Согласно Экзюпери, все мы происходим из своего детства, и Жовтис, следовательно, тоже, единственный сын в семье адвоката. Мне, например, всегда казалось, что у А. Л. есть какое-то юридическое образование: он думал и поступал почти всегда безошибочно, внушая впечатление какой-то высшей нравственной правоты. Хемингуэй сравнил писательскую совесть с парижским метром-эталоном. Это очень напоминает честность и принципиальность Жовтиса, которую многие называли бесстрашием.

 

Наверно, это качество не только благоприобретенное, не только генетический код, или наследственность. Помимо детства, в силу сложившихся обстоятельств Жовтис формировался как маргинальная личность, хотя, вероятно, сам предпочел бы назваться «космополитом» .

 

Война, настигшая его в родной Виннице в ночь выпускного школьного вечера, и срочная эвакуация уже под фашистскими бомбами, приведшая на край света — в Алма-Ату, оставили глубокий, долго саднящий след в его душе и памяти. В лирике того времени — патетические послания Родине, друзьям и соклассникам, ушедшим на фронт, в отличие от него, невоеннообязанного, ощущение причастности к своей катастрофической эпохе: «Мы современники/ Грозных больших событий… Будут, ждут в пути нас битвы...»

 

Быть может, это была целительная историческая травма, закалившая духовную стойкость, чувство личного достоинства и гражданской ответственности и чести всего поколения, в том числе и его самого. «Пересечение этнографических границ» (Н. Ровенский) в такие годы всегда идет на пользу человеку искусства, не только обогащает, но и поддерживает, спасает его в трудные времена. Необходимость укоренения в иной этнокультурной среде Жовтис воспринимает без ностальгического надрыва — как знак «советской судьбы», которую он разделил с миллионами эвакуированных и, еще хуже, репрессированных соотечественников. Алма-Ата оказалась для него не только экзотически красивым, но и желанно-родным городом. Здесь прошла его студенческая юность, со своими особыми «университетами», случилась единственная на всю жизнь любовь, пришла, наконец, заслуженная известность и общественное признание.

 

Небезынтрестно, что студент журналистики КазГУ, еще помня о своем «отшельничестве», начинает свое азиатское укоренение с самого главного: «Я вот учу сейчас гортанный,/ Степной джамбуловс-кий язык… И рьяно, волею Аллаха/ Прогнав унынье и печаль,/ Учу, учу язык казахов/ И не смотрю назад и вдаль...» / февраль 1942/. Не забудем, что это уже не бытовой, а творческий интерес к языку Абая, Торайгырова, Джамбула, К. Аманжолова и других писателей, которых он будет перелагать на русский язык. Но дипломную работу будет защищать на украинском материале — «Печать Украины в борьбе против немецко-фашистских захватчиков» (1946). Затем, уже в 50-х годах, он открывает для себя глубочайшую корейскую лирику и, никогда не забывая о «батыавщгне» и ее поэзии, будет переводить и английскую стихотворную классику.

 

Фигурально говоря, Жовтис «пошел» с Украины, пришел в Казахстан и, обойдя полмира, заглянув в Древнюю Русь и Великую Степь, навсегда остался на великой земле Чокана — Абая — Ауэзова.