Несколько лет назад я высказался по этому поводу в Интуристе. Предложил, чтобы перед отъездом за границу проводили хотя бы краткий инструктаж по этикету. Меня осадили тогда, как мальчишку. Больше того, обвинили, что я подрываю наш международный авторитет. Я пытался доказывать, что мы сами невольно себя компрометируем, показываем всю изнанку нашего общества. Когда страсти накалились, высокопоставленный чин заявил: «Это ты невежда,— сказал он в мой адрес,— а все наши люди культурные и воспитанные. А если ты чем-то страдаешь, так исправляйся, а на других не вали. Мы тебе не позволим порочить наш советский строй, нашу социалистическую культуру». «Где же черпают наши люди эту культуру,— спросил я собеседников,— если в школах таких правил не преподают, в вузах тоже. Специальных курсов нет, литературы не купить. Где же учатся все те, кого вы называете воспитанными? Где учиться молодому человеку хорошим манерам?» Но мне не дали договорить.

 

К сожалению, большинство из нас вынуждены признать, что негде у нас познавать эти житейские тайны, Исключение составляют только Суворовские училища, институты международных отношений да общественного питания. Но там обучаются сотни, ну пусть несколько тысяч. А что делать миллионам? Вот и получается, что, научившись с детства вытирать губы рукавом, человек живет с этой привычкой всю жизнь,

 

А ведь еще Петр Первый ввел в России артиллерийское и морское образование для дворян, которое впоследствии было заменено школой светских манер. Еще тогда самой популярной книгой стало «Юности честное зерцало, или Показания к житейскому обхождению». Это был своего рода учебник этикета, неоднократно перепечатывавшийся в XVIII веке. В этой книжке, писал русский историк В. Ключевский, вслед за азбукой и цифирью излагались правила, как обращаться в свете, сидеть за столом и обходиться с вилой и ножом, на каком расстоянии снимать шляпу при встрече со знакомыми и какую позитуру принимать при поклоне.

 

Правила эти, в общем-то нужные, выглядели тогда абсурдно на фоне почти всеобщей неграмотности народа, необразованности и невежества даже среди высших слоев дворянства. И тем не менее великий государь задался целью прививать культуру поведения. Л позже, после смерти Петра I, когда в 1755 году был открыт Московский университет, одним из основных предметов стало изучение правил этикета. Теперь мы богаче экономически, нежели при царе. Но почему же тогда растеряли все то, к чему хотел приобщить великий государь?

 

Давным-давно в Америке, когда она еще была британской колонией, четырнадцатилетний Джордж Вашингтон, плененный светскими манерами своего взрослого окружения, написал сто десять «правил приличного поведения», среди них такие: «Не чешись за столом, не ковыряй вилкой в зубах, не дави блох на ладонях, в противном случае донельзя опрохвостишься в домах сильных мира сего». Правда, позже выяснилось, что сочинение сие не принадлежало будущему президенту, а он списал с книжки французского монаха, изданной еще в 1640 году. Тем не менее, это не помешало американцам ее использовать в воспитании своих детей.

 

Шли годы, менялись поколения, а вместе с ними и традиции национального этикета. Все лучшее сохранено, приумножено и дошло до наших дней. Есть такие правила и в нашей стране. Жаль только, что они демонстрируются только на официальных приемах да в ресторанах высшего класса. Это и есть издержки общества. Думаю, проще, надежнее и дешевле было бы начать эту работу со школы. Правила этикета должны быть включены в школьные учебные программы.

 

Помню, несколько лег назад в Лейпциге зашли в кафе. В зале за каждым столом сидели дети. Они по-вымазывались пирожными, тортами, только глаза любопытно сверкали. Каждый ребенок держал в руках нож и вилку. Нас встретил официант, вежливо извинился, сообщил: покормить сегодня пас не сможет, так как проводится конкурс среди малолеток по правилам поведения за столом. Здесь же толпились мамы, папы юных участников необычного состязания. Это и есть одна из форм обучения детей правилам хорошего тона.

 

Хотя манеры не могут сказаться на взаимоотношениях стран, тем не менее нам всегда нужно помнить, что каждый человек, шагнувший за порог государственной границы, является маленьким послом своей страны. Еще на заре цивилизации для общения с другими государствами стали выделять специальных лиц — послов. Им давались инструкции о поведении за границей, написанные на двух карточках, сложенных пополам — «дипломах». Отсюда и вошло слово «дипломат». Сейчас тысячи туристов выезжают за рубеж. Никто из них не получает «дипломов». Но элементы дипломатии должны присутствовать в каждом. Ибо пересекая границу, мы везем с собой традиции, нравы, культуру своего народа. И умение правильно держаться не только за столом, но и вообще вести себя среди людей считается во все времена одним из критериев, по которому судят об уровне, нравственных качествах человека, его народа. Мы, к сожалению, иногда об этом забываем. А этого делать нельзя. Это унижает наш народ.

 

Но вернемся к Цейлону. Стремление островитян к культуре встречается не только в желании красиво, современно обслужить в ресторане, привлечь внимание приезжих. Посильное участие принимают они в международной культурной жизни. Делегации Шри-Ланки участвуют во многих международных фестивалях, спортивных играх, симпозиумах, Олимпийских играх, смотрах народного творчества.

 

К сожалению, на острове нет своей студии телевидения, да и радиопередач мы не слышали. Приемники в гостиничных номерах были, но поймать передачу местной радиоволны нам не удавалось. Поэтому нам не посчастливилось широко познакомиться со всеми сторонами культурной и общественной жизни республики.

 

Чтобы хоть как-то восполнить пробел, на одной из экскурсий попросили гида предоставить возможность посмотреть хотя бы выступление коллектива художественной самодеятельности. Он согласился.

 

Вечером нас пригласили на концерт. Создалось впечатление, что островитяне не столько дорожат самой программой, сколько процессом подготовки к концерту. Зрители уже давно заняли места в зале под открытым небом, а участники представления только начали что-то носить, передвигать, уточнять друг у друга. Словом, создавалась атмосфера всеобщей занятости, беспокойства и волнения. Наконец на сцене появился первый исполнитель. Смотрели мы программу с удовольствием, хотя и она, как и цирк, не отличалась исполнительским мастерством. Кульминацией вечера был танец сингала, обнаженного до пояса, с факелом в руках, которым он периодически водил по голому телу. Все танцы сопровождались мелодиями оркестра, в состав которого входили цилиндрический барабан бсре, флейта, или, как ее здесь называют, хоронава, и струнный инструмент под названием винава.

 

Все, с чем приходилось встречаться на острове— промышленными предприятиями, транспортом, торговлей, медициной, культурой, просвещением,— напоминает о многовековой колонизации. Страна с богатейшими природно-климатическими условиями, выгодным географическим расположением, имеющая в избытке рабочую силу, одна из самых отсталых, хотя с 1972 года именуется Демократическая Социалистическая Республика. Тысячи людей живут под открытым небом. Только недавно высший законодательный орган — Национальная государственная ассамблея — решил приступить к строительству объектов, напоминающих жилье,— это будут отгороженные легкие стены без окон, дверей и крыш над головой, разделенных на секции, напоминающие комнаты. Они и предоставляются тем, кто пока находит приют под открытым небом.

 

Бездомность, незанятость, многолюдие порождают антисанитарию. Видимо, поэтому средняя продолжительность жизни ланкийца составляет сорок— пятьдесят лет.

 

Ланкийцы имеют свою медицину, медикаменты, но это недоступно большинству. Человек, заболев, не может попасть на лечение из-за высокой платы. Поэтому зачастую смерть наступает до того, как человек состарится.

 

Семьи островитян небольшие: в среднем по три-пять человек. Молодожены создают семьи по договору родителей. Невеста готовит приданое, а жених берет на себя все расходы по свадьбе. Разводов, как правило, не бывает. Женятся в пределах своих родов, племен, бедные — на бедных, богатые — на богатых, Но до этого возраста доживают далеко не все.

 

Огромные природные богатства можно бы использовать для развития санаторно-курортного дела, но кто этим займется, если власть держит реакционный режим, пекущийся только о своем благополучии.

 

Благодатна земля Шри-Ланки. Но за ней требуется постоянный бережный уход. Низкая образованность, а в большинстве случаев и склонность многих жителей к паразитическому образу жизни, сковывают инициативу.От повторных посевов земля сильно истощается. Много вреда ей наносится засухами, наводнениями. Но ланкийцы пока не готовы вести борьбу с этими природными явлениями. Зачастую урожаи уничтожаются дикими животными. Но и в этом плане никакие меры не принимаются. На крохотных клочках земли не встречается ни одного мало-мальского заборчика, который мог бы оградить поле от свободного разгуливания на нем зверей. Лес здесь же, рядом — руби и городи. Так нет же, никто этого не делает.

 

Побывав здесь в свое время, Антон Павлович Чехов назвал остров «райским уголком». Нельзя не согласиться с этим. Но чтобы его сохранить и приумножить богатства, нужны целенаправленные, научно обоснованные действия общества, всего ланкийского народа. С этими мыслями мы и оставляли остров.

 

Был выходной день. Наш автобус направлялся в аэропорт, но экскурсовод решил провезти нас другим путем, чем мы въезжали в город. Чем дальше продвигались, тем больше перед нами открывался крупный, с многоэтажными постройками центр. До этого Коломбо представлялся нам иным. А здесь высотные, многоэтажные здания, украшенные флагами, транспарантами, портретами, красочные, сверкающие витрины, широкие улицы, модно и красиво одетые жители. Все это напоминало крупный европейский центр. В этом микрорайоне не видно нищенствующих, попрошаек, куч мусора, пыли из-под колес автомобилей. Красиво подстриженные газоны, со вкусом высаженные цветы говорили об ином укладе жизни, другой культуре, цивилизации. Гид сообщил, что мы находимся в городском районе, где в основном сосредоточены все правительственные учреждения, здесь проживает цвет государственных чиновников. Роскошные виллы, особняки, припаркованные легковые лимузины говорили сами за себя.

 

Воскресенье. В этот день торговые точки в Коломбо не работают. Но вдруг гид сообщает, что сегодня многие магазины открыты специально для нас. Гостям в любое время лавочники готовы пойти навстречу.

 

При выезде за границу каждому из нас выдали по двести с лишним ланкийских рупий. Это примерно по семь рублей по старому курсу. Расходовать их не представилось возможным, так как покупать на них было нечего.Услышав объявление о том, что отводится время для посещения магазинов, путешественники повеселели. Это и естественно. Хоть деньги и небольшие, но и они через полчаса превратятся в бумажки. Одни спрашивали, где парфюмерия, другим требовался промтоварный магазин, третьи пустились на поиск обуви. И только В. Мухин и К. Смагулов стояли, гладили животы и бурчали: «Эх, пивка бы свежего». Такая жара, конечно, не мешало бы что-нибудь попить. Но где что возьмешь? И мы пошли следом за всеми.

 

Выбирать долго времени не было. Поэтому и бросились сразу все толпой к прилавкам, где товар был поярче и подешевле. Сначала по рукам пошли японские зонтики, затем вискозные кофты, потом капроновые чулки, колготки... Хватали все. И только одна женщина металась вдоль прилавков и ничего не купила. Она носилась из магазина в магазин, подходила к гиду, что-то спрашивала, тот показывал пальцем в сторону, и туристка стремглав неслась уже туда. Видимо, ей нужна была какая-то вещь, но, как назло, не попадалась. Тогда она вытащила рупии и затрясла ими перед лицом руководителя группы:

 

— Это мои кровные!—закричала она. Куда я их теперь должна девать? Ты об этом подумал? Тебе только подавай музеи да встречи черт-те с кем! А то, что люди увезут валюту домой, тебя это не волнует! Ты еще эту поездку попомнишь, я это так не оставлю!

 

Глядя на истеричку, поймал себя на мысли, что подобное встречаю не впервые. Редко когда в наших группах, выезжавших за границу, не происходили какие-нибудь инциденты из-за покупок. Хорошо, если в поездке большинство мужчин. Тогда они как-то управляют этими процессами: пригласят дам где в музей, кино, концерт. В свою очередь, и женщины не хотят оставаться в долгу. И так незаметно деньги «уплывают». Но если коллектив женский — бывало, и отдых пропадал. Складывается иногда впечатление, что многие наши только и едут за границу, чтобы совершить покупки,

 

Однажды зашла знакомая, спрашивает:

 

— Выделяют путевку в Румынию. Но подруга говорит, что туда мало меняют денег и там за них ничего не купишь. Пришла посоветоваться. Ехать мне или отказаться?

 

— Так ты собираешься на базар или в турпоездку? — спросил я.— Если на базар, то я в этом ничего ровным счетом не соображаю. Если же познакомиться с интересной своеобразной страной, то обязательно нужно поехать.

 

Знакомая сначала задумалась, а потом возмутилась:

 

— У тебя ничего нельзя спросить серьезно! Никогда не поймешь, то ли ты говоришь правду, то ли шутишь.

 

— Ну если ты считаешь серьезным ехать за границу, чтобы купить тряпок, то я думаю: это позорно и унизительно.

 

На том наш разговор был исчерпан.

 

А однажды пришлось перенести такой срам, что до сих пор стыдно. Было это в Болгарии. Мы должны были подняться на Шипку, посетить кладбище, еще какие-то святые места. У всех народов принято в таких случаях возлагать цветы. Я предложил сброситься по нескольку левов и купить букеты. Сработал принцип— инициатива наказуема, и мне поручили это сделать. Я быстро все выполнил, но при этом допустил одну оплошность: из собранных денег после покупки цветов у меня осталось около десяти левов. Зная о том, что впереди будут еще посещения, где наверняка снова понадобятся деньги, я не стал раздавать оставшиеся копейки. Но случилось так, что из-за дождя цветов больше не покупали. В последний день, перед выездом домой, я сообщил, что у меня остались общественные деньги, что будем с ними делать? В группе находилась некая Сезария — это из тех, кто едет за границу на базар. Она ничего лучшего нс придумала, как обвинить меня в том, что я расходовал их, туристов, собственные деньги, заявив даже, что видела, как я это делал и что купил. Я растерялся. И ничего не придумал другого, как достать из кармана левы, показать их всем и тут же разорвать. При этом я пообещал, что на границе, как только получу свои остальные деньги, то тут же верну всем долг советскими рублями. За них каждый сможет хоть воды попить. Но что же купишь на десять левов тридцати человекам? Да ровным счетом ничего. Даже воды на них не попьешь.

 

Сезария, налившись багрянцем, вцепилась себе в волосы, начала кричать. Затем она бросилась собирать обрывки денег. Смотреть на истерику было жутко и противно. Я сел на заднее сиденье, автобус тронулся. Воплику? — спросил я.— Если на базар, то я в этом ничего ровным счетом не соображаю. Если же познакомиться с интересной своеобразной страной, то обязательно нужно поехать.

 

Знакомая сначала задумалась, а потом возмутилась:

 

— У тебя ничего нельзя спросить серьезно! Никогда не поймешь, то ли ты говоришь правду, то ли шутишь.

 

— Ну если ты считаешь серьезным ехать за границу, чтобы купить тряпок, то я думаю: это позорно и унизительно.

 

На том наш разговор был исчерпан.

 

А однажды пришлось перенести такой срам, что до сих пор стыдно. Было это в Болгарии. Мы должны были подняться на Шипку, посетить кладбище, еще какие-то святые места. У всех народов принято в таких случаях возлагать цветы. Я предложил сброситься по нескольку левов и купить букеты. Сработал принцип— инициатива наказуема, и мне поручили это сделать. Я быстро все выполнил, но при этом допустил одну оплошность: из собранных денег после покупки цветов у меня осталось около десяти левов. Зная о том, что впереди будут еще посещения, где наверняка снова понадобятся деньги, я не стал раздавать оставшиеся копейки. Но случилось так, что из-за дождя цветов больше не покупали. В последний день, перед выездом домой, я сообщил, что у меня остались общественные деньги, что будем с ними делать? В группе находилась некая Сезария — это из тех, кто едет за границу на базар. Она ничего лучшего нс придумала, как обвинить меня в том, что я расходовал их, туристов, собственные деньги, заявив даже, что видела, как я это делал и что купил. Я растерялся. И ничего не придумал другого, как достать из кармана левы, показать их всем и тут же разорвать. При этом я пообещал, что на границе, как только получу свои остальные деньги, то тут же верну всем долг советскими рублями. За них каждый сможет хоть воды попить. Но что же купишь на десять левов тридцати человекам? Да ровным счетом ничего. Даже воды на них не попьешь.

 

Сезария, налившись багрянцем, вцепилась себе в волосы, начала кричать. Затем она бросилась собирать обрывки денег. Смотреть на истерику было жутко и противно. Я сел на заднее сиденье, автобус тронулся. Вопли продолжались около часа. Водители автобуса дважды останавливались, предлагали мне свои левы, причем сумму в два раза больше, чтобы я раздал их скандалистам, но сделать это я отказался. Группа разделилась: одни поддерживали Сезарию, другие вступились за меня. Она проклинала тот день, когда ей предложили путевку и она узнала меня. Но самое страшное, по ее словам, было то, что она возвращается домой и ничего не везет, зря потратила время и ничего не купила.

 

Кончилось дело тем, что я при таможенном досмотре в Леушанах первым, у всех на виду, открыл для проверки свой чемодан, но при этом попросил работников контроля сделать это с чемоданами всей группы. Сеза-рия еще больше налилась краской, в очередь стала последней. Группу я попросил из помещения не выпускать, пока не пройдут все досмотр. И что вы думаете? У той самой крикуши было обнаружено купленого товара значительно больше, чем позволяли обмененные деньги.

 

И вот теперь снова истерика, только причина иная: остаются неизрасходованные средства. Возмущавшейся путешественнице, наверное, и в голову не приходило, что трясла она пачкой рупий, которые оценивались всего-навсего трехрублевкой на наши деньги по старому курсу. На такую сумму не разгонишься пи дома, ни тем более за границей. И все-таки, чтобы и эта сумма не пропала зря, мы посоветовали приобрести магнитофонную кассету да зайти на местную почту и отправить домой письмо с открытками Коломбо — будет интересно получить домашним такой необычный сувенир. Успокоившись, она так и поступила. Ее примеру последовали еще несколько человек. Гораздо позже, уже дома, как-то при встрече женщина говорила: «А ты знаешь, тогда хорошо придумали с письмом. Тряпки давно поистрепались, забылось, что они даже были, а вот конверт с открытками в альбоме храню до сих пор».

 

Не могу сказать, что все наши туристы выезжают за рубеж только для того, чтобы совершить покупки. Нет, конечно. Большинство — это настоящие путешественники, с присущими им любознательностью, заинтересованностью, искренним желанием посмотреть то, что видеть прежде не приходилось. Такие отдают последние гроши, лишь бы утолить любознательность. Но, к сожалению, немало и тех, для кого главная цель — отовариться. Пусть покупка будет в три раза дороже, чем дома, лишь бы от нее пахло загранкой. Я не говорю о тех, кто покупает сувениры. Речь идет о барахольщиках, о тех, кто, кроме витрин и прилавков, ничего не хочет знать и видеть. Кто накладывает на всех нас пятно, показывает нас как людей, ничем не интересующихся, а стремящихся только к «отовариванию».

 

Правду говорят: «Бог шельму метит». Как правило, такие из-за корыстолюбия часто попадают впросак.

 

Как-то в Германии продавали женские сапожки. Заняли очередь и две наши туристки. Вскоре в гостиницу они принесли две пары обуви. Показывали всем и все языками прищелкивали: «Вот это настоящие сапоги. Вот это вещи, не то, что у нас. Дома ахнут». Появились завистницы.

 

Я взял одну пару. Действительно, обувь была отменной. Глянул на подошву, а там «Made in USSR». «Господи, так это же наши, советские»,— говорю покупательницам. Тс сначала не поверили. Потом, когда убедились, сразу сникли, словно и не было у них обновы. И завистниц сразу не стало. Людей, оказывается, интересовал не столько товар, сколько импортная наклейка. А тут она оказалась отечественной — и разочарование.

 

Помню, как-то раз и сам «влип» в подобную ситуацию. Собирался в Югославию. Зашли сослуживицы, просят привезти импортные косметические карандаши. Отказать им не смог. Все же коллеги. Купил обещанное в Белграде. Хотел прочитать надпись на упаковке, но не осилил. Карандаши по пачке раздал всем, даже техничке тете Маше. Женской радости не было предела. Тут же начали подводить ресницы, брови. Все прекрасно. Обещали даже поочередно «обмыть» покупки. Но случилось неожиданное. На второй день начали меня стыдить: «Мы просили косметику импортную, а ты...?» Я взял одну из коробок, открыл, читаю. Батюшки! А там на каждом карандаже на моем родном языке: «Львiвська офсетна фабрика». Меня потом прошибло. Как же я так мог «опарафиниться». «Девчата, но я же честное слово брал в Белграде»,— начал было оправдываться. «Это в том Белгороде, что под Харьковом»,— начала острить коллега. Выручила Надежда Беликова: «Перестаньте,— обратилась она ко всем,— Львов тоже далеко, все равно, что из-за границы. Главное, что косметика качественная». Все дружно рассмеялись.Подобных примеров из практики заграничных поездок можно приводить сколько угодно. Все они говорит в пользу того, что отечественной промышленностью много хороших вещей производилось, но, к сожалению, не все они доходили до нашего покупателя. Немало встречалось наших вещей и в Коломбо. Но цены на них там ужасно высокие.

 

Оставляли мы тогда магазины в Коломбо, а лавочники подходили и вручали нашему гиду свертки, улыбались, трясли руку. Оказывается, они его благодарили за то, что он привел очередную партию туристов, которые подчистили кое-какие залежавшиеся товары. А я-то думал: отчего это под конец поездки так развязался язык у сопровождающего. Всякую дешевизну он с таким вдохновением пропагандировал — позавидуешь. С большим энтузиазмом показывал всем эти «злачные места». Хотя до этого на все наши вопросы о магазинах отмалчивался. Бизнес у каждого свой — ничего не скажешь.

 

Несколько дней, проведенных на острове, пролетели незаметно. Мы многое увидели, узнали об этой экзотической и загадочной стране. Воочию убедились в миролюбивости народа, населяющего остров, тяге его к нашей стране, к дружбе. Их белозубые улыбки, приветливые взгляды сопровождали пас всюду. Нередко па ходу возникали своеобразные пресс-конференции. Толпы людей окружали нас в музеях, магазинах, на улицах. И каждый раз ланкийцы проявляли искреннее любопытство к нам. Они не скрывали того, что хотели как можно больше узнать о Родине Ленина. И мы не отказывали им.

 

Прощай, благословенная земля Шри-Ланка, беззаботный, веселый и дружелюбный парод, а мы направляемся через Индийский океан па Андаманские острова.

 

«Умейте не смотреть, а видеть!» — это брехтовское напутствие могло бы стать девизом многих путешествующих. Мы так торопимся к перемене мест, в другие края и страны, что порой напоминаем адмирала, предка Байрона, который в своих походах бывал до того спешащим, что на паруснике проплывал мимо многих островов, неизвестных человечеству. Позже их открывали другие мореплаватели.

 

В калейдоскопе пейзажей, событий, встреч порой мы забываем увидеть главное, спросить о важном. Так вышло и на этот раз. Хотелось опять спуститься по трапу на землю и заново проехать, пробежать по острову. Ведь столько осталось неувиденного, непознанного. Но входная дверь салона захлопнулась и последовала команда «пристегнуть ремни». Дорога обратно закрылась. Моторы взревели, самолет рванул с места и, едва не чиркая по полосе хвостом,свечой уходит в небо. Через считанные минуты «Боинг» завис над волнами, взял курс на восток.

 

Сколько летаю, заметил, что за рубежом пилотируются самолеты не так, как у нас, да и обслуживание пассажиров не такое. Помните: «Идет регистрация рейса...» «Приготовьтесь на посадку, рейс...» «Объявляется посадка...» А потом еще на морозе около часа, пока попадете в салон. Это у нас. А у них, за бугром, приезжайте в аэропорт за 15—20 минут до отлета самолета, и через десять минут вы будете уже в салоне, и вещи ваши будут там же. А еще через пять минут вас попросят пристегнуть ремни, и тут же заработали двигатели. К примеру, в Шри-Ланка при взлете и посадке кабина пилотов открыта. Любопытные могут наблюдать, как в этот момент работают пилоты. Они не раскачиваются. Только заняли места, и тут же самолет — в небо. При этом, как мне показалось, большой выигрыш получают все: не нервничают пассажиры, экономится время и топливо (помните, сколько времени гудят наши лайнеры, простаивая на взлетной полосе), меньше загрязняется воздух в районе аэропорта.

 

Только самолет оторвался от земли, тут же гаснет табло: «не курить», следом за ним — «застегнуть ремни». По никто не спешит ухватиться за сигару. На каждом кресле имеется плед. У нас, как известно, если в салоне прохладно, одна надежда на шляпу и косынку. После набора высоты стюардессы подносят, хотя и грошовые, но бесплатные сувениры в память о полете. Затем питание.

 

Символом Аэрофлота давно стала холодная, почему-то без ног, но обязательно синяя курица и два глотка не лучшей минеральной воды. Там предлагают несколько блюд на выбор и все горячие. Напитки разные, в основном соки и — сколько хочешь. После этого свежие газеты и журналы.

 

Пролетели часа два над океаном, и вдруг по салону беспокойно захлопотали стюардессы: правильно ли у всех пристегнуты привязные ремни. «Боинг», скорость которого девятьсот километров в час, круто клюнул носом и начал снижаться. Шасси, казалось, уже касаются воды, а земли видно не было. Вдруг самолет ударился колесами о бетонку и сильно затормозил. Да так, что многие не смогли удержаться на своих местах — сорвались между сидений.

 

Пробежав совсем короткое расстояние, взвизгнув тормозами, распластавшая металлические крылья птица качнулась и замерла. Выйдя из салона, мы тоже замерли: перед самолетом на расстоянии 15—20 метров заканчивается взлетно-посадочная полоса. А там, дальше, каменная гора. Ощущение не из приятных, когда представляешь, что могло произойти, если бы пилоты хоть чуть просчитались.

 

Тут же получили вещи, и нас пригласили к легковым автомашинам, стоявшим на краю поля. (Позже выяснилось, что автобусов здесь нет.) Они внешне напоминают наши «Запорожцы» первого выпуска. Отличаются только правосторонним управлением и дизельными двигателями. Мы заняли места. Водитель впереди стоявшего автомобиля запустил двигатель, прибавил оборотов. Машину окутало дымом, а она ни с места. Шофер, высунувшись из кабины, позвал к себе. С переводчицей подошли к нему. Выслушав объяснения, гид рассмеялась. «Очень тяжелые попали пассажиры, мотор не тянет»,— объяснила она. Заглянув в салоп, гам я увидел директора совхоза Бектемирова и механизатора Потехина. Вес каждого, действительно, был килограммов по сто двадцать. Пришлось позвать еще двоих наших, подтолкнули, автомобиль, дымя, тронулся с места. Он надрывно урчал, по уже больше не останавливался.

 

В небольшой двухэтажной гостинице разместились быстро. В ней было все необычно: столы, стулья, подставки, цветочники—все сплетено из тонких прутьев, напоминающих лозу.

 

Хозяйка отеля на каждом шагу интересовалась нашим устройством, самочувствием, постоянно хлопотала, с особым вниманием относилась ко всем прибывшим. Позже выяснилось, что за все время существования этой гостиницы (а стоит она не первый год) мы были первыми казахстанцами. Как утверждала она, туристы из нашей страны заслуживают того, чтобы к ним хорошо относились, так как все они вежливы, дружелюбны, общительны.

 

Бросалось в глаза, что вокруг гостиницы нет никаких построек, не видно людей, стоит только с трех сторон тропический лес, и буквально у порога плещутся волны Индийского океана. Уже было начали подкрадываться сомнения: куда нас привезли? Мы интересуемся городами, культурой, архитектурой, словом, всем, чем живет человек. А тут лес и вода, да несколько неопрятных человек прислуги. Но волнения наши были напрасны. Хозяйка отеля, как она представилась, леди Шила Пресад пояснила: находимся мы на Андаманских островах в Порт-Блэре, являющемся столицей островов. Волны штормов до гостиницы не доходят, в лесу зверей нет. А построек не видно потому, что гостиница построена немного в стороне от города. Это всех нас вполне устраивало и даже радовало.

 

После размещения в гостинице к нам подошел гид, встречавший в аэропорту. Бобу Тозе сообщил, что в госпитале находится наш турист из предыдущей группы. Мы попросили автомашину, чтобы сразу навестить больного. Разговор как-то не получался, пока не выяснилось, что требуется дополнительная плата. Согласились на выставляемые условия, и автомашина тут же появилась.

 

На всякий случай захватили немного печенья, конфет, консервов, и с этими небольшими припасами направились к больному.

 

Автомобиль быстро бежал вдоль океанского побережья, между стройными, кудрявыми пальмами. Курорт, да и только. Проехали несколько километров, из-за поворота показались строения. «Вот и подъезжаем»,— сказал Бобу.

 

Приблизившись к одному из строений, окруженных пышной зеленью, увидели человека, облокотившегося о забор. Он смотрел в нашу сторону. Остановились. Плотного телосложения мужчина тут же прижался ко мне и всхлипнул, склонив голову на мое плечо. Похлопав его по спине, я осторожно заглянул ему в лицо. На меня смотрели залитые слезами глаза на посеревшем лице.

 

— Как дела? — спросил я незнакомого соотечественника, даже не зная, как его зовут, понимая наивность своего вопроса.— Как видите,— ответил тот, втирая слезы,- мне бы поесть чего-нибудь.

 

— Как поесть, ведь вы же в госпитале, неужели не кормят?

 

— Лучше бы мне дома в каталажке отсидеть, чем так лечиться.

 

В разговор вмешался Бобу. «Видите ли, случилось так, что его положили в госпиталь и сразу на операцию, а руководитель не решил вопрос о его питании. Он остался без денег, а сами понимаете, кто его будет бесплатно кормить». Больной протянул мне руку: «Марк Александрович из Белоруссии»,— отрекомендовался он. Да и я забыл в суете познакомиться. Валерий, особо прочувствовавшийся чужой бедой и приехавший со мной, развернул печенье, конфеты, открыл консервы, тут же дал деньги гиду с требованием, чтобы тот немедленно принес хлеба, мяса... Бобу побежал, Марк Александрович пригласил нас в палату.

 

-А почему вы босый? — спросили у него.

 

- Когда меня оперировали, кто-то надел мои туфли и не вернул, вот и жду, когда принесут,— ответил он не без иронии. Зашли в палату, в ней было темно и сыро. Больной разложил продукты па тумбочку и тут же жадно начал есть все подряд - печенье, конфеты, консервную рыбу. Мы его остановили. Тут па пороге появился Бобу с хлебом и несколькими кусочками жареного мяса. В углу на цементном полу лежала куча кокосовых орехов, возле стенки стояла железная, гнутая из плоских прутьев кровать. Стены были обиты стругаными не лучшим образом досками и покрашены серо-голубой краской. Стены и потолок, усеянные крапинками темных следов, говорили о том, что они давно нуждаются в покраске или освежении. Марк Александрович, видя наше недоумение, сказал: — Это люксовая палата.

 

— Попей кокосового сока,— предложили мы.

 

— Я на него смотреть не могу,— Марка передернуло. И он начал рассказывать: «Откуда ни возьмись, приступ аппендицита, думал, выдержу до границы — не получилось, пришлось лечь. Наши ребята решили все оперативно, вот только с питанием — промашка. Ну разве кто мог подумать, что в госпитале не станут кормить. Операция прошла хорошо, быстро. На второй день я почувствовал себя уже неплохо, захотелось есть. Меня предупредили, что еще рано. Группа улетела. Я терпел.Прошло три дня, вое молчат. Я вторично попросил еду. Доктор Гош сказал: за питание нужно платить. Денег у меня таких не было, вещи увезли на материк, продать нечего. После этого разговора принесли связку кокосовых орехов. А вода есть вода. Сколько ни пей, а есть охота. Вот уже после операции пять дней — ни зернышка во рту. Облегчался голод только тем, что с первого дня и ежедневно ко мне в палату приходили целые делегации. Сначала медицинские работники, затем жители города. Что-то лепетали подолгу, покачивали головами и уходили. Кое-кто из них говорил по-английски, а я английский хоть и учил, но только кое-что помню. Пришлось попросить словарь. Вот по словарю и объяснялся. Первое, что спросили: кто я по происхождению и какая у меня вера. Сказал, христианин, но в это никто не поверил, так как не было на мне креста. Пришлось несколько раз перекреститься. Очень были все удивлены, когда объяснил, что в нашей стране нет богатых и бедных. Никто из них в это не поверил, Но когда сказал, что я атеист и в бога не верю, все сразу покинули палату. Вот с этого дня совсем стало тяжело. С одной стороны, мучит голод, с другой — одиночество. И так уже несколько дней. Я уже и пожалел о сказанном».

 

Чередуя рассказ с приемом пищи, Марк Александрович повеселел, щеки зарумянились, и он впервые за время нашего присутствия улыбнулся. Мы приступили к формальностям по выписке из госпиталя. Это оказалось не совсем простой процедурой. Положение Марка напоминало ситуацию заложника. Чтобы его выписали, нужно было внести в кассу деньги за операцию. Такой суммы у пас не было. И тогда его оставили до тех пор, пока мы не рассчитаемся. У нас созревал даже план побега больного из госпиталя. Но куда убежишь с этого крошечного островка, все равно задержат, и тогда еще хуже будет положение. С тем мы и уехали в гостиницу, чтобы связаться с соответствующими органами. На утрясание всех формальностей ушло еще двое суток. К тому же Марку повезло. Операцию ему делали, в государственном госпитале. Если бы лежал он в частной клинике, стоили бы все медицинские процедуры 5 тысяч рупий. В государственном госпитале предъявили счет только на 800 рупий. Остальные расходы взяли на себя благотворительные организации. На 800 рупий мы и оформили документы, гарантирующие то, что наша страна компенсирует расходы. Это было для остро витян полной неожиданностью. Поблагодарив док горл Гоша за внимание и заботу, вручив ему хороший сувенир, обняв его на прощание, Марк Александрович босиком зашлепал по асфальту к автомашине.

 

У гостиницы земляка встречала вся наша группа. Многие только недоумевающе смотрели на его босые ноги: «пропил». Тут же у кого-то нашлась пара лишних сандалет, правда на два размера больше, но это все же было удобней, чем босиком. Вечером состоялась встреча с горемычным представителем братской Белоруссии. Теперь он более подробно рассказал о времени, проведенном на острове. Плакал он, как позже объяснил, не столько от голода и скуки, а от волчьих законов капитализма, спрутом охвативших этот маленький островок.

 

Гряда Андаманских островов вытянулась цепью в Индийском океане, между Бенгальским заливом и Андаманским морем, как бы проходит вдоль Бирмы и Таиланда, немного севернее Никобарских островов. В гряде Андаман насчитывается более трехсот островков. Все они окружены коралловыми рифами. Один из самых больших этот, где раскинулся Порт Блэр. Называется он Южный Андаман. Проживает па нем около 20 тысяч человек. Размеры его невелики: по окружности всего 25 миль. Если подняться па возвышенное место, то он весь просматривается как на ладони. Всего же на Андаманских и Никобарских островах проживает немногим более ста тысяч человек. Их там, этих небольших клочков суши, в ту и другую стороны немало. Но посещать разрешается только четыре. К другим путь закрыт по неизвестным нам причинам.

 

Мы находились в далеком, незнакомом и, даже казалось, диком крае, но в го же время многое напоминало о чем-то близком. И только, когда немного обжились, поняли: главным достоинством нового отеля был европейский уют. В отличие от Шри-Ланки здесь висели светильники, у каждой кровати стояли тумбочки, торшеры, посредине комнат — столы. Не было здесь и животных, разгуливающих по потолкам и стенам, свисающих над постелями пологов. Близость леса и воды дополняла комфорт. Изнуряющая жара словно отступила.

 

На второй день к гостинице подошли те же легковушки, нам предложили экскурсию по столице. Кто откажется от соблазна. Все высыпали на улицу. Один из служащих подошел к переводчице, что-то шепнул. Та попросила рассадить сдружившихся двух «тяжеловесов» в разные машины. Сделать это удалось не без колкостей и шуток. Так или иначе, через несколько минут колонна легковушек бежала в сторону города.

 

Появились первые дома неожиданно — как только выскочили из леса и поднялись на увал. Они не отличались монументальностью, архитектурой. В основном одноэтажные, выглядят тусклыми, заброшенными,

 

Экскурсовод изредка произносил отдельные фразы, которые пока не давали никакого представления. Правда, он успел предупредить, что все достопримечательности начнутся с музея. Минут через двадцать-тридцать езды по вихлястым узеньким дорожкам мы подъехали к загадочному музею. Это был обыкновенный музей океанских рыб. Отдельные экспонаты действительно интересны. По в целом достопримечательность эта заслуживала того, чтобы к ней приложили хозяйскую руку. Отсюда направились в зоопарк. Если и отличается чем этот дом зверей, так только своей убогостью, ужасным содержанием животных, вызывающих искреннюю жалость.

 

Затем нам предложили поездку в национальный мемориал. Построен он из камня, в виде пятиконечной звезды. Возведено здание в начале нынешнего века как тюрьма для политзаключенных. В то время здесь хозяйничали англичане. Обострившиеся противоречия между индийской буржуазией и английским империализмом вызвали в конце прошлого века национально-освободительное движение на полуострове Индостан, где также хозяйничали англичане. В начале этого века стали возникать стачки. Это и заставило колонизаторов принять меры к тому, чтобы прибегнуть к изоляции прогрессивно настроенных индусов. Их нужно было упрятывать надежно, подальше от масс. Так появилась тюрьма на Южном Андамане, за тысячи верст от материка. Первые заключенные были завезены сюда в 1908 году. Использовалось это место для заточения до 1938 года. Отбывал здесь наказание и М. Ганди. Сухолом колонизаторов было решено создать мемориальный комплекс. Сейчас в бывших казематах можно проследить всю технологию истребления людей. Камеры, бункера, орудия пыток —на это невозможно смотреть, без содрогания. Неудивительно, что фашисты в годы войны в своем арсенале имели самые жесткие приемы истязаний. Им все это уже не нужно было изобретать. Англичане на Андаманах опередили в изуверствах всех. Гитлеровцам оставалось только многое брать на вооружение.

 

Интересно, что фашисты переняли не только опыт издевательств над индийцами, но и украли знак, ставший их отличительным,— свастику. Многих местных жителей, принадлежащих к индо-иранской языковой общности (арии), можно и сейчас встретить с паукообразным крестом на шее. Только отношения к фашизму они никакого не имеют. Наоборот, презирают всякое насилие. А крестообразный знак у индийцев-ариев символизирует жизнь и благожелание, что противоречит духу фашизма. Гитлеровцы же выкраденный знак перевернули и сделали символом насилия и смерти. Вот, оказывается, как можно приспособить одно и то же для разных целей.

 

После осмотра мемориала, знакомства с душераздирающими экспонатами нам предложили поездку па комбинат. В столице промышленных предприятий не видно. Жители главным образом занимаются заготовкой и обработкой древесины. Комбинат, куда пас привезли, напоминает лесопилку. На нем изготовляют доски, бруски, рейки. Все это в основном идет на экспорт. Вот и вся продукция, производимая островитянами.

 

Отсутствие промышленности, приземистые постройки, мизерное количество транспорта — все подчеркивает атмосферу деревенской жизни горожан. В то же время пас не покидало ощущение того, что здесь не так, как в Шри-Ланке. По всему было видно, что этот остров нисколько не богаче Цейлона. Наоборот, в экономическом отношении куда более отсталый. Об этом говорят многие цифры статистики. Но в то же время здесь не видно лежащих бездомных, толп убогих нищих, вопиющей незащищенности, граничащей с отчаянием. Уже первые километры, сделанные по острову, говорили о том, что его населяет более трудолюбивый народ. Люди хоть и жили в хижинах, но вокруг было чище. Крыши также покрыты камышом и листьями пальмы, но аккуратнее.

 

Не знаю точно, но мне показалось, что более скромная натура островитян, их практичность, трудолюбие способствуют более серьезному отношению к работе, к порядку на острове. Хотя жители и здесь поклоняются всяким буддам, шивам, гуру и прочим, рабочий день для них остается рабочим и они не покидают своих мест, чтобы помолиться. Не видно здесь вольно или невольно блуждающих от безделья, каждый занят своим делом, конкретной работой. Народ, оторванный от большой земли, видимо, на тысячи две километров, живет своими заботами. Не имея представления о радио, газетах, телевидении, других достижениях цивилизации, тем не менее он не против поговорить о жизни, о мире, интересуется некоторыми политическими вопросами. Отсутствие многого и даже, казалось бы, самого необходимого, не мешает общаться, всем интересоваться. Многие жители не имеют вообще представления о железной дороге, трамваях, троллейбусах, не говоря уже о метро. Дороги на острове узенькие, похожи на наши тротуары. Словно размотанная нить клубка, вьются они среди пальм вдоль побережья. Мчатся по ним маленькие, будто игрушечные, легковые автомобили, изредка — небольшие грузовики. Интересно, что весь автомобильный транспорт работает на дизельном топливе, кабины не имеют закрывающихся дверей, а верх легковушек покрыт брезентом. На кабинах грузовиков ездят грузчики.

 

После беглого знакомства с Порт-Блэром нам предложили на этих же автомобилях поехать на пристань, откуда мы должны на судне отплыть на другие острова.

 

Вооружившись фотоаппаратами, предвкушая интересное океанское путешествие с соответствующим комфортом, мы отправились в путь. Долго петляли по лесной дорожке. По пути часто встречались причудливые деревья, форма которых напоминает ракету. Внизу стволов имеются даже открылки-стабилизаторы с четырех сторон. Каждое дерево ровной стрелой поднимается ввысь, и только самая верхушка покрыта разветвленной кроной.

 

Встречали рисовые поля, длина и ширина которых не превышает десятки метров. Обрабатывали их парой быков, которые таскали бревно, прижимаемое к земле ватагой ребятишек.

 

По прибытии на пристань вместо океанского судна мы увидели видавший виды старенький, крохотный бургас. Но это не смущало моториста, и он гордо по-капитански прохаживался в форменной выгоревшей фуражке моряка, с помутневшей кокардой па лбу.

 

Здесь же, на берегу, прижались несколько хижин местных жителей. Обслуживающий персонал что-то засуетился. Нас предупредили, что можно отдохнуть. Времени было достаточно, и мы решили побывать в домах.

 

Хижина внутри разделена как бы на две части. В прихожей лежала на земле утварь, напоминающая посуду, веревка, несколько веток. В правом углу коптило несколько поленьев, на которых стояла посудина, глубже сковороды, но мельче кастрюли. В ней кипела томатного цвета жидкость с мелкими кусочками мяса. В жилье стоял непонятный, вероятно от варева, приторный запах. Во второй половине на четырех вбитых в землю кольях лежали жерди, застланные сверху травой. Очевидно, это была спальня. Хозяева охотно показывали свои «хоромы» и даже предлагали вместе пообедать. Шутники, посматривая на Марка Александровича, предлагали ему сесть за стол, сочувствуя проголодавшемуся человеку. Тот только смеялся и руками отмахивался. Приняться за трапезу желания никто не проявил.

 

На берегу валялись разные но цвету огромные раковины. Многие подобрали эти оригинальные сувениры. Из воды то и дело выныривало какое-то огромное существо, взбивая воду до белой пены. Его темная спина появлялась то в одном, то в другом месте. От расходившихся кругов заякоренное недалеко от берега суденышко качалось так, что казалось, вот-вот перевернется.

 

Подошло время, и мы направились к бургасу. Между причалом, сооруженным из трех досок, и «посудиной» стояла небольшая лодка. По ней нужно было, как по трапу, переходить на бургас. Первой по ней пошла переводчица. Только она ступила на противоположный конец лодки, чтобы перепрыгнуть на суденышко, в этот момент океанское чудище в очередной раз так взболтнуло воду, что лодка как щепка запрыгала на волнах. Женщина не удержалась, ушла под воду. Не успели мы и глазом моргнуть, а два островитянина уже были под водой. В мгновение ока, поддерживая нашу спутницу под мышки, они доставили ее на берег. Похоже, что она даже испугаться не успела. Придя в себя, все хохотали и расспрашивали «русалку»: что случилось?

 

Мы осторожно заняли места на суденышке. Затарахтел двигатель, бургас взял курс в открытый океан. Скорость его была невелика, по-сухопутному километров так 15—20 в час. Когда наш остров начал скрываться в голубой дымке, по телу пробежала мелкая, неприятная дрожь: суденышко, как крохотная щепка, качалось на медленных океанских волнах. Через некоторое время впереди появились отчетливые темные пятна островков. Пройдя между ними, бургас пошел дальше. За этими островками показался еще один, более внушительных размеров. Подплывая к нему, мы увидели большую лодку с парусом. По берегу острова ходили одетые и голые люди. Мы настроились на встречу с аборигенами, но сотрудник гостиницы, сопровождавший нас, предупредил, что здесь уже несколько дней живут итальянцы. Приехав, как и мы, из гостиницы, они решили на несколько дней остаться па островке. Светло-оранжевая большая палатка контрастно выделялась на фоне изумрудной зелени. Это как-то ободрило нас.

 

Разместились по соседству. Несколько итальянцев направились к нам. Наши мужчины любопытно глазели, женщины, хихикая, поотворачивались. Пока они шли, вся наша группа уже бултыхалась в пенящейся океанской воде. Те повернули назад. Работник гостиницы, достав из ящика несколько масок для подводного плавания, предложил их нам. Приятно щекоча наши тела, в воде плавали рыбы, от мальков до полуметровых особей. Одну из таких громадин вытащили из воды. Она лениво поворачивалась в руках, взмахивала хвостом и широко раскрывала рот, словно разговаривала с нами. Кто-то предложил сфотографироваться с представителем океанской фауны. Появилось желание и у меня. Не предполагая того, что этот снимок станет в семье яблоком раздора, я встал перед камерой. Оказывается, в момент моего позирования сзади подошла голая молодая итальянка, взяла рыбину за хвост и, широко улыбаясь, смотрела на меня. Когда дома жена взяла этот снимок в руки, презрительно произнесла:

 

— Совесть нужно иметь, бабник несчастный! Позоришь семью и страну с какими-то шалавами!

 

Разорвала на клочки фотографию и бросила на пол. Оправдываться было бесполезно,факт неверности—налицо.

 

А тогда, закончив фотографирование, мы надели маски и начали погружаться под воду. Мир, увиденный там, передать невозможно. Это было царство красок. Коралловые рифы простираются бесконечно и уходят в океанскую пучину. Они сверкают разноцветьем, как клумбы: синие и красные, белые и голубые, сиреневые и зеленые... Подводный мир выглядел так, будто рука талантливого художника поработала там. Каменное многоцветье дополняли какие-то растения. По цвету и форме они похожи на мак. Но когда пытаешься его сорвать, цветок сжимается и исчезает. Отведешь руку, он снова вспыхивает красным огоньком.

 

В этой подводной роскоши, меж тысяч кораллов и морских цветов плавают косяки пестрых рыбок: черные, полосатые, красные, голубые... Глазам своим не веришь. Все это кажется сказочным сном. Затем постепенно подводное царство начало появляться на поверхности. Начался океанский отлив. Правда, все это стало менее привлекательно, так как с отливом ушла и рыба. Но в этих каменных изваяниях стало возможным лучше разглядеть каждую деталь.

 

Нам предложили взять на память кораллы. Я выбрал сиреневый, голубой и красный. Плохо, что не научили нас, как быть дальше с обретенными сувенирами. Вернувшись в гостиницу, мы разложили их в комнатах, по-прежнему любуясь многоцветной гаммой, в надежде довезти ее домой. Но ночью разбудил удушающий трупный запах. Стало ясно, что зловонье идет от кораллов. Кто-то взялся их мыть в кипятке, другие выбрасывали на улицу, я свои вынес на балкон, положил на подоконник, окно и двери закрыл.

 

У вымытых кораллов пропал первоначальный цвет. Они стали белыми, как снег. Мои же каменные цветки и еще нескольких товарищей, поступивших так же, пролежав целый день на солнцепеке, засохли, сохранив всю красоту красок.

 

Прошло уже немало времени, а кораллы и раковины и сейчас поражают воображение, остаются самой доброй памятью о той интересной поездке.

 

Однако вернемся на маршрут.

 

Под вечер, когда мы возвращались домой на том же бургасе, ко мне подошел один из сотрудников отеля,сопровождавший нас, сообщил, что не так далеко отсюда есть острова, на которых живут аборигены. Хотя посещение их не запланировано, при желании это можно сделать.

 

На второй день, не теряя времени, я начал действовать. Сначала очень острожно, но когда заметил, что резкого отказа со стороны хозяев не последовало,— активизировался. Уговорить кого-либо сразу не удалось. Выставлялись всевозможные причины, но все они казались несостоятельными. И я продолжал наступать. Не знаю, что сыграло роль — думаю, важным было то, что мы были первой группой из Казахстана, а хозяевам хотелось привлечь как можно больше гостей из разных стран,— но мне пообещали подумать. Это и послужило той гарантией, которую я терять уже не собирался. А еще через день мне сказали, что ожидается хорошая погода (в смысле штиль на воде), можно собираться в дорогу. Ввиду того, что в катер может сесть только четыре человека, было предложено определить из группы только двоих. В экипаже будут моторист и сопровождающий. Дабы не вызывать разговоров, я попросил переводчицу остаться старшей в группе, а сам, сказал, отлучусь в город по личным делам вместе с Ползухи-ным (тот неплохо владел английским языком). На том и договорились.

 

Утром, как и было условлено, мы незаметно отчалили от берега. Океан был действительно как зеркало. Катер понесся на приличной скорости, и вскоре на горизонте появились первые очертания суши. Островки один за другим проплывали то справа, то слева. Не знаю, сколько прошло времени, когда по курсу появилась очередная точка суши. Сопровождающий сообщил, что скоро будет долгожданный остров. Конечно, плыть сюда на бургасе пришлось бы не меньше дня. Именно поэтому нам предложили катер. Он быстроходный.

 

Остров вырастал, а мы все пристальнее вглядывались в его берега. Признаков жизни видно не было. Наконец катер причалил к берегу.

 

Первые шаги по острову убеждали в том, что жизнь здесь есть. Поломанные ветки, вытоптанная местами трава, а чуть дальше от берега кострище подтверждали это.

 

Хотя сопровождающий убеждал нас в том, что он не впервые на острове и гарантировал нам безопасность,удаляться от катера, а тем более углубляться и лес особого желания не было. Мы псе громче стали разго варивать, а потом и выкрикивать в надежде, что наши голоса услышат аборигены.

 

Через некоторое время мы заметили вышедшую из-за кустов группу людей. Они шли вдоль берега в пашу сторону и активно жестикулировали руками. С каждой минутой группа приближалась, а тревога внутри нарастала. Уже стало не только видно их жесты, но и слышны голоса. С какими намерениями люди шли к нам, угадать было трудно. Совсем стало как-то не по себе. Но поведение островитян не вызывало подозрений, хотя у каждого из них были какие-то палки, другие предметы. Похоже, нападать они не намеревались.

 

Их было восемь человек, одни мужчины. Все невысокого роста, крепкого, мускулистого телосложения. В руках у каждого был лук, заостренная деревянная пика или палка. Нижняя часть тела каждого как спереди, так и сзади прикрыта небольшими листьями, висевшими на лыках, как на ремне. Черные тела их лоснились, как будто смазанные жиром. В отличие от жителей Порт-Блэра и тем более Шри-Ланки недостатка в питании они, вероятно, не испытывают: уж больно жирные. Черные лохматые волосы, широкие скуластые лица—в науке таких людей относят к негритосскому антропологическому типу. Когда они подошли к нам совсем близко, было видно, что почти у каждого на шее, как ожерелья, свисали разноцветные маленькие ракушки. Поразило то, что все они были бритыми.

 

Старший по возрасту, выйдя вперед, заулыбался и что-то проговорил. Мы посмотрели на сопровождающего, он также ухмыльнулся и поднял вверх руку, дав понять, что и нам следует сделать то же.

 

— Язык их обособленный,— проговорил сопровождающий,— поэтому мы ничего не поймем, о чем они будут говорить. Придется объясняться жестами, по нужно побольше улыбаться.

 

И впрямь, как на дипломатическом приеме, подумалось мне. Но что поделаешь, улыбаться, так улыбаться, и мы с Ползухиным осклабились во всю ширину ртов. Первый контакт был найден, а это главное.

 

Гид попросил нас взять в катере несколько пачек печенья, конфет и угостить хозяев.

 

Приняли угощение не сразу. Они как-то настороженно отнеслись к ярким упаковкам. Пришлось одну из них разорвать, и по штуке печенья и по конфете положить себе в рот. Только после этого подарки были приняты. Но есть угощение никто из них не стал.

 

Нельзя сказать, что островитяне встретили нас как желанных гостей. Но в то же время в их поведении не было ничего настораживающего. Меня не оставлял вопрос: почему ведут себя они в общем-то привычно и смирно. Позже гид пояснил. Оказывается, то место, где лежит островок, является как бы перекрестком многих морских дорог. Моряки, зная о существовании на острове аборигенов, иногда пытаются войти с ними в контакт. Когда это началось, сказать трудно, но теперь видно, что к подобным визитам островитяне уже привыкли. К тому же мы не первые, кто прибыл сюда из Порта-Блэра. Так что обитатели островов чувствуют себя не совсем отчужденными. Во всяком случае наше появление не было для них неожиданностью. Скорее больше удивлялись мы, чем они.

 

После обмена еще несколькими жестами гид предложил идти следом за ними. Оказывается, островитяне вышли на охоту, а теперь приглашают нас к себе. Не знаю, чем вызвано такое гостеприимство, но думаю, что на'вязал посещение хижин сам гид. Как сообщил он нам, мужчины племени охотятся ежедневно. Выращиванием каких-либо продуктов на острове не занимаются. Питаются черепахами, рыбой, ящерицами, птицами...

 

Пройдя по берегу, наверное, с километр, часть мужчин направилась в лес, а нам предложили следовать за старшим. Рядом с ним осталось еще двое молодых парней.

 

Через некоторое время мы услышали детские голоса, а потом увидели лачуги, покрытые листьями, травой. Между ними сидели женщины, дети. Подойдя поближе, старший дал понять, что приближаться вплотную не следует. Все домочадцы также были голые. Некоторые из женщин были в юбках, изготовленных из листьев, нанизанных на лыка. У каждой на шее висели ракушки-ожерелья. Головы большинства перевязаны узкими полосками, как делают спортсмены, чтобы волосы не спадали на глаза.

 

Хозяин, подойдя к хижинам, повернулся к нам, дал понять, что подходить ближе не следует, а можно сесть на траву. Гид рассказал, что подобных стоянок на острове много, но племя здесь единственное Оно кочует с места на место. Это позволяет охотиться в разных местах, не удаляясь на большие расстояния. Кроме того, кочуя, аборигены сохраняют зеленый покров от вытаптывания на одном месте.

 

Хотя встреча для нас и была ожидаемой, в то же время она оказалась настолько неожиданной, что я, суетясь, все никак не мог сообразить, что же нужно прежде всего узнать и увидеть. Решение пришло неожиданно: нужно сделать как можно больше снимков. Вытащив из сумки фотоаппарат, я судорожно начал определять экспозицию. Сидевший рядом гид остановил:

 

— Аборигены не любят непонятных движений. Ничего не делайте без их разрешения.

 

Пока мы обсуждали, как все-таки сделать несколько снимков, из леса вышла группа людей. Они шли молча в пашу сторону. Один из них нес перекинутый через плечо непонятный груз. Когда люди отделились от темной стены леса и вышли на солнечную опушку, мы их узнали: это были те, кто уходил в лес. Гид, не лишенный чувства юмора, произнес:

 

— Сегодня будет богатый обед.

 

После нескольких наших вопросов добавил:

 

— Это не крокодил, а ящерица. Их на острове много.

 

На зеленой лужайке охотники бросили добычу и сюда же кинули несколько поленьев сухих дров.

 

Тут же несколько ребятишек подбежали к жертве, запрыгали рядом, тыкая пальцами в добычу, что-то лепетали. Следом за ними подошел пожилой человек. Он расстелил на землю несколько больших сухих листьев, положил кусок коры, под нее постелил еще один сухой лист. Затем сверху поставил примерно метровую палку и начал ее вращать ладонями, как мы свиваем веревку. Делал он это со знанием дела. Минут через пять из-под коры начал появляться дымок. Еще несколько вращений, и лист, лежавший под корой, вовсю задымился. Старик наклонился пониже, подул на лист, тот тут же вспыхнул пламенем. Так появился огонь. На него сначала положили несколько мелких веток, затем сухие поленья. Костер разгорался на глазах.

 

Через некоторое время на хорошо разгоревшийся костер положили ящерицу. Дрова быстро прогорели костер начал угасать, а ящерица стала вздуваться. Она уже напоминала надутый рукав, но к ней никто еще не прикасался. Через несколько минут по ней пошли трещины, засверкавшие белизной.

 

Кашевар, орудовавший возле костра, взмахнул рукой, и толпа племени начала собираться вокруг. Один из аборигенов ударил палочкой по спине ящерицы, подал какой-то знак рукой. Несколько мужчин начали снимать со спины кожу. Когда верхняя часть была очищена, руки едоков потянулись к мясу. Оно парилось голубоватой дымкой, легко отделялось от костей. На нас никто не обращал внимания, а поэтому обед закончился быстро. Все, что осталось от трапезы, бросили в костер.

 

Вот почему, подумалось мне, на острове стоит такой цветочный аромат и не чувствуется абсолютно никаких посторонних запахов.

 

Закончив обед, аборигены вытерли травой руки и пошли к хижинам. Женщины изредка косились на нас. Дети тыкали в нашу сторону пальчиками, смеялись.

 

Через несколько минут к нам подошли несколько мужчин, так же жестикулируя, что-то объясняли. Гид внимательно наблюдал, но, похоже, мало что понимал в этой своеобразной речи.

 

Мы, в свою очередь, показали, что сидеть под лучами солнца жарко, предложили пересесть куда-нибудь под крону дерева в тень. Честно говоря, мы рассчитывали на то, что нас пригласят под дерево поближе к хижинам, но хозяева показали в сторону и первыми направились.

 

Только на обратном пути гид объяснил, что воздух на острове стерильный и организм островитян слабо защищен от любых микробов. Видимо, они знают об этом и опасаются близкого контакта с пришельцами.

 

Когда все разместились под тенью дерева, Ползу-хин, томимый жаждой, спросил, где аборигены берут для питья воду. Переводчик сказал, что пьют они в основном сок дерева, напоминающий по вкусу и внешнему виду пчелиный мед. Собирают древесную жидкость просто: отламывают ветку и оттуда начинает струиться сладкое лакомство. Кроме того, на острове есть немало балок, ям, других впадин, где скапливается дождевая вода, ею и пользуются аборигены.

 

Пока мы выспрашивали, что нас интересовало, было видно, как женщины, разместившись у своих хижин, брали детей и начинали копошиться в их головах

 

В стороне от женщин, сложив накрест под собой ноги, мужчина начал бриться. Оказывается, на побе режье много ракушек, краями которых, если их немного подточить, можно бриться. Их и используют мужчины.

 

Но кто бы мог подумать, что молодой человек не просто приводил себя в порядок, а готовился к свиданию. Поняли мы это только тогда, когда заметили в стороне девушку. В ее руках было несколько цветочков. Она ходила по одному месту и все посматривала в сторону жилья. Девушка была невысокого роста, стройная. Ее тонкая талия легко изгибалась, а налитые темные бедра картинно играли. Цельность фигуры напоминала гитару, была очень привлекательной. Она изредка зачем-то касалась упругой груди, та вздрагивала, как пружина, устремляясь всей формой вперед. Грешное место было прикрыто небольшим листом, который часто задирался от малейшего дуновения ветерка. Сзади, как хвост, также свисал небольшой лист.

 

Через некоторое время вышел тот самый молодой человек, который так старательно снимал с лица чернеющую щетину. Подходил он к девушке кругами. С каждым оборотом радиус его Движения нее уменьшался. При этом юница часто бросала взгляд па пего, мягко улыбалась, а он не спускал с нее глаз.

 

Вскоре круг уменьшился настолько, что юноша вплотную приблизился к девушке. Сначала он прикоснулся к ней рукой, затем всем телом. Переминаясь с ноги на ногу, молодой человек начал наклонять голову к девушке. Она ответила ему тем же. Это больше напоминало игру голубей, чем человеческую любовь. Они долго соприкасались частями лица, шеи, головы, плотно прижимаясь, но при этом руки обоих висели словно плети. Странно и другое: за все время не последовало ни единого поцелуя. Черт те что, подумалось мне. У нас уже давно хватал бы парень за что попало. А тут такая идиллия, и все так размеренно, спокойно, нежно, будто и спешить некуда. Так они ласкались долго. Уже и смотреть начало надоедать. Но вот вдруг они отпрянули друг от друга, медленно начали опускаться на траву. Разместившись совсем рядом, они начали исступленно смотреть друг другу в глаза. Затем, прижавшись, продолжали снова ласкаться головами. Но и так просидели они не долго. Через короткое время медленно утонули в зеленом травостое.

 

С самого начала игры влюбленные не прекращали разговор. Менялся только тон: речь  становилась то возбужденно громкой, то утихала до шепота. А теперь и вовсе прекратилась.

 

Через некоторое время они поднялись вместе. Она с улыбкой счастливой усталости и еще не утихшей страсти что-то сказала ему, подняв руки, не стесняясь своей наготы, направилась в лес. Она шла медленно, красиво, гордо, сверкая переливающимся пухлым телом. Порой даже казалось: если бы такую представить на международный конкурс красавиц, непременно победила бы. Это не ирония — правда. Фигуры почти всех аборигенов настолько красиво сформированы, что казалось, их лепила рука великолепного художника. Это в равной степени относится как к женщинам, так и к мужчинам.

 

Интересно, что все происходило на глазах племени, но не привлекало ничьего внимания. Скорее мы, следившие за происходящим с раскрытыми ртами, были объектом всеобщего внимания.

 

Несмотря на такую свободную любовь, семьи в племени небольшие. Почему? На этот вопрос никто не ответил. Гид только сообщил, что коренные жители островов почти все были истреблены колонизаторами. Осталось их очень мало. А те, что живут в Порт-Блэре, это не местные, не коренные жители. Это потомки завезенных с материка или добровольцев, понаехавших из разных мест.

 

Ничего толком не узнали о племени, а уже давно перевалило за полдень, нужно собираться в обратный путь. Жаль, очень жаль, что никто не знал языка островитян. Наверняка они могли рассказать какие-то легенды, а может и историю своего племени, но расспросить что-либо так и не представилось возможным. Нам хотелось побыть еще хотя бы сутки, но никто не мог предугадать, каким будет океан завтра. Если заштормит, то нам пришлось бы пробыть на острове кто знает сколько, А питаться подобными «деликатесами» особого желания не было. К тому же срок нашего пребывания на Андаманах подходил к концу. Так или иначе, а времени на раскачку уже не оставалось. И гид, как смог, объяснил хозяевам наше намерение. Мужчины только покачали головами. Их лица не выражали ни радости, ни огорчения. Похоже, что отнеслись они к этому безразлично.

 

Мы поднялись и пошли к берегу, где стоял наш катер. Островитяне провожать нас не стали.

 

Заработал движок, и мы отчалили от берега. Когда люди на острове слились с темной стеной леса, гид проговорил:

 

— На других островах есть еще три племени. Одно из них нельзя отнести к дикарям, так как они одеваются, имеют сносное жилье. Разводят свиней, но содержат их, в основном, не для питания, а для лечебных целей. Когда рождается ребенок, у поросенка отрезают кончик хвостика, берут из него кровь, обмазывают ею малыша от нечистого духа — своего рода крещение. Если кто занедужит, у поросенка снова извлекают кровь и обмазывают больного. Затем приступают к делу шаманы, Насколько это помогает, могут свидетельствовать такие цифры: в пятидесятые годы аборигенов на островах насчитывалось более пяти тысяч человек. Кстати, тогда они еще не знали огня, псе ели сырым. Сейчас в одной группе осталось 150 человек, в другой— 87, в третьей — 52, четвертой- - всего 27 человек. Племена между собой не общаются и, возможно, даже не подозревают о существовании друг друга. Хотя уклад жизни всех их примерно одинаков, по разделяют их большие расстояния.

 

От себя добавлю. После той встречи прошел уже не один год. А, как известно, любая человеческая жизнь сложная и она подлежит деформации. Что случилось в последнее время с племенами, сказать затрудняюсь. Возможно, они окрепли и разрослись, а возможно,— подумать даже страшно — и совсем исчезли. Жаль, что о их жизни не появляется ничего в прессе. Тогда, будучи там, предполагал: что бы ни случилось, а через некоторое время обязательно вернусь на Андаманы, и снова повстречаюсь с этим загадочным народом. Но вот теперь и пора бы съездить. Но как? Если наши политики заварили в стране такое, что на похороны родственника в соседнюю область нет возможности поехать. Но вернемся на острова хотя бы мысленно.

 

Интерес на островах представляют не только племена. Своеобразен и народ, живущий в столице островов Порт-Блэре. Помню, однажды по какому-то поводу я свистнул. Рядом находилось человек десять. Все они подбежали ко мне и пристально начали заглядывать в рот, видимо, выясняя, чем я извлекал звук. Пришлось свист повторить. Но теперь я умышленно сделал это громче. Они как рванули от меня, что, думал, посшибают друг друга с ног. Разбежавшись между пальмами, они выглядывали из-за стволов, смеялись и что-то обсуждали. При общении с ними убеждаешься, что их интересует многое. Им знакомы имена Ленин, Гагарин, Гитлер, но вот кто они, чем отличаются друг от друга, какие их заслуги перед человечеством, никто вам не ответит. Единственно, что удалось выяснить, так это то, что Гитлера и Хомейни нужно застрелить, но при этом утверждают, что и коммунистов тоже нужно пу-пу-пу. Они удивились, когда мы рассказали, что среди нас много коммунистов. Боюсь, что до конца они в это так и не поверили. Конечно, нельзя сказать, что все поголовно на острове безграмотные, забитые. Скажем, такие, как семья Пресад или Бобу, так им в рот палец не клади. Политиканы такие, что готовы спорить до посинения. Но таких единицы. Основная же масса людей — отсталые, причем во всем. Уровень их развития очень низок.

 

Гостиница, где мы жили, размещена в очень удобном месте. Рядом большой луг. Здесь постоянный микроклимат. В одно из воскресений сюда на нескольких грузовиках прибыло много народу. Они привезли с собой бачки, ведра, продукты, разные игры. Пока одни готовили еду, другие гоняли футбол, третьи занялись рыбалкой. Ловят рыбу они примерно как па Цейлоне: одни конец сети привязывают к дереву, другой затягивают на лодке в океан и протягивают к берегу. К нашему удивлению, за один заход в сети оказалось рыбы столько, что с лихвой хватило на ужин всех питающихся в ресторане. Празднество продолжалось с утра и до самого вечера. Были песни, читали какие-то стихи, много разных игр. Победителям вручались сувениры. И каждый раз они стремились вовлечь нас в круговорот проводимых мероприятий. И мы не отказывали хозяевам.

 

Не знаю, с чем был связан выбор места для отдыха, но думаю, что не последнюю роль сыграло и наше здесь пребывание: возможность пообщаться, узнать новости, показать свое стремление к культуре, спорту. Видимо, сказалось и то, что вокруг Пopт-Блэра вода очень грязная. Город не имеет канализации, водопровода. Все, что им извергается, ручьями стекает в океан. Ясно каждому, что в такой воде купаться мало прият ного. А островитяне любят воду. Это же место, несколько отдаленное от города, чистое, как нельзя лучше подходит для отдыха и купания.

 

Целый день общаясь с горожанами, только к концу дня заметили, что одеты все они в одинаковое платье, только разной длины. Оказывается, на острове так разделяются касты. Удивило и то, что у других народов, имеющих кастовое деление, нахождение одних с другими не разрешается, тем более отдыхать вместе. Здесь, похоже, на это никто не обращал внимания. Заметили и то, что знак согласия они выражают, как болгары, качая головой со стороны в сторону. И наоборот, когда, что-то отрицают, то непременно покачивают головой сверху вниз. Никто из них не курит. Да и сигареты нам нигде не встречались. А когда кто-то из наших брал в рот папиросу, они удивлялись и спрашивали, зачем это делается. По-моему, это был один из сложных вопросов, так как никто на него по существу не ответил,

 

Сложилось впечатление, что англичане на островах не вели народ к прогрессу, а наоборот, удаляли от цивилизации. Народ удивлялся самому простому. Кроме библий и некоторых школьных учебников, никаких книг не знают. Мы пытались объяснить, что такое зима — бесполезно, пожимают плечами и смеются. О телевидении затеяли разговор — нас и слушать не стали: как это, где-то люди поют, танцуют, а их за тысячи километров видят, да еще и слышат. Такое фантазии островитян неподвластно. С трудом удалось убедить собеседников в том, что на каждом из пас одежда советского производства. Они же долго спорили и доказывали, что костюмы на нас английские, так как больше никто в мире не может их производить. Вот как, оказывается, можно одурачить народ, как въелось насажденное мнение в память, в сознание людей.

 

Поражало и другое. В Порт-Блэр прибывают современные воздушные и морские лайнеры, то есть то, что мы называем совершенством цивилизации. В то же время мальчишки из обслуживающего персонала удивлялись нашим электробритвам. А когда после бритья мы пользовались лосьоном или одеколоном, от которых разлетался по комнате аромат, их удивлениям не было предела. Они вглядывались во флакончики, принюхивались, спрашивали и уточняли, восхищались и задумывались. Вершины счастья достигало, когда кого-то из них побрызгаешь одеколоном.

 

Народ, населяющий остров, низкорослый, как на Цейлоне. Видимо, поэтому здесь самыми популярными были те же наши «тяжеловесы». Местные жители их постоянно рассматривали, как экспонаты, особенно, когда они приходили на пляж. Все восхищались их ростом и телосложением. Оказалось, что таких «больших людей» никто еще не видел. И какое было недоумение их, когда они узнали, что это не борцы и не боксеры и вообще не спортсмены, а обыкновенные работники: один руководитель, другой механизатор.

 

Наш отдых на Андаманах подходил к концу. Мы купались, загорали. Кстати, поразила нас океанская вода. После купания волосы становились мягче шелка. В один из предпоследних дней нас повезли еще на одну экскурсию по Порт-Блэру. Поразительного мы ничего не увидели, кроме городской прачечной. Она располагалась в самом центре города на поросшем берегу большого пруда. Вдоль водоема валяются крупные камни, между которыми стояли емкости с бельем. Рядом, у самой воды, невзирая на шум людей, свернувшись большими кольцами, словно спирали, грелись на солнце пятнистые гадюки. В традиционно ручную стирку белья вовлечена большая масса людей. Все они спокойно занимались своим обычным делом, будто и не было рядом этих опасных для человека гадов. Мы узнали, что клиенты этой прачечной — весьма высокопоставленные особы. Но поразительно, весь процесс осуществлялся без мыла. Белье натирается травой, растущей тут же, от которой покрывается белой пеной. Намоченное в воде, оно с силой выбивается о лежащие камни, затем выкручивается. Надо сказать, стирают неплохо, так как подсыхавшие на веревках простыни отличались свежестью и белизной.

 

Дальше наш путь лежал к центру города. Из-за лежащих на мостовой нескольких коров автомашины дальше продвинуться не смогли. На перекрестке стоял в ярко-пестрой одежде постовой и регулировал движение. Прогнать животных никто не осмелился. Дальше пошли пешком. Возле одного из темных дверных проемов гид остановился, рассказал, как себя нужно вести внутри помещения. Оказывается, нельзя писать, разговаривать и фотографировать. У входа висела стеклянная вывеска, на которой по-английски написано, что здесь находится антропологический музей. Внутри нас встретили служители в строгих форменных костюмах.

 

Экскурсовод показывал, комментируя, экспонаты, а служители ходили следом и присматривали за порядком. Музей действительно интересен. Там мы увидели многое из того, чего раньше встречать не приходилось. В нем как бы подводятся итоги всему тому, что видели на острове до этого. Немало в нем экспонатов, которые действительно хотелось сфотографировать. Но делать это категорически запрещается.

 

Не знаю, кому пришла в голову идея, но когда закончилась экскурсия, кто-то из наших подарил смотрителям по простому карандашу. Других сувениров у нас уже не было. Надо было видеть, как радовались подаркам. Этого было предостаточно, чтобы умилостивить смотрителей. Они как один поотворачивались от нас. Тогда и пошли по рукам некоторые редкие экспонаты, чтобы получше их разглядеть. А когда зашелестели блокноты и ручки, один из хозяев сделал замечание. Кто-то снова проявил смекалку: подарил каждому по ученической тетради. Откуда они взялись в группе, сказать не могу. По то, что они оказались очень кстати, так это уж точно. Хозяева тут же под разными предлогами оставили помещение. В музее мы остались одни. Жаль, что в нем было не совсем светло. Не все удалось сфотографировать из того, что особенно привлекало.

 

На пути в гостиницу мы попросили, чтобы нас провезли другим путем. И не пожалели. Эта дорога вызывала такой же интерес, как в первый день пребывания на острове. Южный Андаман не может оставлять равнодушным никого. Мы любовались пальмами, зарослями банановых деревьев. Останавливались, взбирались на стволы, срывали или сбивали палками кокосовые орехи, гроздья бананов. Одни ели как картошку (кокосы), из других пили приятный прохладный сок.

 

Попетляв изрядно среди пальм, автомобили вырвались на большую поляну, остановились. «Мы находимся на самой высокой транспортной точке острова,—сообщил гид,— можете выйти посмотреть вокруг».

 

Вдоль склона сереет узенькая полоска шоссе, вознесшего нас на вершину. А дальше изумрудная зелень, сливающаяся с синевой океана. Хотелось молча разглядывать сотни оттенков зеленого цвета в комбинации с голубизной неба и волн океана. Мы делали фотоснимки, надеясь, что хотя бы с их помощью удастся сохранить и передать всю эту красоту. К сожалению, позже, дома, рассматривая фотографии, я не нашел уже той красоты, которую так старался запечатлеть. Панорама склона являла собой образцово-показательный пейзаж, соблазнительный для живописца. На огромном зеленом ковре, среди изредка разбросанных пальм, так же редко стояли одинокие домики. Каждый из них окружен небольшим огородиком. Клочки земли вокруг построек заботливо ухожены. Нет, это не дачные участки. Так живут состоятельные люди. А там дальше, в стороне от строений, чернели маленькие поля, нередко в несколько метров, протянувшиеся до самого берега. По всему видно, что в каждый квадратный метр вложен огромный человеческий труд. Водитель, заметив наше любопытство, как мог притормаживал. На одной из делян, где копошилось несколько крестьян, остановились. Они, не скрывая любопытства, подошли к нам. Как выяснилось из разговора, убрав урожай, они готовят почву к очередному посеву. Кто не ленится, может собрать в год до трех урожаев. Иногда мешают муссонные дожди, которые нередко обрушиваются на остров и не прекращаются но месяцу-два подряд. Кроме того, муссоны в этих широтах — своего рода санитары. Они смывают всю заразу, накапливающуюся на поверхности земли в течение года. Условия для развития любой эпидемии здесь очень благоприятны. Вот и спасают от повальных болезней дожди. Жители острова ничего не знают о тракторах, комбайнах, другой механизации для полей. Неизвестны им и удобрения. Поэтому тяжелый крестьянский труд не всегда дает желаемые результаты.

 

На острове многое удивляет, немало было интересных встреч. Но больше встречались мы с людьми среднего и низшего сословия. Нам же хотелось побывать в доме представителя высшего общества, и сказали об этом Бобу.

 

Кстати, с ним у нас сложились приятельские отношения, к этому времени он уже бил нашим должником. С ним давно было условлено: если мы его научим петь по-русски хотя бы одну песню, он исполнит любое наше желание. До этого с ним кто-то выучил куплет песни «Ты ж меня обманула, ты ж меня подвела», но он ее плохо понимал, еще хуже пел. Он никак не мог разобраться, почему, как поется в песне, его обманули и за что? Поэтому она ему не нравилась. Мы постарались за эти дни разучить с ним «Катюшу», давно ставшую песенной визитной карточкой советских туристов за рубежом. Бобу радовался новой приятной мелодичности и незамысловатости текста, охотно подпевал нам, а иногда и сам начинал песню. Теперь на нашу просьбу, он, не задумываясь, произнес:

 

— Я вас приглашаю в гости к своему другу.

 

Гид принадлежал тоже к высшему сословию, но дом свой показать отказался. Он любил отшучиваться, при этом пытался казаться всезнающим. Но стоило завести разговор глубже, как выяснялось, что беседа «не клеится». Это не мешало ему властвовать над всем обслуживающим персоналом. Мы видели, как перед ним лебезил каждый, кто встречался на его пути. Особенно его характер проявился в один из вечеров отдыха. За мероприятие взялся сам Бобу.

 

Он восседал в углу зала в кресле, в богатом костюме европейского покроя, g важным видом повелителя, явно выражая свое превосходство над присутствующими. Здесь же в углу кружились ребятишки из обслуживающего персонала.

 

Когда заиграл магнитофон, Бобу посмотрел приглашающе на нас, но, похоже, прыгать под подобный треск никто не собирался. Тогда он, не теряя времени, требовательно взглянул на стоявших юнцов. Те тут же, как заведенные куклы, затряслись, медленно продвигаясь к центру зала. Танец закончился, зазвучала мелодия вальса. Многие закружились. Хозяин вечера пригласил одну из наших дам. В этот вечер еще не раз звучали хорошие мелодии, под которые танцевали все. Однако вскоре Бобу отличился. Загремели очередные вопли, повелитель танцев громко крикнул ребятишкам. Они раздвинулись, из группы выделился один опрятной внешности парнишка. Он явно стеснялся, втягивал голову в плечи, переминался с ноги на ногу, перебирал пальцы, искоса посматривал на гостей. По всему было видно, что этот взрослеющий человек давно уже не ребенок, и ему было стыдно, как обращаются с ним. Но это не смущало Бобу. Он вторично выкрикнул несколько слов, и парень конвульсирующе начал неэстетичные, так сказать, вольные движения. Темп и разновидность их увеличивались после каждого окрика хозяина вечера. Наконец они достигли того уровня, который граничит с человеческими возможностями. Танцовщик, запыхавшись до предела, споткнулся и упал. Тут же он вскочил, закрыл лицо руками и нырнул в толпу.

 

Последовала очередная команда. Группа ребят рванулась в центр круга. Глядя на все это, невольно промелькнуло в голове: ведь танец во все времена оставал-ся самобытным искусством любого народа, а значит, как и всякое искусство, подвластен своим закономерностям. I Ничего национального или закономерного здесь не было и в помине. Невольно думаешь: откуда вот эти юнцы, не умеющие читать и писать, не знающие радио и телевидения, могли взять себе вот эти нечеловеческие кривляния, изгибы, дикие подпрыгивания? Нет, они танцевали не свои национальные танцы. Похоже, что они пытались импровизировать то ли рок, то ли шейк, твист или | брейк. Как все это сюда проникает, тоже остается за- ?: гадкой. Тем временем танец закончился. Ребятишки пошли на свое место. Бобу, с видом уставшего дирижера, вытер платком лоб и начал обмахивать ладонью лицо. В этот момент из боковой двери показался пожилой мужчина с подносом в руках, на котором стоял высокий стакан с желто-зеленоватой жидкостью, напоминающей лимонный сок. Он в поклоне подошел к Бобу, встав на одно колено, протянул поднос вперед. Бобу ему что-то сердитое сказал, тот вскочил и попятился, извиняюще кивая головой. Через несколько секунд он появился в той же двери с жидкостью другого цвета. Гид пил, причмокивая губами напиток, а слуга стоял, согнув одну ногу, склонив седую голову в ожидании, когда можно будет забрать пустой стакан. Смотреть на эту сцену унижения старого человека, которая длилась минут 15—20, было невозможно. Мы вышли из зала.

 

Теперь, когда я слышу раздающиеся голоса о возрождении капитализма в нашей стране, у меня тут же перед глазами всплывает тот танцующий до изнеможения юнец и седой униженный старик на коленях. И я спрашиваю себя: неужели наши демократы хотят видеть подобные сцены и в своей стране? Ведь и их дети внуки могут оказаться в таком же загнанном положении. При таком общественном строе никто из нас не застрахован от падения.

 

Согласитесь, есть над чем задуматься. Давайте и задумаемся, пока еще не поздно!

 

На второй день Бобу вел себя так, как будто ничего не произошло. Он по-прежнему был весел и жизнерадостен, каждый раз начинал какую-нибудь тему для разговора, тут же переключался на другую. Но у меня словно оборвалось что-то внутри по отношению к нему. Однако вернемся к поездке по городу. Бобу, в знак благодарности за песню, предложил интересную встречу со своим другом, и мы стремились к нему, предвкушая невиданное. Автомобиль свернул с асфальта и побежал по дорожке в лес. Через несколько минут он остановился у большого, на высоком бетонном фундаменте, обитого досками особняка. Из дома вышел высокого роста, со скуластым европейским, исчерченным морщинами лицом, широко улыбающийся мужчина.

 

— Мистер Джордж Алей,— протягивая руку, произнес он. Обменявшись несколькими словами, хозяин пригласил нас в дом. В комнате встретили хозяйка-индуска и три девушки, их дочери, которые не были похожи ни на мать, ни на отца. Но довольно стройные н симпатичные. Все свободно владеют английским языком — это и помогло быстро установить контакт. Дом внутри также обит досками и выкрашен темпо-голубой краской. Через несколько минут перед нами появились восточные сладости и пиво. Разговорились. Нас больше всего заинтересовало, как попал сюда европеец и как прижился в этих далеких и в общем-то диких для нашего человека местах?

 

— О, это целая история,— начал хозяин,— не лишенная опасностей и приключений. Наша семья жила в Англии. Но было невыносимо трудно, и я, как старший в доме, решил поехать на свободные земли, чтобы найти высокооплачиваемую работу. Так я спустя два месяца оказался здесь, в Порт-Блэре. Работать было интересно, жили хорошо. Думал, заработаю денег и поеду домой. Но потом пришла беда. Самое тяжелое время здесь было в начале пятидесятых, когда японцы предприняли тактику выжженной земли при захвате Андаман. Жители острова им не покорялись. Напротив, организовали оборону. Порт-Блэр сходу захватить им не удавалось. Тогда вот оттуда,— показал он на клочок земли, находящийся от Южного Андамана метрах в 250—300,— они тайно сделали подкоп под водой и ночью по этому тоннелю высадили десант. Так был захвачен наш главный остров и уничтожены все огневые точки.

 

Действительно, когда мы проезжали по дорогам, часто встречались в каменных скалах, вдоль побережья, разрушенные укрепления, напоминающие наши дзоты.

 

— После захвата острова,— продолжил Джордж Алей,— японцы начали охотиться за каждым жителем Они никого не жалели: ни стариков, ни женщин, ни детей. Я только что женился, и моя жена должна была стать матерью. А работать ей никак было нельзя. Но японцев это не волновало. На тяжелую работу они гнали всех. И тогда многие местные жители начали покидать остров. Видя и свое безвыходное положение, однажды ночью мы с женой на весельной лодке тоже уплыли на другой остров. Он был большим, но безлюдным. На нем водилось много хищных зверей. Но звери оказались спокойнее озверелых японцев. И мы там начали новую жизнь. Но продолжалась она недолго. Вскоре на остров стали прибывать еще люди. Когда нас собралось много, японцы нас настигли. Мы с женой вынуждены были скрываться в джунглях. Тех, кого японцы ловили, привязывали спиной к дереву и так оставляли. Человек становился жертвой хищников или умирал от голода.

 

Когда захватчики поняли, что всех выловить невозможно, подожгли лес. Погода стояла безветренной. На острове установился такой смог, что дышать было невозможно. В испуге носились звери. Мы начали рыть землянку. Инструментов никаких не было. Все делали голыми руками с помощью палок. Так и спаслись от огня, хищников и японцев. Там у нас появился первый ребенок. К сожалению, у нас не было даже во что его запеленать, и он вскоре умер.

 

У Джорджа Алея сгустились морщины на лице, он склонил голову, достал носовой платок. У супруги, сидевшей рядом, глаза наполнились слезами. Она только кивала головой, глядя в одну точку. Мы подали им по стакану воды. Хозяин сделал глоток, кашлянул.— Представьте себе,— продолжил он, жить не день и не год на острове, где нет ни магазина, ни про дуктов, в общем ничего.

 

Нам не хотелось теребим» души этим пожилым людям, но уж больно интересная история. Да, видать, они и сами стремились поделиться пережитым. Когда хозяин на минуту прервался, беря в руки снова стакан с водой, я не удержался от вопроса:

 

— Мистер, скажите, пожалуйста, как же вам все-таки удалось выжить в столь сложных и тяжелых условиях.

 

— Сейчас я и сам поражаюсь, как мы остались живы. Одежда поизорвалась, уже нечего было чинить. Благо, что было тепло. Но и оно в период океанских штормов меняется на холод. Выходили из положения как могли. Одежду в основном мастерили из коры, лыка, в ней и ходили. Построили хорошую хижину, нанесли туда много травы и листьев. Так вот от холодов спасались.

 

— Мистер Алей,— не удержалась переводчица,— а чем вы все это время питались?

 

— О, это была особая кухня,—немного успокоившись и теперь не без иронии, выдавив из себя подобие улыбки, сказал Алей.

 

— Главным образом это была рыба, птицы, грибы, иногда звери. Индусы рыбу не едят. Пришлось жену убеждать, просить, учить, иначе умерла бы. Не имела она представления и о грибах. А я ведь европеец, знаю этому толк. Научил ее собирать и готовить грибы. Спасали бананы и кокосы—это тоже продукты. На зверей приходилось рыть яму, закрывать ее травой и ждать, пока что-то в нее попадет. А там потом по-зве-риному добивали жертву, острыми ракушками разделывали и пускали в пищу. Ну, а огонь-то вы знаете, как добывать. Это в наших условиях постоянной жары очень просто. Вот так и перебивались изо дня в день, из месяца в месяц, что Бог пошлет. А потом докатились слухи, что японцы ушли. Я политикой не увлекаюсь, не знаю, как все произошло, но эти разговоры все чаще доносились до нас. На острове кроме нас еще тоже оставались люди. Boт от них и узнали кое-какие подробности. Решили вернуться в Порт-Блэр. Построили из бревен сооружение, которое могло удержать на воде несколько человек, дождались попутного ветра взяли в руки весла и так добрались домой. Вот с тех пор и живем. Детей долго не решались заводить. Все думали, что японцы вернутся, зачем же еще и их обрекать на пытки и скитания.

 

А у меня все сидел на кончике языка вопрос: почему у таких пожилых людей такие молодые дети? Но теперь все стало на свои места.

 

— Правда,— продолжил хозяин,— спустя несколько лет нас начали беспокоить американцы. Видите?

 

Он показал на маленький островок, напоминающий вынырнувшую из океанской пучины подводную лодку.

 

— Да, да, я знаю,— продолжил он,— похожий на подводную лодку. Американцы тоже так думали и часто торпедировали этот островок, но не всегда попадали в цель. Часто торпеды и снаряды доставали город, а взрывы, как известно, вещь малоприятная. И это повторялось долго. Но потом и американцы нас оставили в покое.

 

Джордж Алей замолчал, будто обдумывая или вспоминая, что еще рассказать, и вдруг, как бы спохватившись, произнес:

 

— Что это мы все о нас говорим. Пора послушать и вас. Вам тоже много интересного есть что рассказать.

 

Хозяин вопросительно окинул нас взглядом, улыбнулся. Его желание подтвердила жена, дочери, поближе подсевшие в круг.

 

— А что рассказывать? Вы знаете, приехали мы из СССР. В группе в основно.м передовики производства. Путевки псе получили почти бесплатные, за хороший груд. Вот и катаемся по белу свету, знакомимся с жизнью людей других стран. В отличие от вашего острова наша страна огромная. Чтобы перелететь ее с одного конца в другой на самолете, нужно потратить целый день беспосадочно. У нас хорошо развитая промышленность. Поля засеваем и убираем только техникой. Страна наша многонациональна. Вот только в группе около десяти представителей разных национальностей. Живем все дружно. (Господи, если Алей услышал о начавшихся межнациональных конфликтах в наших республиках, вспыхнувших сразу после возвращения домой, ч'то он подумает о нас? Он же ни одному слову не поверит из того, в чем мы так пытались его убедить. А ведь мы говорили только правду, которая теперь лопнула, как мыльный пузырь.)Тогда после, наших искренних слов хозяин поочередно посмотрел на всех нас, а потом с сожалением и какой-то грустью произнес:

 

— А я, состоятельный человек, содержу школу, в которой работают моя жена и три дочери. Но поехать куда-либо возможности нет. Мои родители из Великобритании переехали в Швейцарию. Последний раз я их видел 25 лет тому назад. Доходы моей семьи хорошие. Но что эти деньги значат, если я не могу поехать даже к родителям и показать своих детей, нет такой материальной возможности. Да, мы слыхали о вашей стране. У вас очень хорошие люди, хорошая страна.

 

Долго мы еще. рассказывали о нашей Родине. Наперебой задавали нам вопросы жена и дочери Алея. Мы как могли, что знали, отвечали без прикрас. К пиву, поставленному хозяевами, прибавилась пара бутылок шампанского, захваченного нами с собой из гостиницы. Вскоре первая бутылка опустела. Мы предложили открыть вторую. Но хозяева поспешили подать нам пиво и попросили шампанское оставить им на память.

 

Время встречи подходило к концу. Заметив наши фотоаппараты, дочери мистера Алея начали расспрашивать, что это. А когда нм разъяснили, изъявили желание сфотографироваться на память. Мы вышли во двор, разместились па бревнах, лежащих в тени зеленого дерева.

 

— Мы об этой штуке слышали,— показывая па фотоаппарат, сказала жена Алея,— но картинки ни одной в доме не имеем. Хорошо, если вы подарите нам.

 

Такими любопытными, жизнерадостными и запечатлели на пленке.

 

Расставаясь, мы пригласили семью мистера Джорджа Алея посетить нашу страну.

 

— Сенк-ю,— произнесли они в один голос,—гуд бай, гуд бай, до сивидания,— произнесли они на ломаном языке. И заулыбались.

 

Когда мы прощались с гостеприимными хозяевами, предпоследний день нашего пребывания был на исходе. В гостинице в глаза бросилась необычайная суета обслуживающего персонала. Через несколько минут подошла Шила Пресад, извинившись, предупредила, что ужин немного задержится.

 

— Но зато продлится столько, сколько пожелаете. Ужин будет необычным, готовьте песни,— предупредила она,— будем праздновать, как у вас говорят, проводы. У вас сегодня последний ужин в гостях.

 

Через некоторое время нас пригласили в зал. Он выглядел по-особому, празднично. Кругом цветы, шары, ленточки. Где-то в глубине помещения звучала тихая, приятная музыка. Столы, покрытые яркими цветными скатертями, заставлены блюдами. Заняли свои привычные места, и к нам подошла вся семья Пресад. Официанты выставили на каждый стол по две бутылки марочного вина. Оставшийся НЗ (две бутылки водки и столько же шампанского) мы также выставили на столы.

 

В другом конце зала сидели человек десять иностранцев. Похоже, что у них тоже был прощальный ужин.

 

Разлив по рюмкам вино, мы предложили хозяевам испробовать русской водки. Они охотно согласились, подчеркнув, что такого напитка еще не встречали. Так это или нет, но мадам Пресад поднялась с рюмкой в руках, произнесла тост. Смысл сказанного сводился к тому, что нужно дружить, а для этого следует чаще, встречаться. Звучали слова так, словно острова находятся не за тридевять земель от нашей страны, а где-нибудь на Волге. В ее словах не было замысловатых хитросплетений, все сказанное говорилось от души. Шила, закончив тост, как истинная хозяйка, не стала пить первой, а пригласила сделать это гостей. И только когда все рюмки опорожнили, выпила и она. Сначала ахнула, затем замахала ладонью, тут же схватила фужер с пепси-колой и жадно начала запивать. Лицо ее тут же залилось румянцем, а в глазах проступили слезы. Не знаю, действительно ли ее поразило спиртное, но за весь вечер она к рюмке больше не прикасалась и только восхищалась необычностью напитка. Она удивлялась и смеялась, расспрашивала и даже высказывала опасение, что от такой крепости внутри все может погореть. Хозяин же, наоборот, спокойно выпивал и только посмеивался. Вскоре супруги Пресад предложили нам послушать песню. Запела сначала Шила, потом подхватили дочери и муж. Песня по мелодичности напоминала что-то европейское. А исполнители в мелодию вкладывали всю душу. Во всяком случае слушать их было приятно.

 

Забегая вперед, скажу, что в этот вечер было много песен, танцев, шуток местных и наших. Вместе с нами веселились и хозяева. И все было бы прекрасно, если бы не одна деталь, из-за которой вечер несколько омрачился. А случилось вот что.

 

После того, как выпили за первый тост, к нам подошел иностранец. Он поставил на стол бутылку вина и попросил взамен рюмку водки. Кто-то из наших налил ему полный стакан. Иностранец взял его и вернулся на свое место. Через несколько минут соседи стали показывать в нашу сторону большие пальцы. Услышав с их стороны возгласы «О’кей» — «хорошо», мы поняли, что водка им понравилась. Затем к столу подошел другой детина. Этот уже не столько просил, сколько требовал налить еще спиртного. Его наглое поведение нас возмутило, к тому же и водка кончилась. Мы пояснили, что наливать нечего. Он начал грубить, кричать и даже угрожать. Пьяного пытались успокоить хозяева, переводчики, служащие ресторана. Но не тут-то было. Верзила разошелся не на шутку. Тогда шофер из Кокчета-ва В. Павлухин подошел ко мне, подняв ладонь размером с лопату, проговорил: «Можно, я его выведу на улицу, поговорю с ним». О каком разговоре шла речь, было ясно. И мы его успокоили. Хотелось подойти к опьяневшему грубияну, одернуть, отчитать, но мне нельзя, я коммунист н не имею права. Нас перед отъездом все время пугали, предупреждали: «Нарушите правила этикета, поведете себя нетактично, запятнаете честь советского гражданина —дорога за границу перед вами закроется навсегда». И это были не просто угрозы. Ведь в группе, выезжающей за границу, всегда находился представитель КГБ. А тому только дай повод, заложит тебя вместе с потрохами, что до конца дней своих не отмоешься. Он все мотает на ус, даже если ты па все сто процентов прав, все равно ответишь. Предвидя такую перспективу, кому будет охота связываться с хулиганом, если даже идет речь о защите женщины. И вот он паясничает, сколько ему вздумается, а мы все молчим. В отдельные минуты внутри закипало так, что разорвал бы этого типа в клочья. Но нельзя. Нам запрещено что-либо предпринимать в подобных ситуациях. Мы мирные, мы морально устойчивые. Нам грешно говорить плохие слова, тем более повышать голос за границей на иностранцев. И вот сидим все мы смиренные, как овцы, и только недоуменно взираем на происходящее. Мы представляем Страну Советов.Пусть нам плюют в лицо, а так и было, но мы отворачиваемся и молчим. Ответить на хамство нам запрещено.

 

Думаете, кто-нибудь оценил наш «благородный» жест? Ничего подобного. Супруги Пресад подошли и укоризненно произнесли: «Как вы терпите такое унижение?» А мы вынуждены были стерпеть. Ценой позора, но стерпели. Нас этому научили и этого требуют все наши инструкции, лишая всякой инициативы.

 

После вечера, который, кстати, закончился очень интересно, на оптимистической ноте, одна из наших женщин со слезами на глазах возмущалась: «Почему за границей мы становимся такими покорными, заискивающими? Почему мы не можем сказать хоть слово в открытую, дать по морде хаму? Почему нас откровенно оскорбляют, а мы боимся оборвать или хотя бы громко сказать «Нет!» Отчего мы такие жалкие и беспомощные? Неужели таким поведением мы демонстрируем лучшие качества нашего гражданина?»

 

Что тут скажешь? Действительно, многочисленные инструкции, наставления, предупреждения, полученные перед поездкой на разных уровнях, словно отключают в нас чувство гордости, самолюбия, самозащиты, принципиальности, После множества всевозможных накачек в каждом из нас на любой случай жизни звучит одно: «НЕЛЬЗЯ!»

 

Слов нет, в любой поездке, да и дома, на улице, человек должен, обязан вести себя подобающим образом. Это аксио'ма. Но значит ли это, что мы обязаны преображаться в безразличных меланхоликов, туповатых особей, напоминающих ослов. Ведь не случайно в некоторых странах нас, советских, воспринимают как эдаких олухов небесных, затурканных, не способных проявить свой характер, если потребует обстановка. Не случайно нас зачастую откровенно шантажируют, зная, что с нашей стороны будет только молчание. Значит ли это, что мы должны вести себя так смиренно, чтобы унижать свой народ, святое звание Человек? Думаю, что это не всегда должно быть так.

 

Люди наши и без инструкций умеют хорошо ценить внимание, вежливость, дружелюбие. Но они умеют также различать открытое хамство, наглость, шантаж, провокации. И нередко бывают ситуации, когда на подобные выпады нужно дать отпор сию же минуту у И нструкции же ставят нашего человека в такие рамки, что он порой боится рот открыть. А это, как правило, всегда идет не на нашу пользу.

 

И тут возникает вопрос: как вообще мы живем, как не лопнем от стыда, не провалимся под землю великая страна, с великой историей, с ее обостренным чувством совести и неистребимой потребностью к правде, отправляя своих сынов и дочерей за рубежи, затыкает им рты, связывает инструкциями по рукам и ногам, даже в тех случаях, когда явно грозит жизни опасность. Неужели это лучшее, что мы можем продемонстрировать в подобных ситуациях? Не пора ли пересмотреть все эти постулаты, сочиненные еще тогда, когда и в своей стране своему гражданину закрывали рот, не давали проронить и слова.

 

В этот вечер особо ярко проявился еще один недостаток наших людей. Когда разбуянившийся иностранец все-таки был удален из зала, атмосфера вечера постепенно начала налаживаться. Вскоре ужин превратился в дружественные беседы, совместные песни. За столиками, рядом с нами, появились те, кто нас ежедневно обслуживал. Мешая те и другие слова, больше объясняясь жестами, собеседники старались рассказать каждый о своем. Конечно, в таких случаях хочется как можно больше узнать и в то же время рассказать о своем крае, месте, где работаешь и живешь.

 

Группа наша была многонациональная, представляла многие области Казахстана. Но почти за каждым столиком рассказывали об одном и том же: о Казахстане, стране, Москве. И, как правило, все сводилось к одному и тому же: Октябрьской революции, войне, целине, БАМу. Вот и все вехи истории, весь круг знаний. Когда же разговор переходил на конкретный город, райцентр, село, откуда приехал тот или другой гость, то тут дело явно заходило в тупик. Оказывается, многие и представления не имеют о тех местах, где родились, выросли и живут. Особенно страдали этим молодые люди из сел, райцентров. Никто из них не смог сказать, когда возник его родной поселок, что представляет собой район, область, чем отличаются от других.

 

Позже выяснилось, что многие вообще впервые выехали за пределы родного района. Они-то и сетовали на то, что негде было им узнать или прочитать о родном крае. Не случайно, что такие по всякому поводу ахали, восхищались. Человека можно понять, если учесть, что ему в общем-то и сравнивать не с чем, кроме как со своей деревней. Преодолев за несколько часов тысячекилометровые расстояния, он попадает в новый мир, который обрушивается на него молниеносно, всей своей громадой. Простите за штамп, но в таких случаях, действительно, все познается в сравнениях. И молодой человек начинает прикидывать. Но с чем ему сопоставлять, как не со своей деревней, дальше которой он не был. Вот и получается, что, побывав в Коломбо, где туристу понравилось, он едет домой с мыслью: «Вот где живут, вот красота». Совсем по-другому ведут себя те, кто хоть однажды побывал, скажем, в наших крупных промышленных центрах, или хотя бы познакомился со своим областным городом. У таких совсем иной взгляд на реальные вещи, иные суждения, толкования. Таких не проведешь на мякине. Они дают истинную цену сразу увиденному.

 

Словом, проблема серьезная. Вот над чем предстоит поработать. И было бы правильным начать с того, чтобы каждый человек, прежде чем попасть за границу, имел возможность познакомиться со своими родными местами, своей республикой. Думаю, тогда не пришлось бы нам выслушивать, как было в тот вечер, упреки, что наша страна считается «самой читающей, самой грамотной», но люди в ней совсем не подтверждают этих качеств.

 

Знать места, где родился, вырос и живешь, так же важно, как знать свою фамилию, имя, отчество. Это бесспорно. Л где же конкретные действия? Так, может быть, именно с этого и нужно было начинать перестройку? Тогда наверняка человек, собираясь в дорогу, может забыть рубашку, чемодан, но никогда не оставит главный свой багаж — память о родном крае, доме. И тогда не пришлось бы всем нам, «самым читающим и знающим» краснеть за себя, своего товарища при попытке его рассказать о своем родном селе, ауле, районе. Это задача тоже из тех, которую следует решать, начиная со школы.

 

Богатая природа, внимание хозяев, хорошая погода, близость теплой океанской воды, необычность атмосферы, покой и тишина — все создавало хорошее настроение, приятный отдых. Однако, когда видишь, что здесь тебя обслуживают подростки и дети, а в магазине  не встретишь ни одной книги, люди не знают, что такое кино или театр, современные баня или цирк, настроение падает, отдых омрачается. Этим бы мальчишкам сидеть за школьной партой, а они услужливо носят чемоданы приезжих, выполняют самую грязную работу. И не дай Бог, вы не позволите сделать это, он тут же разрыдается. Ведь завтра он может лишиться и этого скудного заработка. И больше вряд ли его еще где-то возьмут на такую «чистую» работу. Таков закон капитализма. А мы все туда же — изо всех сил: даешь новый строй!

 

Всех нас поразил контраст пресыщенного богатства и неизбывной нищеты. Холеные хозяева и обтянутые кожей их слуги. Меняющиеся по нескольку раз на день наряды у одних и бессменная латаная-перелатанная одежда у других. Избранная кухня — хозяевам и остатки от нее — лакеям. И так всю жизнь. Тяжело вспоминать об этом, но еще страшнее подумать или представить в таком положении свой народ. Неужели мы, люди, скинувшие ярмо рабства, опять пожелаем его надеть?

 

Слов нет, то государство, которое создавалось у нас на протяжении семидесяти лет, начиная с 1917 года, не идеальное. Однако такой государственный строй гарантировал самое дорогое — отсутствие эксплуатации человека человеком, унижение, ограбление одного другим. Неужто, создавая сейчас новую государственность, мы хотим порушить все то лучшее, что было создано за годы Советской власти, вернуться опять в XIX век, к нищете одних и богатству других? Ведь из законов человеческого общежития, экономики известно, что любой человек не может быть бедным или богатым сам по себе. То и другое каждый из нас обретает только за счет другого. И, как правило, в такой схватке выживает сильнейший. Что же будет? Что же нас ждет завтра? Еще вчера, да и сегодня мы еще живем, как на подпорках. Все-таки дети в школах учатся бесплатно. В больницах худо ли бедно, но нам помогали бесплатно... Да мало ли было льгот, которыми пользовались как само собой разумеющимся. Теперь, когда по всему миру даже самые оголтелые защитники капитализма все чаще стали не только говорить, но и внедрять элементы социалистического строя, мы же завоеванное кровью нашими пращурами все нахальнее стали отрицать, чернить, отнимать у народа. Уже готовым, рожденным разумом своих предков не хотим воспользоваться. Что это? Затмение мозгов? Или опять желание не в ту сторону идти, куда устремилось человечество цивилизованных стран?

 

Накануне нашего отлета хозяевам отеля подарили фотоальбом «Советский Казахстан». Он хорошо оформлен, без приукрас, подписи под снимками и основной текст на английском языке, которым в совершенстве владеют Пресад. Супруги, полистав издание, ушли. На второй день, провожая нас, они с восхищением отзывались о нашей Республике. Их откровенно удивляло то, что, оказывается, в СССР наравне с русскими живут азиатские народы, чего они не знали, да еще и как живут!

 

Поблагодарив хозяев за работу и внимание, пригласив их посетить нашу страну, мы направились к ожидавшим нас автомобилям. За нами вышли все работники гостиницы. Они пожимали каждому из нас руки, все повторяли: приезжайте еще. А нам и вправду, еще не уехав, уже снова хотелось вернуться на этот клочок природного рая гостеприимной земли.

 

Самолет рванул с места и сразу понесся к лазурной глади океана. Вдруг он сорвался с закончившейся взлетной полосы, как бы провалился вниз, тут же стремительно начал набирать высоту. Океан простирается во все стороны до бесконечности. Лайнер, сделав круг над островом, взял курс на запад. И только сейчас, с высоты птичьего полета, по-настоящему стало видно, насколько крохотный этот кусочек суши, окруженный бушующими волнами. Порт-Блэр точкой удалялся от нас, сиротливо оставаясь в сине-грозовом безмолвии.

 

Прилетели домой. Все размеренно спокойно. Только, казалось, расширились улицы, выше стали дома и вообще все похорошело. Тихий, уютный город жил своими повседневными заботами. Все куда-то торопились. Обычный трудовой ритм. В такие минуты, пожалуй, каждый, возвращаясь из дальней дороги, после длительной разлуки, хочет крикнуть прохожим: «Люди! Оглянитесь на меня —я приехал!» Не стал исключением и мой приезд. Мне захотелось закричать во весь голос вдогонку торопящимся горожанам: «Дорогие мои! Посмотрите на меня, послушайте, что я видел! Я вернулся с экватора! Взгляните вокруг, улыбнитесь друг другу какая красота, какое счастье жить в такой стране Дорожите этой жизнью, берегите ее!» И хотелось это сделать с такой силой, чтобы было слышно на всю Великую Родину. Но было поздно. Ее хоронили. А в минуты горечи не кричат от радости—плачут. И меня вместе со всеми охватила боль за мое беззащитное гибнущее Отечество.

 

Говорят, что надежда умирает последней. Живу и я, пока теплится в душе вера на возрождение родной страны.