Его уже нет в живых, остались стихи и сын. А прожил Виктор Мармонтов почти всю свою жизнь (1937 — 1990) в Казахстане и удостоился скудной публикации только в коллективном сборнике «Ступеньки» (Алма-Ата, 1976). Прыткий собкор «Литературной газеты» походя высек его за «невнятность и отсутствие смысла», процитировав для убедительности с купюрами вот эти строки из стихотворения «Судьба»:

 

 

Так что не без горечи можно признать, что состоялась «публикация» Мармонтова и в центральной печати...

 

Был он как бы разноглазый, слабо улыбчивый, похожий на постаревшего Блока с портрета К. Сомова. Был человеком тихим, мягким, не очень общительным, хотя и доверчивым, но, главное, непреклонным в своей отдельности от всех — в жизненных и поэтических устремлениях. Одиноким и подозрительным как всякая поэтическая самобытность.

 

В журналах и газетах либо шарахались от него, как от юродивого, либо высокомерно поучали, что поэзия должна быть непременно гражданственной. Но он-то думал по-другому: «Чем медленнее совершенствуется мир, Тем совершенней стихотворец». Он писал, как жил, — не ожидая и не требуя милостей ни от литературных временщиков, ни от советских чиновников.

 

Родился Виктор в знаменитом каторжном Нерчинске в семье ветеринара, который в 1939 году был в массовом порядке репрессирован по политической статье и надолго стал зеком не менее знаменитого Карлага. Там, в Долинке, куда семья перебралась из Акмолинска поближе к отцу, школьный учитель из ссыльных впервые заметил способного мальчика. В Долинке и Темир-Тау, не очень поэтических местах, начиналась его негромкая проникновенная поэзия. Светлая и теплая — то ли по контрасту с действительностью, то ли по характерному для Мармонтова ощущению своего одиночества, в котором он находил «бездну знания».

 

Потом были попытки литературной профессионализации: занимался в молодежном семинаре благосклонного к нему Олжаса Сулейменова, пробовал поступить в Литературный институт им. Горького, со стихами, одобренными Ильей Сельвинским. Но даже авторитетные доброжелатели не в силах были помочь — стихи не брали ни в «Комсомольской правде», ни в «Просторе».

 

Созерцатель, человек разносторонних интересов и пытливого ума, он не отчаивался, хотя все больше понимал, что его поэзия прокормить его не сможет. Что ж, он пробовал профессии иные (химфак КазГУ, медицинский и политехнический институты — в каждом учился не более двух лет), пока не стал работать в качестве инженера-электрика и наладчика на заводах того же Темир-Тау… Стихам это не мешало, они могут долго ждать своего часа и читателя.

 

Так о странном, почти мифическом поэте Мармонтове знали только на слух, когда еще в студенческие годы он выступал на вечерах поэзии в Университете, и знали по слухам — вроде живет, вроде пишет. И еще при жизни понемногу забывали, пока он не ушел от нас безвестно и навсегда.

 

А поэзия его была и осталась по-пастернаковски многоглазой, чуткой и жадной к звукам и краскам мира, благоговейно роднящейся с ним:

 

 

Стихи его наполнены сокровенными раздумьями о «времени и о себе», о сути поэтического назначения — той истинной гражданственностью, тем осмыслением, которые Пушкин определял как «свободный ум» («Ты царь: живи один. Иди, куда влечет тебя свободный ум»). Наверно, Виктор Мармонтов особенно ценил несуетность и «творческую волю» художника, наверно, понимал неизбежную жертвенность поэтической судьбы в хрущевско-брежневские времена, но твердо верил в ее высокую, по Божьему промыслу, духовную искупительность (ведь «Бог сверчка с звездой соединил»). Иначе что же давало ему право так спокойно и гордо, перекликаясь с Рильке, писать: «Что стоят эти споры с веком? И в злобе дня и в созерцании тиши… Живи, строка, а гибель человека — Расплата за полет души»?..

 

Может быть, и его, как Блока, постепенно убивало «отсутствие воздуха». Может быть, он потому и казался разноглазым, что был, как поэт, двоевидящим (имел свои «вещие зеницы»), но никогда не мог стать поэтом двоякодышащим, способным на компромиссы («от лжи меня хранило ремесло» ).

 

Светлый и печальный рыцарь поэзии, инженер-наладчик в миру. «Белый лебедь с черными крылами...».

 

Вот несколько его стихотворений как свидетельство их поэтической подлинности.

 

* * *

 

 

* * *