Сергей Скороходов
ДИНА-ДАМЕЛЯ
Город только рождался. Караганда строилась; день ото дня мужая, она шагнула за черту крытых тесом землянок и возводила кирпичные стены первых двухэтажек.
Знойное марево дрожало над степью. В его густом, настоенном на запахах иссыхающих трав угаре было не продохнуть. Горячая пыль фонтанчиками пробивалась между пальцами босых ног. Но кто мог остановить эту остроглазую и быстроногую девчонку? Она легко шагала и, смахивая набегающие из-под крутых бровей капельки пота, поглядывала вверх: в белых потоках зноя, у самой звенящей голубизны плавилась в небе серебристая точка.
И чем ближе к огороженному невысоким заборчиком полю, тем яснее доносился из глубины неба стрекочущий звук, так напоминавший стук швейной машинки старшей сестры. Заслышав его, Дамеля на мгновение унеслась из жаркого дня в прохладу и сумрак тесной комнатки, в которой жили она сама и ее старшая сестра Кульдарай, и муж Кульдарай Темиргали, и самый старший в их семье брат Мыктыбай, и сноха Шуга, и сестра Кульшакар, и еще младший братишка Артыкбай... Полтора годика было Дамеле, когда неожиданно умерла мать, а еще через полтора семья осталась и без отца.
Девочка вдруг тряхнула смоляными волосами — звук в небе переменился — и снова взглянула вверх. Самолет словно застыл в синеве, дробно роняя на землю звук мотора. Потом он снизился, покатился по земле. Дамеля ойкнула и пустилась бежать во всю прыть. У-2 еще хранил небесную прохладу в раскинутых плоскостях, и девочка ныряла в его тени, осторожно поглаживая обшивку,
— Тебе чего здесь?
Спросивший — без шлема и комбинезона — казался здесь таким же лишним, как и она. Дамеля сердито стрельнула в него глазами.
— Ничего.
— Ну, так и ступай отсюда...
— Я в парашютный хочу записаться,— выпалила она, чтобы хоть на мгновение остаться у самолета.
— А ты в каком классе учишься-то?— вскинул бровь незнакомец.
— В восьмом. Но я — комсомолка... И «ворошиловский стрелок»... Велосипед за соревнования по легкой атлетике получила... Я к самому старшему пойду, он меня примет!— убежденно заключила она, глядя в смеющиеся глаза незнакомца.
— Ну, иди, иди... Вон в тот домик,— слегка подтолкнул он ее, а сам торопливо зашагал к ангару, у которого выстроилась группа парашютистов.
В комнатке с большим письменным столом никого не было. Но вот отворилась дверь и... вновь появился ее знакомый. Представился:
— Старший инструктор по парашютному спорту Константин Иванович Рябов.
...Не довелось Дамеле стать парашютисткой. А авиатором все же стала. В дни войны.
...Пришла к концу учеба. По сокращенной, но полной напряжения программе военного времени, когда занятия начинаются на рассвете с построения и продолжаются до самой темноты, до вечерней поверки. Занятия в классах и на аэродроме, у самолетов. Многое обязан знать авиационный специалист — мастер по вооружению: теорию воздушной стрельбы и устройство самолетов разных типов. А пушки ШВАК и ВЯ, пулеметы ШКАС и Березина — вовсе назубок. Бомбы десятков типов, множество взрывателей к ним — головных и донных, мгновенного действия и замедленного... И, конечно, строевая подготовка. Без строевых навыков солдат — не солдат.
Теперь все это позади. Группа мастеров по вооружению отправляется на фронт. В их числе комсомолка Дамеля Жакеева. Видавший виды «Дуглас» тяжело пробирается сквозь облачность. Вибрирует машина, и ее неуемная дрожь пронизывает тело Дамели.
За иллюминаторами наливался пламенем восход. Блеснула Волга. Здесь — фронт.
В последнюю мирную ночь она дежурила на диспетчерской станции Караганда-Угольная. Сдав смену, легла спать, а днем проснулась от встревоженных голосов и приглушенного плача. Открыла глаза. На столе дымится бесбармак, но за стол никто не садится. Все столпились у репродуктора, из которого доносились слова, ложившиеся на сердце тяжким ударом: «...без объявления войны... подвергли бомбардировке...».
Вскоре отправились в действующую армию брат и зять. Все меньше оставалось вокруг мужчин. Уходили на фронт комсомольцы. Отнесла заявление в военкомат и Дамеля. Но не торопились удовлетворить ее просьбу. Дамеля продолжала работать оператором диспетчерской службы. Все свободное время отдавала комсомольской работе: была заместителем секретаря комсомольской организации транспортного цеха, в котором полторы сотни комсомольцев. После смены ходили по домам, собирая теплые вещи для фронта, грузили карагандинским углем вагоны. И первейшая забота-—о тех, кого война согнала с родных мест. Им нужно было помочь устроиться с работой и жильем. В доме Дамели также поселилась эвакуированная с Украины женщина с трехлетним сыном, и жили они одной семьей.
Только после третьего заявления военкомат отправил ее на учебу.
...В ковыльной степи на берегу Волги стоит село Демидово. Отсюда Сталинград виден как на ладони. Истерзанный бомбежками и артобстрелами, город смотрел в горячее небо сорок второго руинами, пустыми глазницами окон. Здесь, в Демидове, разместился полевой аэродром штурмового авиаполка. Начались дни, полные забот и труда.
«Аман сау кель — возвращайся живым»,— шептала Дамеля, набивая патронами ленты «шкасов», загружая полторы сотни снарядов, восемь «эрэсов», которые уносил с собою Ил-2. «Аман сау кель, Жора»,— шептала она, поднимая лебедкой стокилограммовые туши авиационных бомб, заводя их за замки и ввинчивая взрыватели. Эти металлические цилиндры, взведенные ее рукой, уносили на врага ее гнев, ее ненависть, должны были рвать в клочья колонны врага, уничтожать танки, смертью утюжить позиции фашистов.
Сжимаясь и холодея, глядела она в яркое летнее сталинградское небо, ловила чутким ухом дальний звук моторов, ждала возвращения экипажа Жоры Земскова. Прошел час, и звук появился. Эскадрилья возвращалась с боевого задания.
Потом ее, еще утирающую слезы ладонями, привели к заместителю командира эскадрильи Ивану Грачеву.
— Не реви.— Он сумрачно поглядывал из-под бровей.— Война ведь. Погиб экипаж Земскова. Отбомбились уже, когда «мессер» поджег. Так факелом и врезался в колонну фашистов.
— Будешь обслуживать мою машину, Дина,— коротко бросил Грачев и отвернулся. Потому что нечем, да и незачем, было ее утешать: война сама расставит по местам и жалость, и гнев.
Так, с легкой руки капитана Грачева, все в полку стали называть Дамелю ласковым именем Дина...
Шли день за днем. Бронированные щупальца фашистских дивизий все плотней охватывали Сталинград. По двадцать четыре часа в сутки в багровом от пожаров небе над городом висела авиация.
Откинувшись на жесткую, выбеленную солнцем сентябрьскую траву, Дамеля осторожно разминала под гимнастеркой натруженное правое плечо: когда наваливалась им на холодное тело бомбы, жгучая боль пронизывала все острее. Четвертый вылет с утра. Машина в воздухе. Значит, опять броском подняться на ноги и впереди—к складу боеприпасов. По молчаливому уговору с Грачевым она подвозила бомбы к самому краю взлетно-посадочной полосы, механик и электрик по вооружению помогали ей поднести сюда же реактивные снаряды, пулеметные ленты...
Загоняя каждый патрон в гнездо, она понимала так остро, что схватывало сердце: перекоси один — в воздушном бою пулемет умолкнет. В ее руках жизнь летчика и воздушного стрелка. Заклинит замок авиабомбы — мертвым грузом повиснет она под самолетом... Четко надо работать. А работали в те дни в районе заводов Тракторного, «Красный Октябрь», «Баррикады». В городе шли тяжелейшие бои. Был дан особый приказ: ни шагу назад! И все знали: за Волгой для нас земли нет!
Пять-шесть вылетов в день требовали от техсостава эскадрильи огромного напряжения сил. В четыре утра Дина вскакивала с нар в землянке и уходила к машинам — теперь она обслуживала звено, три самолета. Там обычно уже «колдовали» механик с электриком, прощупывая все узлы боевой машины. Она проверяла по прибору правильность прицела пушки и пулеметов, снаряжала машины в бой. К рассвету звено было готово к старту.
Здесь, под Сталинградом, в начале сорок третьего их полк стал гвардейским, а после окончания битвы у Волги получил наименование Сталинградского. Здесь, под Сталинградом, пришла к Дамеле первая награда — медаль «За боевые заслуги». И кандидатом в члены партии стала она в дни битвы на Волге.
В тех тяжких боях полк понес серьезные потери. Не хватало воздушных стрелков. Попросилась Дамеля во вторую кабину штурмовика. Ох, как не хотелось капитану Грачеву уважить ее просьбу, а пришлось.
Садись, Дина.— Он встал рядом и легко заворочал турель, показывая, как широк угол обстрела, как быстро можно развернуть ее, отбиваясь от наседающих вражеских истребителей... Чтобы так крутануть, требовалось усилие в семьдесят пять килограммов. Всего-то. А в самой Дине едва ли было больше пятидесяти...
— Теперь сама попробуй.
Попробовала Дамеля. Вроде получается. Вздохнул комэск, поручил ее заботам опытных воздушных стрелков — чтобы подучили.
Первый вылет на боевое задание. Коротко разбежавшись, Ил-2 поднялся в воздух. С каждым метром набора высоты удалялась земля, уменьшались в размере аэродром и все, что оставалось там, внизу. Вот и Миллерово. Здесь окопался враг. Застрочили зенитки-«эрликоны», стали рваться совсем рядом снаряды. Воздушный противник не показывался. Полет закончился благополучно. Грачев был доволен: обнаружил он в этом полете скопление тяжелых танков и штурмовых орудий. Заманчивые цели для штурмового полка.
Рада и горда была и Дамеля. Не струсила. Выдержала первый экзамен на боевую зрелость. Не знала тогда, что ждет ее беда. И вовсе не в небе...
Новый аэродром — новые хлопоты. Шагнув за двинувшейся на запад линией фронта, они всякий раз - пусть ненадолго — обустраивались на совесть, так, чтобы все было под рукой, чтобы сложился тот небогатый фронтовой комфорт, который необходим в свободные от полетов часы.
Вот и теперь весь состав эскадрильи обихаживал кусок степи. Вдруг с низкого серого неба навалился рев немецких бомбардировщиков. Они обрушили на стоянку пулеметные очереди и бомбовый груз. Фонтан земли поднялся прямо перед Диной. Упав ничком, она тут же вскочила: летчики бежали к машинам, большая часть которых была еще без боекомплекта.
Короткими перебежками Дина уже почти добралась до самолета, когда почувствовала страшной силы удар.
— Динка!
Но она не слышала этого крика, не почувствовала, как подняли ее чьи-то руки. Левый рукав гимнастерки почернел.
Грачев достал перевязочный пакет и как можно осторожнее забинтовал ей руку. Бесчувственное тело подняли, перенесли в полуторку и отправили в санитарную часть. Большая потеря крови, изрешеченная осколками левая рука... Дина долго не приходила в сознание. Кисть следовало ампутировать. Но врачам стало жаль ее, совсем юную. Хирург долго колдовал над рукой и сделал, казалось, невозможное.
74-й гвардейский Сталинградский штурмовой авиаполк перешагнул за Волгу. Вместе с ним — и Дина. Менялись аэродромы, эскадрилья передвигалась от волжских берегов к хребтам Северного Кавказа.
Моздок, Кропоткин, Сальск, Батайск, Ростов — такой была география полетов. По пять-шесть вылетов в день, как и прежде. Но уверенности в себе все больше. Да и работать стало легче штурмовикам. Редко отправлялись теперь «илы» на задания без сопровождения, рядом держались истребители Як-9.
Полк перебазировался на новый аэродром у станицы Прохладной. И землянки не нужны: в двадцати минутах ходьбы стоят дома. Неподалеку железнодорожное полотно, станция, к которой что ни день подходят составы с пополнением для фронта, оружием, боеприпасами.
Живо обсуждая эти приятные новости, шли с аэродрома в Прохладную две подружки. На них ладно сидели гимнастерки с сержантскими погонами.
— А вон и хозяйка наша,— замечает одна из них женщину в платке.— Странная она у нас. Все молчит...
— На ее глазах фашист расстрелял сына,— тихо говорит Дина.— Он в ее доме квартировал, а она с двухлетним малышом жила вон в той баньке за огородом. Рассказывала— за неделю до того, как мы их отсюда выбили, прикатил на мотоцикле, на ручке пакет с яблоками болтается. Сынишка подбежал — как не углядела!— и хвать за пакет ручонкой.„ А фашист — из автомата... Очнулась когда — голова-то вся белым-бела...
Девушки уже подходили к дому, когда в воздухе послышался нарастающий гул, и они, поднаторевшим ухом уловив рокот чужих моторов, замерли на дороге. На станции уже захлебывались зенитки.
Первый взрыв ухнул в степи. Второй ударил за железнодорожным полотном. И тут земля заходила под ногами от грохота и воя.
Девушки бросились на станцию, откуда в перерывах между взрывами неслись крики, Должно быть, бомба попала в состав — к небу вскинулся черный столб дыма.
— Ой, да куды ж вы, родненькие?!—звенящий от страха голос пронесся за спиной...
Дальше память дробится на отдельные лоскутки. Сохранила она серые стены госпитальной палаты, серые от усталости лица нянечек и медсестер, заботливую руку врача. Полтора месяца пролежала в Ессентуках, в санатории, ставшем военным госпиталем: трудно поддавалась лечению тяжелая контузия. Давно ушел за Днепр ее полк, 74-й гвардейский Сталинградский, а она лежит.
Конечно, она поправится и вернется в Строй. Но где его искать, родной 74-й! Не мыслила себе Дина службы в другом полку, где нет ставших такими родными и близкими людей — летчиков, техников, механиков... Остается одно: скорее поправиться, выйти из госпиталя, пока не поздно пока еще есть возможность узнать по «солдатской почте», где они воюют теперь, однополчане...
Она все лечилась, а фронт продвигался все дальше на запад. В госпитальных палатах много людей. Разных. И в то же время близких. И поняла Дина, что все фронтовики, где бы они не служили, родные друг другу. Ну, попадет она в незнакомую часть. Пройдет время — и познакомится со всеми. Только бы врачебная комиссия не подвела.
Здесь, в госпитале, истек ее кандидатский стаж. Рекомендации оставили однополчане-коммунисты. И стала Да-меля членом партии.
Врачи грозили отправить в тыл. Но Да меля добилась отправки на фронт. Попала в авиаполк, сражавшийся на
2-м Прибалтийском. И стала мастер по вооружению обслуживать самолет командира эскадрильи капитана Мустафина.
Не ошиблась Дина. Понадобились считанные дни, чтобы ее в полку все знали и она знала всех. Замечательное это качество — общительность. Оно всегда было присуще Да-меле. А на фронте его приобретают и самые малокоммуникабельные люди, ибо нельзя на войне без товарищества, без крепкой дружбы, сохраняющейся на всю оставшуюся жизнь.
С полком пикирующих бомбардировщиков прошла Польшу, Германию. Дошла до самого Берлина, в сорока километрах от которого находилось последнее место базирования 367-го Краснознаменного Берлинского бомбардировочного авиаполка. До самого Дня Победы обслуживала самолет командира. Даже чуть больше. Последний вылет на выкуривание из лесов недобитых эсэсовцев состоялся 15 мая.
...Зазвонил телефон. Это из школы. Медленно снимает трубку Дамеля Жунусовна. Что может она рассказать ребятам о своих юных годах, опаленных войной? Не говорить же о ранах и контузиях. Не в них дело. А вот подвиг всенародный— это не может не заинтересовать молодежь.
Это — школа. Это - наше наследство юным...
Да-да,— говорит она в трубку.— Согласна, готова...
Отошла от телефона и стала перебирать документы военных лет. Надо захватить с собой, они дополнят рассказ... Вот последняя боевая характеристика: «...проявила себя как отличный знаток своего дела, обслужила около 400 боевых вылетов... Командир эскадрильи капитан Мустафин».
А это его фотография. Ее командир, под счастливой звездой родившийся Мустафин: ни одной царапины за всю войну, а как летал! Однажды, когда он вернулся с очередного задания, насчитали на его машине не один десяток пробоин. Самая большая — под креслом штурмана. Долго смеялись: «Как это ты не выпал из самолета, Клименко?» А вот и фотография штурмана. Надо и ее захватить с собой...
Прежде чем выйти из дому, спросила себя мысленно «Как чувствуешь себя, Дамеля?» Было такое несколько лет тому назад. На улице. Шла и вдруг белый день угас. Испугалась этой черноты.
— Последствия контузии,—объяснили врачи. Пришлось оставить работу, которая и есть жизнь. Но нельзя воину без дела. С молодежью беседовать о минувшей войне, учить ее мужеству тоже дело немаловажное.
Ждут. Надо идти!