ПОРУЧИК СУЛТАН ВАЛИХАНОВ
(Встреча вторая)
Петр Петрович Семенов - знаменитый русский географ и путешественник - с нетерпением ждал приезда в столицу героя Кашгарской экспедиции. Ведь это он рекомендовал поручика султана Ва-лиханова директору Азиатского департамента министерства иностранных дел Егору Петровичу Ковалевскому как наиболее подходящего кандидата для исполнения дела трудного и опасного.
В 1856 году в походе Семенова к верховьям реки Чу участвовал кавалерии корнет Чокан Валиханов. Время было тревожное. Только что грабители напали на русский караван, шедший из Верного в Ташкент. По этому случаю и был отряжен отряд в четыреста казаков, усиленный двумя орудиями и ракетными станками. С казаками шли конные джигиты из казахских родов, признавших себя подданными русского царя. Под такой надежной охраной Семенов и его спутники достигли долины реки Чу. Дождавшись ночной темноты, они незамеченными миновали крепость Токмак, принадлежащую Кежандскому ханству. На западном берегу Иссык-Куля путешественники увидели кочевья киргизского рода сары-багишей, подвластного Коканду. Сарыбагиши дружелюбно встретили русских. Экспедиции удалось составить карту берегов Иссык-Куля и установить, что река Чу вовсе не вытекает из озера, как полагал немецкий географ Карл Риттер.
По вечерам у костра Петр Петрович рассказывал своим спутникам о Карле Риттере и Александре Гумбольдте. В молодости он побывал в Германии у них обоих. Гумбольдт всю жизнь мечтал о путешествии на Тянь-Шань. Он выдвинул гипотезу о вулканическом происхождении Небесных гор. Великий немец сказал молодому русскому ученому, что мог бы умереть спокойно, увидев у себя на столе присланные с Тянь-Шаня вулканические обломки. Он не сомневался: непременно вулканические. «Пожалуй, скоро я смогу послать Александру Гумбольдту осколок Небесных гор», - говорил Семенов на привалах у озера Иссык-Куль.
Он заметил, как чутко слушает его рассказы молодой корнет с монгольскими чертами лица. Несомненно, степной аристократ. Семенов знал, что у казахов «белая кость» отличается монгольскими чертами лица, а простонародье, «черная кость», имеет в своей среде и узколицых и горбоносых. Ведь согласно поверьям султаны и народ принадлежат к разным началам. Султаны - потомки Чингисхана и происходят самым сверхъестественным образом... от солнечного света.
Юноша столь божественного происхождения оказался в экспедиции человеком наинужнейшим. Отличный картограф, одаренный художник, образованный орнитолог, энтомолог, геолог... Где и когда он успел всему выучиться? В Омском кадетском корпусе? Поразительно! Особенно пленили Семенова познания юного Валиханова в восточных языках. Корнет приглашал к себе в палатку бродячих сказителей, и Семенов впервые, услышал от этого почти мальчика, что у киргизов есть хранимое изустно великое эпическое произведение «Манас», равное «Илиаде» и «Одиссее».
Через год Петр Петрович Семенов рекомендовал двадцатидвухлетнего Чокана Валиханова в действительные члены Русского географического общества.
В том же 1857 году Семенов наконец достиг Тянь-Шаня и отколол несколько образцов, чтобы послать Гумбольдту. Увы, гипотеза о вулканическом происхождении Небесных гор не подтвердилась.
Да, интереснейшими оказались странствия Семенова по Заилийскому, новому для России краю. Он свел там тесную дружбу с презанятным степным владыкой, султаном албанов Тезеком.
Однажды Тезека захватил обманом в плен соседний степной правитель, заковал в кандалы и грозился выдать сарыбагишам, а уж те не посовестились бы продать знатного пленника в Кашгар... Узнав о беде, в которую попал Тезек, Семенов поспешил на выручку. За семь часов Петр Петрович во главе отряда казаков проскакал полтораста верст, ворвался в аул, где, по слухам, прятали закованного Тезека. Пленника там не оказалось - изловчился снять кандалы и бежать. Русский путешественник и султан албанов встретились на берегу горной речки Талгар. Всю ночь шел пир при свете костров. Тезек рассказал, как, удирая от погони, кинулся верхом на лошади в водопад. Лошадь погибла, а он спасся, выбрался на берег... С тех пор Тезек не забывает передавать с оказией поклоны свои русскому тамыру. Вот и с Валихановым передал, повстречав Чокана Чингисовича в Верном. Откуда только прослышал о возвращении?
...По степному обычаю Петр Петрович протягивает для рукопожатия обе руки.
- Рад вас видеть, Чокан Чингисович. У казахов говорят, что коли возвратится из путешествия шестилетний, то и шестидесятилетнему незазорно оказать ему все знаки почтения... Но где же рукопись?
- Прежде чем завершить работу, я должен порыться в книгах и рукописях, которых не имел в Омске.
- Я верю, что ваше перо сделает неведомый России Тянь-Шань столь же привлекательным для русского сердца, как воспетый Пушкиным и Лермонтовым Кавказ... А мне, увы, приходится до поры до времени оставить начатые труды... - Семенов тяжко вздыхает. - Призван к делам иным и отказаться не вправе. Заседаю в Главном комитете по крестьянским делам. Мало-помалу, а наше святое дело делается, что бы там ни говорили нетерпеливцы у нас в России и что бы ни писали нетерпеливцы в Лондоне... - при этих словах Петр Петрович с укоризной глядит в окно на запад - в ту сторону, где живет Искандер и откуда гремит на всю Россию «Колокол». - Я верю в благодетельную силу ожидаемых реформ. В новую славу России освобожденной. С этой надеждой и решаюсь предпринять полное и подробное географическое описание России. Вижу и вас, Чокан Чингисович, участником нашего труда. Сейчас в русском обществе проснулся огромнейший интерес к отечественной истории, к великим нашим пространствам, к богатствам природным, к населяющим Русскую империю малым народам. Подобный интерес указывает приближение чего-то значительного в жизни народа и государства, - Семенов вопросительно взглядывает на Валиханова. - Чокан Чингисович! Вы вернулись из дальних и чужих краев. Мы с вами сейчас о Кашгаре толковать примемся. Я так ждал встречи с вами и рассказов ваших! Но, бога ради, скажите прежде - после отсутствия долгого бросились ли вам в глаза перемены у нас в России?
- Новые веяния доносятся и в степь! - говорит Валиханов. - Минувшим летом известный вам Гутковский собрал султанов, биев, старшин и долго толковал им, что в России вот-вот освободят крестьян от крепостной зависимости, а значит, и казахским правителям самое время отпускать на волю своих кулов*
- Ну и что правители?
- Дали согласие и заверили родовыми печатями бумаги об освобождении кулов. Семипалатинскому начальству оставалось официально объявить, что в степи более нет невольников.
- В Сибири оно-то проще. В Сибири рядом со степным рабовладельцем хозяйничает вольный русский мужик. Оттого и удались Гутковскому его уговоры. Нам бы суметь уговорить орловских да курских рабовладельцев...
«Величайшая в России редкость, - думает Валиханов, глядя на своего учителя, - величайшая редкость, что умный, справедливый, честный и смелый человек - не вольнодумец, не социалист...»
Валиханов знал от Достоевского, что Петр Петрович смолоду был близок с Федором Михайловичем и многими из революционного кружка Петрашевского. Бывал на собраниях кружка, но не разделял провозглашаемых там идей. Друзья пошли на каторгу, а Семенова и не тронули. Его политическая наивность была известна жандармам - и его высокая порядочность тоже: сам ни в чем не может быть обвинен, а других не выдаст.
Оставшись вдруг в одиночестве, Семенов надолго уехал из России, в Швейцарских Альпах готовился к восхождению на Тянь-Шань.
И вот, много лет спустя, русскому правительству понадобилось доброе имя ученого со всеевропейской славой. Петр Петрович и не догадывался, что зван в Главный комитет по крестьянским делам не потому, что лучше всех в России знает Россию. Он принял за чистую монету либеральные речи графа Ростовцева, возглавлявшего редакционные комиссии по подготовке крестьянской реформы, хотя и знал, что Ростовцев в молодости предал своих друзей-декабристов.
Может быть, Семенову казалось, что Ростовцев хочет искупить вину?
Сам он считал себя обязанным искупить вину предков. С юных лет вместе с представлением о древности фамилии Семеновых - о тех предках
* То есть рабов.
своих, что подписывали акт избрания на царство Михаила Романова, служили Петру Великому, сражались под командованием Суворова, были в Бородинском бою, - жила в нем память о зверской жестокости прапрадеда, убитого отчаявшимися крепостными. И прадед тоже беспощадно измывался над слугами, потому и скончался при загадочных обстоятельствах.
Последние годы Петр Петрович много ездил по России, по ее центральным губерниям, слушал разговоры мужиков: «В Пронске-то крепостные своего барина утопили». «На Орловщине, сказывают, барина поймали и семь фунтов землицы ему скормили: ешь, мол, землю нашу...» Возвращаясь из поездок, Семенов находил у себя на столе свежий номер «Колокола», присылаемый всем членам комитета по дозволению царя. «Колокол» требовал освобождения крестьян с землей: без земли какая же воля, что с ней делать? Семенов не хотел соглашаться с «Колоколом», когда тот звал крестьян бунтовать, но тоже считал, что освобождать надо с землей, а без нее куда же мужику деваться? Семенов верил искренне, что постепенные реформы - отмена крепостного права, наделение крестьян землей, просвещение народа - сделают Россию свободной страной.
- Только бы не допустить революции, слепого крестьянского бунта. Вот ведь бунтовал Яик, а тем временем китайский богдыхан воспользовался слабостью восточных рубежей России и прибирал к рукам Среднюю Азию - так рассуждал Петр Петрович Семенов.
- Садитесь поудобнее, Чокан Чингисович, - ласково говорит хозяин. - Я позвонил, сейчас нам принесут чаю. Вы ведь, я знаю, чаевщик. И мы, русские, за Азией вслед привыкли кушать чай, как изволит выражаться одна знакомая барыня. Надо полагать, караванщик ваш тоже ввез в Россию толику сего продукта.
- Всего одиннадцать ящиков. Букаш и Мусабай ничего не выгадали этим караваном. Разумеется, кроме благоволения русского начальства. Мусабай очень горевал, что не смог вывезти из Кашгара самый доходный товар - дабу*. Мое присутствие весьма мешало торговле. Мысли о том, как уберечь наши головы, сделали Мусабая чрезвычайно щедрым. Он давал взятки там, где другие купцы не достают кошельков. Я ходатайствую перед правительством о возмещении Букашу и Мусабаю понесенных ими убытков, а также о вознаграждении по заслугам.
- Разумеется! - восклицает Семенов. - Я уверен, что Ковалевский вас в этом поддержит. Букаш Аупов человек редкого ума и тончайший знаток не только дел торговых, но и географии сопредельных России стран.
Слуга, ведущий холостяцкое хозяйство Петра Петровича, вносит чайный прибор.
- Все караванщики - отменные географы! - Валиханов берет с подноса стакан, пьет чай мелкими неспешными глотками. - Чего только не наслушаешься от них у костра на биваке. Они знают на память множество дорог, рек с переправами, горных перевалов, расположение улиц в городах,
* Бумажная ткань.
где еще не ступала нога европейца. С не меньшим толком судят караванщики и о политике. Я имел возможность сверить полученные от них сведения в беседах с кашгарскими учеными людьми, а также с книгами, мною там приобретенными... Кроме Кашгарии, меня весьма интересовало Кокандское ханство. Я привез показания самого прискорбного свойства.
- Разорение былой цивилизации?
- Да!.. Всюду разрушение и невежество. Произвол чиновников безграничен. Малая Бухария превратилась в пустыню с заброшенными водопроводами, каналами и колодцами. На развалинах многовратных городов стоят жалкие мазанки... Библиотеки Самарканда, Ташкента, Ферганы, Хивы, Бухары, обсерватория, основанная внуком Тимура Улугбеком, - все это безвозвратно погибло. Монументальные памятники прошедшей культуры подверглись гонению мулл, как грешная борьба человека с творчеством аллаха... Среднеазиатские владельцы теперь не пишут стихов и не составляют астрономических таблиц, как это делали их предки. Они идут на арену и смотрят, как свирепо дрессированные бараны бьются лбами - до тех пор, пока у одного из бойцов не разобьется череп, а потом в кровожадном волнении бьют своих генералов сорок раз по спине и сорок раз по желудку... При таком состоянии цивилизации понятно, что попытки европейцев поближе узнать Среднюю Азию заканчиваются столь печально... - Валиханов рассказывает Петру Петровичу все, что уже говорил Потанину о судьбе Адольфа Шлагинтвейта, и еще об одном немце, офицере ост-индской службы, который был бит в Кашгаре бамбуками так больно, что два дня не мог садиться на лошадь. Он рассказывает о восстаниях кашгарских ходжей против китайцев, когда режут не столько китайцев, сколько своих же мирных кашгарцев, и о том, как после изгнания ходжей китайцы грабят города и вытаптывают хлебные поля...
Входит слуга, вносит свечи, а хозяин и гость не замечают, сколько уже часов прошло в беседе.
- Северцев Николай Алексеевич был менее удачлив, чем вы, Чокан Чингисович, - говорит хозяин. - В этом году он вернулся из Туркестана, весь изуродованный кокандцами. Его захватили в плен близ Сырдарьи, тридцать один день держали в варварских условиях, саблями изрезали ему лицо, но Северцев и там, в плену, продолжал свои зоологические исследования. Теперь опять собирается в экспедицию в те же края. Что же касается моих надежд проникнуть дальше... Наш вице-председатель адмирал Литке передал мне категорический отказ его величества. Правительство не отпустит денег на экспедицию, опасаясь иметь неприятности с Англией. На Британских островах всеми мерами противятся даже исследованиям России в этом районе.
- ...и сами тем временем поглядывают на Среднюю Азию! - договаривает молодой гость. - Это, Петр Петрович, только подтверждает необходимость для нас, русских, продолжать начатые исследования!
И снова Семенов слушает подробный рассказ Валиханова о кашгарских впечатлениях. Какое обилие новых, неизвестных науке сведений! Какая меткость определений! Какие блестящие результаты дало приобщение сына кочевого народа к европейской науке! Найдутся ли в ученых обществах Англии, Франции, или у немцев столь же яркие фигуры - выходцы из народов, которые принято считать отсталыми? Нет, не найдутся... Петр Петрович счастлив самым большим человеческим счастьем - за огромный успех другого. Замечательному русскому географу всегда будет везти на учеников. Валиханов, Потанин, Пржевальский, Черский - блистательные имена.
Семенову будет суждено пережить многих своих учеников. Он скончался в феврале 1914 года, на самом краешке летосчисления старой России, им изученной и описанной в десятках томов. Вся его многотомная география осталась работать и для другой науки - для истории.