Осенью 1774 г. восстание было подавлено, но Оренбургская линия была в жалком состоянии. Все крепости, находящиеся между г. Оренбургом и Орском, за исключением кр. Верхне-Озерной, сожжены. Гарнизоны уцелевших крепостей были крайне малочисленны.

 

По Оренбургской линии, от Верхнеуральска до Оренбурга, на протяжении 66 верст, войска находились только в крепостях Верхнеуральской, Кизильской, Орской, Вер-хне-Озерской и Красногорской. В кр. Кизильской стояло, например, всего 50 донских казаков, в Красногорской — 60 чел. гусар и 40 оренбургских казаков. Пользуясь этим обстоятельством, киргизы продолжали свои набеги на внутреннюю линию. В течение 1774 г. они увели около 2000 чел. в неволю.

 

Хан Нурали и султан Айчувак, не будучи в состоянии сдержать киргиз-кайсаков от „воровских" набегов обратились с просьбой к оренбургскому губернатору генералу Рейнсдорпу, послать в степь воинские отряды, чтоб сделать поиск в улусах киргиз-кайсаков и разгромить их „хищнические гнезда".

 

В феврале месяце 1775 г., Рейнсдорп приказал послать в киргизские улусы отряды для наказания киргиз за „воровство. Два отряда казаков и драгун под командой Мансурова и Голуба, усиленные 500 башкир, вторглись в степь со стороны г. Уральска и г. Гурьева; они напали на зимовки киргиз, кочующих вблизи линии, и учинили „столь храбрый достохвальный поиск, что без всякого урону нескольких русских людей из варварских рук выручено, да и сей ветренный народ в такой страх привели, что и поныне они чувствуют.

 

Карательная экспедиция русских отрядов в степь была неожиданна и произвела на киргиз потрясающее впечатление. Киргизы были терроризованы; они начали было выдавать из плена захваченных в годы пугачевского восстания русских и башкир.

 

Летом 1775 г. регулярные части войск по приказанию вице-президента военной коллегии графа Потемкина были сняты с Оренбургской линии и уведены в Россию. Защита пограничной линии была возложена на слабые силы иррегулярных войск — казаков и башкир. Киргизы, осведомившись о том, что регулярные части сняты с линии, бросились мстить башкирам за февральский набег на киргизские улусы и за „измену новому государю".

 

Бывший аманат Пугачева — султан Сеидалий Дусталиев, Тутай — батырь, Кадырь — батырь, Нурабай — батырь, собрав до 400 киргиз Чиклинского, Чумекейского и Байбактинского, Табынского и Джагалбейлинского родов, двинулись на внутреннюю сторону.

 

Переправившись через р. Урал, ниже кр. Верхнеозерной, 8-го ноября 1775г. киргизы напали на две маленьких башкирских деревушки, сожгли их, захватили скот, имущество, 33 чел. башкир и скрылись в степь, где приступили к допросу пленников, стараясь выпытать, где находится „новый государь" (т. е. Пугачев).

 

Не добившись от башкир все же никаких сведений о новом государе, султан Сеидали вручил старшине Исямгу-лову два письма, написанные по-татарски бывшим при нем муллою, послал его обратно в Башкирию, чтоб тот объявил там башкирским людям и их начальникам.

 

Исямгулов с письмами султана Сейдали прибыл в деревню Канчурину, откуда был доставлен в кр. Верхнеозерную к бригадному генералу Корфу. Корф, по допросе Исямгулова, представил эти письма в г. Оренбург ген. Рейнсдорпу. Приводим здесь перевод писем:

 

„Если бы Сан был добр, то между вашими и нашими улусами сообщение было; ибо хотя с Россиею у киргизцев от времени Абулхаира хана и было мирно, однако с прибытием нового государя, с генералом (Рейн-сдорпом) находимся раздоре, а с теми, кои к государю преклонны, мирными. При чем детям мусульманским бесчестие одно быть может: от враждующих на нас русских никакого предосуждения мы не имели, только от преклонных государю башкирцев великое разорение претерпели, которые сею весною отовсюду как людей, так и лошадей и верблюдов много взяли, девок и женок да служанок погубили не мало.

 

Да от враждующих на нас россиян, при настоящем их спокойном пребывании, придержащимся госуда-

 

р я, вам и нам добра быть не может. А лучше, ежели бы мы обе стороны, будучи мусульмане, утвердясь между собою согласием и мир о м, и пойти совокупя до прибытия нового государя на Россию воевати.

 

С самого основания нашея такого башкирского разорения слышать вам случалось ли? Мы не могли вытерпеть вашего поступка. Один улус забрали. Если бы самым делом захотели забирать, то бы половину орды (башкирской) сокрушили. Только мы по воуповании нового государя находимся и повеления его нарушать не хотим. А вы, видно, от государя отчаялись? Сей ваш поступок советуем вам оставить. Если же не оставите, то в середине улусов ваших увидеть готовтесь. Буде господь бог великого государя принесет, то каждого преступления ему представить имеем; и преступление чье есть, то во первых бог, а за тем государь рассмотрит. Ежели вы склонны будете, то с нами сношения имейте и помощью заимствуйте.

 

Буде же вопреки сего поступите, то на нас не пеняйте. Если же у вас худые мнения будут и вы в неверность обратитесь, то однако ж мы правоверия держаться не оставим. Если же вы от чаемой беды убегнуть желаете, то пребывание ваше учредите по Орь реке, где по состоянию общему списываться можете, если вы на сие согласны будете.

 

В заключение сего письма Сеидали султан Дусалиев сын собственноручно печать приложил, какова с изображением имени его отца. Дусали султана чернильная приложена".

 

Набег султана Сеидалия и его „возмутительное" послание к башкирам сильно встревожили администрацию края. Отец Сеидалия султан Дусали, племянник хана Малой орды Нурали, управлял сильными Табынским и Таминским родами. Соединение киргиз-кайсаков с башкирами для совместных действий против России могло иметь весьма опасные последствия.

 

Донося о действиях султана Дусали и его сына Сеидалия в коллегию иностранных дел, генерал Рейнсдорп пишет, что султан Дусали „в бывшее замешательство приобщился к Пугачеву, отдал к нему в аманаты своего сына Сеидалия и несколько киргиз, и служил Пугачеву со всею преданностью до самого истребления сего злодея". „А как скоро тот злодей с его толпами сокрушен, то он, Дусали, писал о своих худых поступках и просил о исхо-датайствовании ему в том всемилостивейшего прощения и прежнего содержания. Я, получа то письмо, уважая легкомысленное состояние сего народа, не оставил в надлежащих терминах представить по зависимости начальства, командовавшему здешнею губернией генерал-аншефу графу Панину, от коего представлено е. и в.; на что 12 августа настоящего 1775 г. е. и. в. своим указом всемилостивейше указать соизволила, содержать его, Дусали султана, по-прежнему и довольствовать по обыкновению жалованием. Сие монаршее соизволение, ему, Дусалию, пристойным образом объявлено было. И хотя он, Дусали, получа сие всемилостивейшее прощение и успокоясь было, но между тем, не оказав никакой здешней стороне пользы, забыв то матернее е. и. в. милосердие, паки отважился ныне пуститься на злодейство, как сам и дети его имеют влечение к тому злодею самозванцу."

 

Ген. Рейнсдорп сделал распоряжение в спешном порядке разведать, кто этот башкирец Сан, которому было адресовано послание Сеидалия и каковы настроения у башкир.

 

Для разведывания в Башкирию, в Уфимскую провинцию, был командирован переводчик губернской канцелярии Бекчурин, которому было поручено: 1) отыскать старшину Сана, на имя которого было адресовано послание Сеидалия: если он будет найден, схватить его и доставить в Оренбург под надежным конвоем; 2) разведать, „в каких мыслях они, башкиры, находятся и не имеют ли иногда согласия и преклонности в сообществе ворам-кир-гизам".

 

В январе 1776 г. Бекчурин донес из Уфы, что среди башкир Ногайской дороги старшины Сана не оказалось, а что „башкирский народ по-прежнему пребывает в должной тишине".

 

Между тем в башкирских деревнях был пойман „иноверец" Уширов, участвовавший в толпе султана Сеидалия при набеге его на башкирские деревни. Уширов, как оказалось, происходил из пленных джунгар; он попал в плен к киргизам в малых летах и находился в работниках у киргиза Дертикаринского рода Буталова. Собираясь в набег с султаном Сеидалием, хозяин взял его с собою. При нападении киргиз на башкирские деревни, у них с башкирами произошла стычка, во время которой Уширов от киргиз бежал. Чтоб получить свободу, он изъявил желание принять христианство и поселиться среди калмыков. Уширов показал, что „киргиз-кайсаки к нападению на здешнюю сторону побуждаются появившимся в улусах султана Дусали "святым невидимкой", который уверяет киргиз, что до тех пор, пока он будет находиться среди них, ничего им вредного последовать не может". Киргизы, поверив „святому", предприняли ряд набегов на русские границы...

 

… Затем ген. Рейнсдорп отправил письмо Дусали, в котором пишет: „Заблуждение султана с народом поставляется весьма удивительным, потому наипаче, что он человек особого и преимущественного против других роду и состояния, однако впадает в такое суеверие, которое и малого вероятия не достойно, а видно выдумано от коварных и ненавистных спокойствия людей".

 

„Что касается поступка султана Сеидалия,— пишет Рейнсдорп,— то буде султан Сеидали в здешние руки попадется, то по государственным законам не токмо жестоко за то наказан, но и в ссылку на каторгу сослан будет."

 

В обоих посланиях ген. Рейнсдорп совершенно умалчивает о прокламации султана Сеидалия, говорящей о приверженности киргиз к Пугачеву, чтоб не придать в глазах орды набегам мятежного султана на башкирские деревни политической окраски. Имя Пугачева старательно затушевывается. Действия Дусали и Сеидалия рассматриваются под знаком обычной киргизской баранты.

 

В письме от 14 марта 1775 г. хан Нурали обрушился на ген. Рейнсдорпа рядом упреков за то, что генерал пренебрегает его советами и тем лишает его возможности успокоить орду...

 

… Хан требует, что губернатор отправил воинский отряд и башкир на р. Хобду и Илек и разорил там улусы „оказывающих злодейства" киргизов Табынского и Та-минского родов и „их начальника Дусали султана..."

 

… Характеризуя деятельность хана Нурали в письмах к ген. Рейнсдорпу, султан Дусали пишет, что хан является виновником разграбления в степи торговых караванов. Известного грабителя караванов старшину Кудаиса хан сделал „знатным человеком".

 

Далее султан Дусали пишет: „Сеидалий пришел ко мне, в его продерзостях принес раскаяние, пал в ноги и приговаривал: хотя де он всемилостивейшей государыне служить ныне и будет, токмо де уж прежние его службы остались затменными. При этом Сеидали по обычаю дал такой клятвенный пароль, что он, ежели впредь когда либо к таковым ворам приобщится, то не только к ссылке, но и в преисподней быть себя подвергает".

 

Если впредь Сеидали не исправится, то Дусали „извергнет его из сыновнего звания и, совокупись с здешней стороной, в вечное мучение предать его не оставит".

 

В знак своей преданности Екатерине П, султан Дусали прислал из орды 5 русских пленных. Однако впоследствии выяснилось, что этих пленных выручил султан Айчу-вак, но когда везли их в Оренбург, Дусали перехватил их на дороге и, подменив письмо Айчувака своим, представил их Рейнсдорпу от своего имени.

 

Чтобы заслужить доверие правительства, султан Дусали признает, что действительно „вверх по Илеку в киргизских улусах проявился неведомо какой человек, коего называют святым, а имя ему Куктемир, который научает киргизцев к нападению на башкир, в рассуждении чего предлагает, чтоб как в России, так и в Башкирии были приняты меры предосторожности".

 

Донося о настроении киргиз-кайсаков, Дусали султан пишет, что „Табынского рода "вор" Калбай, Таминского — Кадырь, Садыр Джамбулат, да Джагалбайлинского рода старшина Ялбарис в трех стах человек выехали для злодейства". Джагалбайлинского рода „вор" Тутай выехал к верховьям трех речек Кизил, почему рекомендует „в крепостях взять предосторожность, и тех киргизцев ловить и побивать".

 

„Если же,— заканчивает султан Дусали,— Семиродский народ высланными войсками искоренен и улусы их разорены не будут, то он султан, останется совсем в оскорблении".

 

В конечном выводе совершенно ясно обрисовалась вражда хана Нурали и султана Дусали. Хан Нурали требует истребить воинскими отрядами улусы табынцев и таминцев, которыми управляет султан Дусали. Султан требует уничтожить улусы приверженцев хана — семиродцев.