События 1916 г. были исключительным явлением в дотоле относительно мирной жизни Казахстана и Киргизстана и первым всеобщим массовым выступлением против царской администрации и владычества своих и пришлых эксплуататоров.

 

Малочисленность тогда на территории Казахстана и Киргизстана наличных царских войск, невозможность быстро перекинуть из России подкрепления, тревожное состояние царского правительства в связи с германским наступлением и возбуждением на Востоке создавали неуверенность в завтрашнем дне, даже панику колониальной буржуазии в Казахстане и Киргизстане. Это паническое настроение европейского населения особенно заметно было в первой половине восстания, когда еще неизвестно было, во что оно выльется. Европейское население пригородных районов и сел переезжало быстро с имуществом в ближайшие городские местности, где имелись военные силы для самозащиты, по возможности самовооружались, создавали в некоторых местах добровольные дружины (например, в бывш. Верном, Пржевальске и поселках). Этим чувством паники охвачена была не только русская буржуазия, но и туземный торговый класс и байский элемент, которым режим царизма во многих отношениях был выгоден.

 

Как мы видим, в полукочевых и кочевых районах недовольство местного населения в основном накапливалось по линии земельно-крестьянской колонизации и на почве отбирания у населения всех удобных земель и отодвигании его в менее плодородную степь, вынуждая заниматься только скотоводством — неустойчивой формой хозяйства, всегда зависимой от климатических условий и земледельческого хозяйства. В процессе земельной колонизации, как мы видели при изложении основных экономических причин восстания, при отчуждении или прямом изъятии у целых аульных обществ их земельных площадей, всегда огромную роль играла казах-киргизская местная администрация и имущие байско-манапские элементы. Чины переселенческой администрации всегда, прежде чем начать свою работу в каком-либо из районов, сговаривались с этими эксплуататорскими верхушками, т. е. так называемыми «влиятельными людьми», при помощи которых можно было легко провести свои цели по изъятию земель.

 

Казахские и киргизские баи и администраторы видели в работах бывш. Переселенческого управления возможность наживы и меньше всего опасались экономического стеснения в отношении себя. Ни одна «аренда» земель по рублю и меньше (как в большинстве практиковалось) у каза[хов] и киргизов переселенцами или городскими мещанами не обходилась без посредничества этих «влиятельных» лиц. Последние получали так называемые «темные» сборы в свою пользу и таким образом общественные земли, принадлежавшие целым родовым общинам, оказывались запроданными за бесценок переселенцам. Во всех спорах о водо-и лугопользовании, о пастбищах и т. д. казах-киргиза с переселенцами опять-таки наживались эти байские элементы за счет бедноты. Вся казахская администрация была по «Степному положению» и «Положению об управлении Туркестанским краем» приспособлена к эксплуатации казахского населения. Подати и повинности, всякого рода поборы, взыскания с обществ тех или других штрафов — все это ложилось на плечи бедноты и средних слоев. Во всех случаях казахские и киргизские администраторы, аксакалы и бии старались с себя свалить вину на русскую администрацию и переселенцев-крестьян.

 

Таким же эксплуататорским элементом в глазах казахских и киргизских масс являлись все казахские и киргизские чины, пристроившиеся при русской администрации в лице переводчиков, писарей и даже «джигитов» (казах-киргизских полицейских). Ненавистны были для них разные торговцы, всегда расселявшиеся по поселкам и городским пунктам в лице разных пришлых сартов, армян, татар и т. д., дававшие кочевникам ситец и всякие другие товары по дорогой цене в «рассрочку» на «проценты» под осенний урожай кочевников. Еще до восстания против царизма у казах-киргизов появились уже немногочисленные свои ростовщики, ссужавшие под огромный процент деньгами и скотом беднейшие слои.

 

Казахские и киргизские баи и манапы основывали свое господство над беднейшей частью населения на почве обладания лучшим стадом скота, лучшей частью общинно-родовых земель, пастбищами, связью с казахской и киргизской администрацией (волостные, аульные старшины и бии), состоявшей из тех же баев и служившей посредницей в эксплуатации русской администрацией казах-киргизских масс.

 

Беднейшие и средние слои носили общее наименование ка-ра-пухара (чернь или подданные); сюда входили и сельскохозяйственные батраки, серик или уртакчил, кошчи (беднейший земледелец), чарва (кочевой бедняк) и другие более многочисленные середняцкие элементы. Если принять во внимание число батраков, малаев, кошчи и т. д., занятых в казачьих, крестьянских и байских хозяйствах, в кочевых и полукочевых районах, и прибавить сюда огромный слой середняцких элементов казах-киргизов, то вся кара-пухара составит почти 3/4 всего казахского и киргизского населения, представлявшего собою объект эксплуатации и слой вечно недовольный.

 

По уездам Сырдарьинской губернии, уезду Джизакскому, Джетысуйской губернии и Каракалпакской области основной элемент повстанцев составил вышеопределенный нами слой беднейших и середняцких элементов казахского и киргизского населения. Выступление повстанцев имело более активный характер в тех районах, где беднейшие и середняцкие слои населения больше всего подвергались эксплуатации царизма и казахской и киргизской байско-родовой буржуазии.

 

В начале восстания несколько растерявшиеся казах-киргизские имущие элементы и администраторы после нанесения сильных ударов повстанцев поспешили изъявить свою покорность и верность приказам «белого царя». Многие казахские администраторы (волостные, бии, переводчики) даже старались в этот момент чем-нибудь «выслужиться» перед [царской] администрацией. Это отношение казах-киргизской «эксплуататорской верхушки» проявлялось в той или другой степени повсеместно среди всех коренных национальностей Казахстана.

 

Поэтому естественен был разгром во многих местах повстанцами прежде всего туземных чинов администрации и их канцелярий, где хранились всякие налоговые списки, списки мобилизуемых рабочих и т. д. Правда, среди того же казахского и киргизского населения были случаи, когда родовые руководители и даже волостные (например, сыновья Шабдана Джантаева во главе повстанцев Пишпекского и Пржевальского уездов и др.) оказались в рядах и во главе повстанцев, но причину этого нужно усмотреть в том, что в этих случаях ввиду широкого размера восстания масс данного района родовые старшины не могли оторваться от масс или рода, ибо в противном случае последние разгромили бы их как изменников, а переход открыто на сторону царской администрации все равно не спас бы их.

 

Среди казахов и киргизов, как мы указали, родовые старшины и аксакалы, с одной стороны, не хотели терять своего авторитета среди населения, с другой стороны, они были недовольны всякими новшествами, разрушавшими чисто родовой патриархальный уклад жизни и обычаи кочевников, и поэтому оказались сторонниками восстания. При этом нужно указать, что родовые начальники и аксакалы (старшие) не всегда совмещали в своем лице администрацию, ибо таковыми бывали иногда просто люди пожилые, с большим житейским опытом, чем остальные, и к ним молодое поколение относилось с уважением. В восстаниях казах[ов] и киргизов именно такие элементы играли в большинстве главенствующую роль, а не волостные и старшины. Весь причастный к царизму административный слой казахов, более гибкий и приспособившийся к новым условиям (так сказать, родовая кочевая буржуазия), или поддерживал царскую администрацию и был против восстания, или просто пассивно относился к этому восстанию. Что же касается всяких ростовщиков, торговцев, скотопромышленников, джальдапов и предпринимателей, в большинстве из сартов, татар, армян и т. д., внедрившихся среди казах-киргизского населения, то большинство их оказалось прямым союзником царской администрации, переселенцев-кулаков и принимало по мере возможности даже участие в карательных отрядах администрации, желая из этого предприятия извлечь пользу. Исключением отсюда может быть случай в Каракольском уезде, когда крестьяне, наоборот, расправились и с торговцами. Тут особенно интересна роль в восстании 1916 г. национальной казахской интеллигенции.

 

В казахской части населения Казахстана буржуазно-националистическая [и] либеральная интеллигенция... объединялась тогда вокруг издававшихся ряда газетных и журнальных органов вроде «Айкап» 7 или «Казах» 8 и других, руководимых А. Букейхановым, М. Дулатовым, А. Байтурсуновым, М. Чокае-вым и др. Вначале руководители этой интеллигенции примыкали к конституционно-демократической (кадетской) партии. Потом... во время Февральской революции, эта националистическая интеллигенция оформилась в политическую организацию «Алаш».

 

Национально-либеральная интеллигенция казахов [выступала] выразительницей идеологии и стремлений по существу казахских имущих классов и занимала часто большие должности в царской администрации. Эта кадетствующая интеллигенция отнюдь не была недовольна своим личным положением и вовсе не имела намерения порывать с русской буржуазией. Она была, как и кадеты, против [перегибов] существовавшего тогда строя и администрации царизма на местах в казахских районах, была против [крайностей] земельной царской политики, но работала дружно с российскими буржуазными партиями. Эта интеллигенция на страницах своей печати охарактеризовала восстание казахов как преждевременное, ненужное, указывая, что все недоразумения можно было бы уладить мирным путем. Она призывала мобилизованных идти на фронт, защищать общие интересы, убеждая, что по успешном окончании войны правительство не забудет и казахский народ. [Буржуазные националисты] писали по этому поводу целые воззвания, ибо чувствовали неизбежность неудачи восстания; не понимая коренных причин, думали, что восстание — дело рук кучки авантюристов; с другой стороны, хотели такой своей позицией создать себе авторитет в глазах российской буржуазно-демократической общественности. По основной экономической причине восстания казахов в 1916 г.— по земельному вопросу та же интеллигенция, выражая недовольство деятельностью Переселенческого управления, однако не шла дальше взглядов кадетской партии в своих требованиях по этому вопросу, выдвигавшихся перед Государственной Думой. (См., например, дискуссию в «Айкап» и «Казах» за 1915 г.) 9.

 

Эта интеллигенция даже не захотела подвергнуть критике деяния царизма и его жестокость в подавлении восстания, а, наоборот, влачилась в хвосте царской администрации, [выразив лишь свое] отношение * коротенькой резолюцией] протеста «казахского» съезда в июле 1917 г. в гор. Оренбурге и сбор[ом] по-