Тур на бороне

В “Слове” мы встречаемся с несколькими случаями кальки. Одни сделаны Переписчиком (они, как правило, создают темные места в тексте), другие принадлежат литературному языку эпохи Киевской Руси и употребляются Автором привычно и не создают завихрений в контексте. К последним относится “злат стол” — княжеский престол (“алтын такта”), “беля” — серебряная монета (“акша”).

 
Стремление перевести каждое узнанное им тюркское слово приводит Переписчика к необходимости грамматически устраивать свой перевод в контексте. Иногда это ему удается. К несчастью для авторского текста. Но чаще — нет. Знание тюркского языка у Переписчика весьма поверхностно. Ему, вероятно, знакомо одно из наречий. Поэтому некоторые тюркские термины, употребленные автором в гуще русской речи, Переписчик не опознал. Он признает их только в скоплении, как, например, в описании добычи первого боя и в перечислении “былей” Ярослава. Отдельно встречающиеся “кощей”, “яруги” и некоторые другие прочно вошли в литературный язык XVI в. и потому не требуют перевода.
 
К числу не увиденных Переписчиком тюркизмов я отношу прозвище Всеволода — буйтур. Летописи благосклонно отзываются об этом князе, отмечая его воинскую доблесть и мужество. В “Слове” описанию его ратных подвигов уделено немало места. Видимо, не случайно Автор называет Всеволода “буйтуром”. Это находка для тюркологов, мечтающих понять этимологию слова батыр (батур, боотур, богатур, богатырь). “Слово” — единственный памятник, где отразилась праформа этого популярного после XIII в. термина. В источниках Х в. его еще нет. Родился он скорее всего в кыпчакской среде в XI—XII вв. (буй-туре — буквально “высокий господин”). Сохраняет черты языка волжских тюрков.
 
“Слово” — уникальный памятник, в котором сохраняются многие тюркские лексемы в их самых первых значениях. Невидимый тюркизм — одно из главных доказательств подлинной древности “Слова о полку Игореве”, в основе языка которого лежит южнорусский диалект XII в.