Об идентичности и кризисе ее

Политическая стабильность зиждется не только на неких объективных основаниях, которые оформлены в политических институтах, имеют место в легитимных политических процессах и подкреплены социальной структурой общества. В большой степени, в особенности в период социальной трансформации, политическая стабильность зависит от психологических факторов: социального самочувствия, настроения, уверенности в завтрашнем дне, чувстве защищенности, ощущении соответствия личных интересов тенденциям развития общества. Именно от тех психологических факторов, которые непосредственно связывают человека или гражданина страны с государством, с политикой, проводимой органами государственной власти. Ключевым понятием, связывающим на психологическом уровне человека с государством, является понятие идентичность.
 
Идентичность в индивидуальном плане означает тождественность человека самому себе и обозначает твердо усвоенный и личностно принимаемый образ себя во всем богатстве отношений личности к окружающему миру, чувство адекватности и стабильного владения личностью собственным “я” независимо от изменений “я” и ситуаций.

 

Идентичность имеет много уровней. Человек, кроме собственного тела, имени, личной биографии, идентифицирует себя также со своей семьей, родом, племенем, этносом, другими социальными группами (профессиональная, партийная и т.п.) религией, культурой, историей, традициями, пространством (местом рождения, проживания), временем (эпоха, значимые для человека годы, события), государством, цивилизацией.
 
В политологии под идентичностью обычно понимаются специфические культурные, лингвистические и пр. особенности, которые признаются различными группами, характерными для себя, отличают их от других групп и связывают межу собой в такой мере, чтобы обеспечить солидарность.
 
В приложении к социальным явлениям понятие идентичности имеет не меньшее значение, чем в онтогенезе и в психологии человека. Древнекитайские мудрецы учили: проклятие жить в эпоху перемен. Такое отношение неудивительно, ведь перемены вызывают кризис идентичности, разрушая привычные идентификации.
 
Там, где дело касается групповой идентификации, речь идет не только и не столько о силе личности, его зрелости или здоровье, сколько о чувстве защищенности, ощущении уверенности. Групповая идентичность обеспечивает чувства солидарности и безопасности членов этой группы.
 
В эпохи перемен важнейшими из всех уровней или видов идентичности нам представляются национальная (этническая) и государственная идентичность.
 
Английский психолог A. Branthwaite, считая идентичность формой психологической связи индивидуума с государством, выделяет три основные формы: культурная идентичность, стейтизм и институциональная идеология3. Наша ситуация всеобщего кризиса идентичности первоначально затрудняла дифференциацию этих форм столь дробно. Она вынуждала исходить из иных теоретических оснований, которые из-за своей инаковости, тем более касающихся психологии, не теряли истинности. Основными формами психологической связи индивидуума с государством могли быть выделены, по нашему мнению, национальная (этническая) и государственная (гражданская) идентичность.
 
Национальная (этническая) идентификация есть отождествление себя с определенным языком, культурными особенностями, в том числе религией, традициями, историей, Отечеством. Эти “пять истин” позволяют человеку ответить на вопрос “Кто ты?”. По классификации A. Branthwaite ее можно отнести к культурной идентификации.
 
“Государственная идентичность представляет собой соответствие всех элементов государства признакам независимого государства”. На уровне индивидуума она соответствует гражданской идентичности и означает, что та группа, которая является “единственным источником государственной власти” (народ) одобряет институты, философию и политику, проводимую лидерами государства. Гражданская идентичность есть оценка себя гражданами страны прежде всего как части единого народа независимого государства. В такой интерпретации государственная (гражданская) идентичность вбирает в себя выделяемые A. Branthwaite стейтизм (“центральное место здесь занимают лидеры государства и символы их власти”) и институциональную идеологию (“наш” образ действий считается самым правильным”).
 
В ситуации психологической спутанности и, вследствие этого, затрудненности теоретического анализа, не говоря уже об обыденном анализе на рассудочном уровне, политическое руководство страны сфокусировало свое внимание на идеологии стейтизма (укреплении государства в аспекте усиления позиций его “лидера и символов его власти”) и институциональной идеологии. Последняя также была ориентирована на становление институтов, философии и политики, которые удовлетворяют и соответствуют представлениям о “правильности “нашего” образа действия” правящей элиты.
 
В эволюции общественно-политического процесса в Казахстане в период становления независимости произошел переход от доминантности национальной идеи к сугубо го-сударственнической идее. “… Национальная идея выполнила свою короткую миссию в рамках идеи достижения суверенитета и вынуждена была уступить лидерство другой идее — государственно-политического развития, ставшей парадигмой следующего одноименного этапа в эволюции общественно-политического процесса, переживаемого сегодня Казахстаном”.
 
В Казахстане происходит конкуренция двух основных этнических культур — казахской и русской. Политический философ д-р Р.К. Кадыржанов выделяет три сферы общественного бытия, в которых конкуренция казахов и русских выражается наиболее отчетливо, а именно демографическую, политическую и культурную. “В демографической и политической сферах этническая конкуренция протекает с вполне очевидным доминированием казахского этноса -пишет он. — Что касается культурной сферы, то положение здесь предстает сложным, неоднозначным и даже противоречивым”^).
 
Если продолжить рассмотрение теоретических оснований идентичности в контексте современной духовной ситуации, то последняя, по мнению многих исследователей, характеризуется выходом на первый план не экономических, не политических, а культурных различий, усилением национального фактора. Автор новой парадигмы в понимании политических процессов конца XX века Сэмюэль Хантингтон считает, что все более важной становится идентичность на уровне цивилизации в эпоху, когда доминирующим фактором мировой политики является столкновение цивилизаций (8).
 
Цивилизационная идентичность в своей целостности означает, по нашему мнению, высокую степень и единство национально-государственной идентичности. По аналогии с силой личности, его “самости”, сила цивилизации означает малую удаленность уровня национальной идентичности от уровня гражданской идентичности. Отсюда уже не кажется парадоксом фраза Л.Пая о Китае: “Это цивилизация, которая выдает себя за страну”.
 
Превращение Казахстана в независимую страну было обусловлено, кроме прочих факторов, общим подъемом на территории Союза национализма. Под национализмом надо понимать здесь движение, которое стремится к образованию собственного государства, во главе которого стоит представитель этой нации. Это движение ставит перед собой цель осуществления принципа совпадения политической и национальной единиц. И этот принцип, как представляется, является желанным для борющегося за свободу народа прежде всего потому, что его осуществление должно вести к возрождению его культуры, языка, традиций, религии, изучению истории, уважению к Отечеству и, в целом, к обретению попранного достоинства. Первое проявление подобного национализма после объявленного М. Горбачевым курса “перестройки” было именно в Казахстане в 1986 году. Декабрьскому восстанию тогда была дана крайне негативная оценка.
 
Исследователь проблем национализма Гия Нодия назвал национализм той исторической силой, “которая позволила объединить политические организмы в демократические модели правления ”(9).
 
Существует множество определений понятия национализма. Он вызывает неоднозначную реакцию и, по-видимому, до сих пор нет определенного и согласованного подхода к этому явлению. По нашему мнению, такой феномен как национализм возникает из взаимоотношений национальной и государственной идентичностей. Так если сила национальной (этнической, культурной) идентичности достаточно велика, а государственная вовсе отсутствует, вследствие отсутствия у данной нации своей государственности, можно говорить о неизбежности проявления национализма у такого этноса. Это не противоречит определению специалиста по этой проблеме Эрнста Геллнера: “Национализм- это прежде всего политический принцип, суть которого состоит в том, что политическая и национальная единицы должны совпадать” (10).
 
Исходя из того, что национальная (культурная) и государственная идентичность есть основная форма психологической связи индивидуума с государством и обобщая сказанное, под национализмом можно понимать некий, по нашему мнению, психологический феномен, возникающий в результате взаимодействия национальной и государственной идентичностей при высоких энергетических характеристиках первой и слабой проявленности второй, когда у этноса отсутствует своя государственность, и который затем получает свое (различное) идеологическое обоснование.
 
Появившиеся после декабрьских событий 1986 года национальные партии, ставившие своей целью обретение независимости Казахстаном, были достаточно сильны и служили подпоркой для официального руководства республики в реализации данной цели. После получения независимости эти партии, хоть и не своими руками, но добившись поставленной цели, фактически не сумели выработать какой-либо другой конструктивной цели, которая могла бы сплотить народ для реализации ее с той же энергией. В этом, по большому счету, нельзя винить эти партии. Однако очевидно, что кроме того позитивного национализма времен обретения независимой государственности, необходима была долговременная, конструктивная, глубоко продуманная политическая программа становления национально-государственной идентичности.
 
Такая программа должна была быть самым тесным образом, как единое целое, вплетена в процесс модернизации, проводимый ныне по универсалистским меркам. “К сожалению, национальная идея была искусственно ограничена рамками идеи получения суверенитета, фактически произошло их отождествление, хотя национальная идея намного шире и богаче по содержанию. Во многом именно по этой причине с достижением Казахстаном де-юре государственной независимости и суверенитета национальная идея стала затухать. Приходится только сожалеть о том, что в то время в национальную идею не был вдохнут дух культурного возрождения, развития языков, восстановления и активного наполнения исторической памяти, формирования национального самосознания этносов Казахстана” (6).
 
Становление государственности есть процесс формирования новых институтов. В первую очередь — это само, фактически, а не формально, суверенное государство, декларирование независимости и признание таковой мировым сообществом, решение всех вопросов о территориальной целостности и государственной границе и проблем безопасности. Это также принятие Конституции, государственного гимна, символики и т.п.
 
Вместе с тем — это становление единого источника суверенитета, народа Казахстана как единой Нации — единого субъекта и единственного источника государственной власти. Вопрос становления государственности как некоего относительного завершенного процесса тесно связан с достижением государственной идентичности, который в свою очередь неразрывно связан с национально-культурной идентичностью. В этот, касающийся более психологических факторов и состояния общественного сознания, процесс входит, по определению, данному в Концепции формирования государственной идентичности Республики Казахстан:
 
— “самооценка всеми гражданами себя как части единого народа независимого государства”;
 
— “самооценка государственных институтов как работающих в рамках независимого государства и в его интересах”;
 
— “самооценка всех политических сил как взаимодействующих во благо этого государства” (5).
 
Констатируя необходимость наличия перечисленных сторон гражданской идентичности у населения для того, чтобы можно было говорить о государственной идентичности и, соответственно, о действительной суверенности государства, упомянутая Концепция, на наш взгляд, спешит объявить их реально существующими. Важнейшим в определении того, можно ли говорить об их наличии в стране, является не просто факт частичного их присутствия, а широта охвата и энергетические характеристики или сила выраженности упомянутых трех инстанций.
 
Что касается культурной интеграции общества, то этот принцип модернизации недооценивается и, порой, вовсе игнорируется. Тем самым игнорируется, на наш взгляд, достаточно простая истина, что нет и не может быть государственного строительства без культурного, без укрепления национальной идентичности этноса, который желал осуществления упомянутого выше принципа национализма.
 
Уровень идентичности поддается социологическим исследованиям и его можно вполне корректно определять. Анализ же ситуаций в тех или иных конфликтных зонах позволяет судить об уровнях национальной и государственной идентичности у представителей различных этносов. Происходящие в постсоветском пространстве процессы дают возможность выдвинуть следующую гипотезу: уровень конфликтогенности определяется такими параметрами, как разность сил идентичности национальной и разность сил идентичности гражданской или государственной у представителей различных (основных на данной территории) этносов. В соответствии с этим можно вывести функциональную зависимость или формулу степени конфликтогенности. Применение математической формулы к объяснению социальных процессов может показаться не совсем корректным, но поскольку социология всегда имеет дело с количественными показателями, постольку такие заключения, по-видимому, неизбежны. А приводимая формула была выведена в ходе социологического исследования:
 
KG = (Ina — Inb) х (Isa — Isb),
 
где KG — степень конфликтогенности.
 
Ina — идентичность национальная титульного этноса,
 
Inb — идентичность национальная других этносов,
 
Isa — идентичность государственная титульного этноса,
 
Isb — идентичность государственная других этносов.
 
Надо отметить, что наиболее нежелательны отрицательные значения конфликтогенности и, очевидно, уровни, превышающие какие-то максимальные критические величины, которые требуют еще своего выявления. Думаем, что дальнейшие социологические опросы подтвердят и уточнят данные выводы.
 
С целью изучения кризиса идентичности, который достаточно остро ощущается в Казахстане, а также процесса обретения населением новой идентичности в мае 1996 года Институтом развития Казахстана было предпринято социологическое исследование по всем областям Казахстана с величиной выборки 2900 человек (11).
 
Несмотря на то, что 88,2% респондентов являются гражданами Казахстана, на вопрос: “Кем Вы себя ощущаете?”, который затрагивает только субъективную сторону и, следовательно, напрямую связан с процессом гражданской самоидентификации, лишь 11,0% респондентов ответили, что ощущают себя гражданами Казахстана. В 2 раза больше людей продолжали считать себя гражданами СССР (22,1%) и 39,4% ощущали себя гражданами СНГ.
 
В сравнительном аспекте респонденты более всего, со значительным отрывом от других вариантов, идентифицируют себя со своей национальностью. В среднем 40,8% населения считают себя прежде всего представителем своей национальности.
 
Далее в иерархии идентичности идет государство. 27,3% населения считают себя прежде всего представителями своего государства. Причем в данной группе различие по национальному признаку совершенно незначительное. То есть 
 
Представителем какой общности Вы считаете себя прежде всего?
(по республике)
 
представителями прежде всего своего государства считают себя 27,9% казахов, 26,9% русских и 27,1% других национальностей. Распределение же преимущественной идентификации себя со своей национальностью дает резко контрастную картину по этому же признаку. Больше половины казахов (54,8%) считают себя прежде всего представителями своей национальности, считающих так русских — 31,1%, других национальностей — 33,5%.
 
Подставив имеющиеся у нас значения переменных в выведенную нами формулу, получим:
 
(54,8 % — 31,1%) х (27,9% — 26,9%) = 23,7
 
По этой, конечно же, условной формуле степень конфликтогенности в казахстанском обществе на национальногосударственной основе на май 1996 г. была равна 23,7. По-видимому, это не слишком высокий и не деструктивный показатель. Однако, если учесть от каких малых величин зависит возможность его коренной перемены в сторону отрицательных либо невероятно больших степеней, то следует делать выводы о необходимости проведения филигранной политики по удержанию политической стабильности в обществе.
 
Если в вопросе: “Представителем какой общности Вы считаете себя прежде всего ?” альтернативой государству были национальность, религия или некая другая общность, или идентичность проявлялась в сопоставительных величинах, то вопросом “Кем вы себя ощущаете?” ставилась цель изучения собственно гражданской идентичности в ее имманентных специфических характеристиках.
 
Выводы здесь неутешительны для Казахстана. Хотя на вопрос еще более специфичный, касающийся гражданской самоидентификации “ Считаете ли вы себя гражданином республики Казахстан?”- “да” ответили 79,1% (чуть меньше, чем являются гражданами Казахстана — 88,2%). Если к этой цифре прибавить тех, кто ответил “больше да, чем нет” (8,7%), то показатель считающих себя гражданами Казахстана возрастет до 87,8%, что сопоставимо с являющимися гражданами ~ 88,2%. И все же, если в сравнительных величинах государственная или гражданская идентичность стоит на 2 месте после национальной, то характеристика силы проявленности казахстанской идентичности очень слаба и стоит лишь после СНГ, не являющегося целостным государством, а их Содружеством, и даже после идентификации себя с уже несуществующим СССР.
 
Необходимо отметить очевидную бесспорность того, что, чем выше уровень самоидентификации по критерию своего государства у всего населения страны, тем устойчивее и стабильнее государство.
 
Равномерность распределения государственной самоидентификации по национальному признаку говорит, при всех недостатках и слабостях, о фронтальности и равномерности охвата всего населения процессом становления гражданской идентичности. Однако это не может служить поводом для самоуспокоенности, поскольку она, во-первых, также равномерно слаба, во-вторых, превалирование у населения идентичности национальной, чрезвычайная размытость ее по различным другим критериям, говорящая о ее глубоком кризисе, набирающее силу социальное расслоение (в иерархии на 4-м месте — 12,6% считают себя прежде всего представителями своего социального слоя, среди русских 15,1%, среди казахов 10,4%, других — 11,6%), сохраняют достаточно высоким потенциал государственной неустойчивости и конфликтогенности.
<< К содержанию

Следующая страница >>