикации материалов в изданиях на немецком языке, только хорошее. Всех сплотила общая забота о литературе и культуре немецкой диаспоры. Но “положение внезапно омрачилось”. На третий день многотемных дебатов возник спор - кого считать истинно советско-немецким писателем. Зачинщиком спора стал литератор Иоганн Варкентин, эмигрировавший много лет назад за границу. Иоганн Варкентин заявил, что причислять себя к советско-немецким писателям не имеют права: писатели иных национальностей, пишущие на немецком языке, и те, кто будучи немцем по происхождению, творит на иных языках. После его выступления “точно сквознячок пробежал в уютном зале Союза писателей СССР”. Разразились дебаты - кто же может в таком случае называться настоящим немецким писателем? Среди участников семинара были многие из тех, о ком вел речь Варкентин. Однако и те и другие бескорыстно пеклись о состоянии немецкой диаспоры, искренне переживали за сохранность культуры. Сторонники неуживчивого Варкентина считали - важно определиться, кто есть кто, что внесло сумятицу в ряды диаспоры: “Уже на следующем заседании участники семинара образовали как бы три группы, словно незримый барьер отгородил их друг от друга: с одной стороны немецкоязычные, но этнически инородные; а с другой — русскоязычные этнические немцы; посередке немцы, писавшие по-немецки, то есть те самые, истинно советские немецкие литераторы”. Комичность ситуации была еще в том, что сам Варкентин в трудные комендантские времена выдавал себя за голландца. Г ерольд Бельгер занял примирительную позицию. Он твердо стоял на мнении: писатель, творящий не в одном узком, а в разностороннем ключе, принесет больше пользы основному делу, в данном случае - культуре диаспоры.
 
Его особенно настораживали и пугали подобные склоки, чреватые активизацией самых наихудших, дремлющих доселе чувств и помыслов. Конфликты лишь вредили литературе немцев, которая “после долгого безмолвия и тяжких испытаний только-только вновь оживала, собирая свои силы, ее почти никто в стране не знает, на русском языке почти еще ничего не издано, да и на немецком языке редко кто издается, литераторы не объединены, не организованы, история летературы не написана, библиографии нет, в научной литературе о ней нигде ни слова...”. В эти годы Герольд Бельгер публикует множество статей в немецких газетах. На русском и немецком языках они несли в себе ключевую мысль: необходимо сохранить язык, культуру и национальное самосознание. Его деятельность вмещала в себя не только публикацию статей, он также составляет сборники, пишет рецензии, предисловия к издаваемым книгам, переводит немецких авторов на русский и казахский языки.
 
Активное участие в общественной жизни, связанной с немецкой литературой снова отдаляет Бельгера от переводов казахской прозы. Он проводит много времени в издательствах, командировках чем вызывает обиду и нарекания казахских друзей: “Ты что, совсем онемечился, что-ли? Нас-то хоть не забывай...”. Но дела поглощали его целиком. Его трудно застать дома: Бельгер активно привлекает в ряды Союза писателей немецких литераторов. Он меньше всего винит в плачевном состоянии немецкого народа интеллигенцию, прошедшую через жернова сталинского режима, репрессии, что привело к “низкому удельному весу интеллигенции в немецком обществе”, что способствовало возникновению “раздробленности, разобщенности, инертности в среде интеллигентов”. Бельгер сразу поставил во главе всех начинаний Совета по немецкой литературе при СП Казахстана: осуществлять консолидацию мыслящих людей во благо культуры родного народа.
 
Практически объездив всю страну, Г ерольд Бельгер часто наблюдает проявления апатии среди немцев. Социальное равнодушие, мещанство, воплощающееся в бездумном накопительстве материальных благ, при полном игнорировании духовных ценностей огорчают писателя. Период запрета на все немецкое был слишком продолжительным, и многое в истории, культуре российских немцев перед репрессиями нуждалось в коренном пересмотре, в новом взгляде на вещи. Этнос российских немцев прошел немыслимые испытания: гонения, запрет, период полного молчания, когда запреты были сняты, но не было произведений, содержащих художественные размышления об историческом и национальном самосознании. Чудовищная и горькая правда была очевидной, поскольку: “Вниманием ее немецкую литературу и культуру не баловали, печататься было почти негде, на скудные газетные гонорары не проживешь, признание очень локально”. Все же Герольд Бельгер, как сторонник оптимистической идеи - “Без пяти минут двенадцать”, гласящей - за пять оставшихся минут можно сделать очень многое, продолжает целенаправленно работать бок о бок со своими соратниками, взяв на вооружение такие бойцовские качества, как терпение, упорство, воля.
 
Более всего претила Герольду Бельгеру и его соратникам участь народа-манкурта, неизбежная в случае проявления инертности хоффнунгстерегеров. Поэтому происходит сплочение нескольких десятков активных немецких литераторов разных поколений вокруг немецких газет “Фройндшафт”, “Нойес Лебен”. Они твердо решили: “служить своему народу, поддерживая в нем твердость духа, стойкость, живой интерес к своему языку, истории, культуре и внушая им надежду, без которой народ превращается в население".
 
Одним из крупнейших пробелов в культуре советских немцев стало отсутствие истории немецкой литературы. В 1972 году была создана комиссия по истории советской немецкой литературы. В нее вошли немецкие писатели, критики: В. Клейн, Д. Вагнер, В. Эккерт, Э. Кончак и Бельгер, во главе встал В. Клейн. Данная группа энтузиастов пожелала внести существенный вклад в деле изучения советской немецкой литературы, хотя они и сами прекрасно понимали: здесь необходим целый институт, в крайнем случае, отделение, или сектор научного учреждения, финансируемый государством, где компетентные специалисты вели бы систематическую работу. Позже Бельгер напишет: “какая уж тут история литературы, прости Господи, когда наш народ в подавляющем большинстве своем имеет весьма смутное представление о самой своей истории”.
 
Методично и целенаправленно маленькая группа энтузиастов проделала объемную работу. Путеводной звездой членам этого своеобразного клуба доброй воли стала искренняя любовь к родной литературе. Худо-бедно, но попытки проделать самостоятельную периодизацию немецкой литературы, базируясь на доступных произведениях и некоторых знаниях, увенчались скромным успехом. За годы работы с историческими архивами, собранными материалами, Герольд Бельгер составляет периодизацию истории советской немецкой литературы: 1-й период: литература немцев, переселившихся в конце XVIII века. Период этот охватывает произведения немецкого фольклора, созданные в конце XVIII с момента переселения до последней трети XIX века -появление первых немецких издательств: в это время у немцев имелся фольклор и книги, завезенные из Германии; II-й период: литература конца XIX века, до установления в Поволжье Советской власти. В “изданиях данного периода четко просматриваются два главных течения: буржуазноклерикальное и революционно-демократическое; III период вмещает в себя литературу 1920-30 - х годов; IV период -литературу последнего периода, который характерен изданием газеты “Нойес Лебен”, сборника “Hand in Hand”. Согласно данной периодизации, деятельность самого Бельгера простирается с конца II периода - конец 70-х годов до III периода - с 1980 по сей день.
 
Работая с полной отдачей над возрождением литературы, он отмечает, что литература все-таки: “... жила не смотря ни на что. Бледная, в старомодной кофточке, в застиранной юбчонке, униженная, смущенная своей неприкаянностью, неухоженная, в тяжелой идеологической кирзе на ногах, она продолжала верно служить своему запрещенному народу, выражать его боль, его тоску, редкие тихие радости и неизбывную надежду”.
 
Бешеный ритм изрядно выматывал Бельгера, в минуты полного бессилья он писал мудрому другу Алеке - Алексею Борисовичу Дебольскому письма, полные откровений. Из Акмолы приходили полные понимания и утешения ответы: “Я отлично понимаю Вашу озабоченность. И уже не однажды предвидел, что рано или поздно Бельгер в сердцах воскликнет: “Черт меня дернул связаться с ними”. Сознаюсь, я и сам нахожусь в таком положении, когда с тоской вспоминаю мое бывшее положение в Москве. Где я, как переводчик и автор, жил не хуже, чем здесь, будучи редактором газеты. Но, тем не менее, я вам советую не отступать. Ведь неизвестно, где человек обретает, а где - теряет. Но, согласитесь, что советская немецкая литература является нечто единственным в своем роде, обладающим своим неповторимым очарованием. И потому от имени всех людей заинтересованных в ее развитии, я благодарю Вас за все Ваши заботы. Да, Вы на себя взвалили непомерно тяжелый крест. Что крайне тяжело, особенно, когда, неся его на себе, при восхождении на Голгофу, осознаешь, что тебе предстоит быть распятым на этом кресте. И все же, бросать эту работу ни в коем случае я вам не советую”.
 
Письма от Алеке ободряли Бельгера. Вдобавок Деболь-ский активно притягивал младшего товарища к сотрудничеству в редакции газеты, что неизменно радовало. Нескончаемые съезды, конференции, пленумы немецкой диаспоры в различных городах СССР позволяли друзьям чаще встречаться, играть в любимые “шахи”. Во время таких разъездов Бельгер побывал в родовом имении Дебольского на Истре, от этого города веяло, по словам Бельгера “чем-то патриархальным”. Дебольский с Бельгером прогуливались по улицам и пустырям, зашли в церковь, окруженную древним погостом, особенно впечатлила гостя старинная амбулатория (бывшая больница), где практиковал некогда А. П. Чехов. Во флигельке усадьбы, похожем на келью отшельника Бельгер увидел покрытые пылью журналы, книги, справочники -свидетельства московского периода жизни Алеке. Минуты общения с друзьями составляют ценные мгновения в жизни Бельгера, а дружба придает смысл существованию, “обогащает духовный опыт”.
 
Жадный до новых впечатлений и знакомств, Герольд Бельгер пребывает в ожидании открытия - эта черта характера помогает ему быть на гребне реальности. Однажды на семинаре российских немцев в 1973 году, цепкий, изучающий взор Бельгера остановился на тихом, спокойном человеке. Степенное поведение, негромкая речь незнакомца резко отличала его на фоне других эмоциональных участников семинара. Заговорив в ним, Бельгер оторопел, услышав знакомый диалект, слышимый им только из уст родителей. Память воскресила далекие годы детства: “От полузабытой, диалектно окрашенной речи тихого и скромного, внешне неприметного Вольдемара пахнуло столь дорогим и близким, что в памяти мгновенно озарилось все то, что безнадежно кануло в небытие”. Нового знакомого звали Вольдемар Шпаар - выходец из Гнаденфлюра, где некогда заведовал кантонздравом Карл Фридрихович Бельгер, он принадлежал к семье кузнеца. Избрав с юных лет журналистскую стезю, Вольдемар Шпаар сотрудничал на Волге в пионерской газете “Junger Sturmer”, печатал первые стихотворения. После депортации, он 18-летним юношей был призван со своим отцом в трудармию в Пермь - на лесоповал. Ужасы пережитого, смерть знакомых и дорогих ему людей, тяжкий, непосильный труд, унижения, не прошли бесследно. Стихи Вольдемара, вобравшие невзгоды, простые и сильные полюбились Бельгеру. Они оба веруют: сила в правде, оба находят перекличку в творчестве, проникаются доверием друг к другу. Их сближало далекое Поволжье, они “дышали одним воздухом, росли в одной среде, слышали одну и ту же речь, ходили по одной земле”.
 
Знакомство с людьми, проявляющими неподдельное влечение к единению народов, всегда завязывалась легко. В начале 1970 года в аэропорту Алма-Аты приземлился самолет с делегацией из ГДР, куда вошли: Герлинд Кениг, Ральф Шредер, Леонора Вайст, Кристина Линке. Возглавил их Леонгард Кошут - известный издатель, переводчик, критик, литературный деятель, руководитель отделом советской литературы в издательстве ГДР “Культур унд Фортшрит. Фольк унд Вельт”. Кошут тщательно отбирал достойные произведения писателей для перевода их на немецкий язык и выпускал их в Берлине, в издательствах “Фольк унд Вельт” и “Ауфбау”. В последнем издательстве работала долгие годы жена Кошута - Шарлотта Кошут - литературовед и переводчица, она непосредственно переводила на немецкий язык произведения Ч. Айтматова и Т. Нурмагамбетова. Благодаря этой “живой творческой связи” Леонгарда Кошута с писателями Казахстана, немецкие читатели узнали имена М. Ауэзова, Т. Ахтанова, А. Нурпеисова, О. Сулейменова, А. Алимжанова, А. Кекилбаева, М. Симашко, С. Санбаева, Д. Досжанова и других.
 
С первой же встречи личность Герольда Бельгера заинтересовала Кошута, он сразу предлагает Бельгеру стать “фри-информантом” при издательстве “Фольк унд Вельт” по казахской литературе. В его обязанности “фри-информанта” входило: сообщать о достойных для публикации в Германии новинках в мире казахской литературы на немецком языке. Дав согласие, Бельгер ведет переписку с редакторами, переводчиками Берлина, снабжает их необходимыми сведениями о литературной жизни Казахстана. Эта работа во многом помогала самому Бельгеру быть в курсе последних веяний, событий, новостей в области литературы.
 
С Казахстаном Кошута связывала не только любовь к литературе. В 1973 году Абдижамил Нурпеисов пригласил Шарлотту и Леонгарда погостить в Алма-Ату. Иностранные гости провели чудные дни в тенистом городе у подножия Алатау. Встречи с казахскими друзьями за щедрым дастарханом, прогулки по живописным окрестностям — все это организовал Әбе, любящий доставлять друзьям радость. Он со вкусом планировал дни, составлял маршруты загородных поездок. В один из дней гости приехали в Узун-Агаш. Их приезд совпал с радостным событием в семье хозяина -зоотехника Турсунбая Биримкулова. В просторной юрте роскошный дастархан ломился от яств, - праздновалось рождение дочери. За торжественными речами радушный хозяин поделился, что почел бы для себя большой честью, если бы гости сами нарекли новорожденную подходящим на их взгляд именем. Растроганные супруги дали девочке имя Шарлотта и в одночасье обрели названную дочь. Шарлотта и Леонгард поныне заезжают к Биримкуловым, когда бывают в Казахстане, а те нередко гостят у Кошутов в Германии.
 
Литературное творчество порой приходилось приносить в жертву переводу или общественной работе, подавлять в себе желание излить давно созревшие сюжеты и идеи на бумаге - это было крайне мучительно для Бельгера. Бросить все и отдаться целиком литературному творчеству мешало чрезмерно развитое чувство долга, свойственное Бельгеру -он понимал, что заниматься литературой российских немцев и переводами необходимо, слишком многим людям он был обязан: своему народу, своим друзьям-писателям, доверившимся его переводческому таланту. Нередко жертвы вознаграждались с лихвой - в 1972 году критическая статья Бельгера о немецкой литературе “Зрелость литературы” была отмечена премией газеты “Фройндшафт” за своеобразный и интересный, оригинальный подход, серьезность исследования. Радость вызывали издаваемые при участии Бельгера сборники и книги немецких коллег. Плоды на ниве Совета немецкой литературы оказались не менее сладкими, чем любимая Бельгером творческая работа. Любоваться на первые всходы, посаженные с великим старанием, было приятно и сладостно.