МОИСЕЕВ В. А.,
кандидат исторических наук
ТРУДНЫЕ ГОДЫ
В конце XVII — начале XVIII вв. казахские жузы располагались на обширной территории от Тобола до Иртыша на севере, до Ташкента включительно — на юге, от р. Эмиль в Джунгарском Алатау на востоке, до Сырдарьи — на западе.
Внутриполитическое и экономическое положение казахских жузов на рубеже XVII и XVIII столетий было сравнительно устойчиво. Достаточно сказать, что казахи к 1695 г. владели 32 городами. Огромная заслуга в объединении всех трех жузов в единое, хотя и непрочное, государственное образование принадлежала, по выражению А. И. Левшина, «Ликургу» казахских степей, создателю знаменитого кодекса законов Жеты-жаргы — Тауке (1680—1718 гг.). «Он остановил кровопролития, продолжавшиеся несколько лет от распрей одних племен с другими; он убедил всех умом и справедливостью повиноваться себе; он соединил слабые роды вместе для сопротивления сильным, а сильные усмирил и дал всем вообще законы, по которым судил их...». Фактические правители всех трех жузов — Толе-бий в Старшем, Казбек-бий в Среднем и Айтак в Младшем признавали верховную власть Тауке, избравшего своей столицей г. Туркестан. Вторым по значению лицом в политической иерархии Казахского ханства русские источники нередко называют султана Каипа, сына Тауке. «Казачьей орды большей их Каип-салтан»,— говорится в одном из документов начала XVIII в. После смерти Тауке в стране вновь усилились центробежные тенденции, и Каипу, преемнику Тауке, становилось все труднее пресекать, сепаратистские устремления ханов и султанов. После его кончины в 1718 г. единое ханство вновь распалось на три государственных образования, в целом совпадающих с традиционным делением на жузы.
Еще более сложным и неустойчивым было политическое положение в Средней Азии. «XVIII век,— отмечал академик В. В. Бартольд,— был для всей мусульманской Азии веком политического, экономического и культурного упадка». Это было время усиленного роста крупного феодального землевладения и как следствие — ускорение процесса феодальной раздробленности. На политической карте Средней Азии насчитывалось около десятка крупных самостоятельных феодальных владений. Наиболее—крупным из них в рассматриваемый период было Бухарское ханство. Попытки хана Убайдуллы укрепить централизаторские начала в государстве кончились его свержением и гибелью от рук недовольных такой политикой эмиров в 1711 году. В период правления последнего представителя династии Аш-тарханидов Абулфеиза (1711—1747) Бухарское ханство распадается на ряд самостоятельных, независимых друг от друга и от ханской власти владений. Феодальная анархия достигает своего апогея. От Бухары отделились Фергана, Самарканд, Ташкент, Балх и другие города и области.
Посол Петра I в Персии в 1718—1725 гг. Флорио Беневени, надолго задержанный в Бухаре, писал в одной из своих реляций царю: «Бухарское владение в крайнем разорении — везде разбои и везде бунты. В тамошних как нынешних, так и прежних хана бухарского областях, именно в уезде Балхском, Бадакшанском, Хисар-ском, Ходжентском и Туркестанском, Антхой, также и Кутнам и протчие пограничные места — все отстали от Бухарского владения, имеют особливых ханов и владельцев» Однако даже в собственно Бухаре власть хана была ограничена всесилием его чиновников. «Власть бухарского хана,— подчеркивал известный советский исследователь П. П. Иванов,—фактически не простиралась за пределы столицы, будучи и здесь ограничена постоянным контролем и вмешательством главного ханского сановника — аталыка, назначавшегося из числа узбекских феодалов». Особенно острой и ожесточенной была борьба между Абулфеизом и захватившим власть в Самарканде Раджабом. Последний, не надеясь на свои силы, обратился за помощью к казахам. Это еще более усугубило положение. В течение семи лет казахи «производили опустошения по всей Зарафшанской долине, не встречая никакого сопротивления».
В соседней, соперничающей с Бухарой, Хиве к концу XVII века сложилось аналогичное положение. Там тоже происходили кровавые «игры ханов». Достаточно сказать, что за 29 лет с 1687 по 1710 гг. на хивинском престоле побывало 10 ханов, каждые три года свергаемых крупными феодалами. Лишь хан Ширгазы (1726— 3728) сумел на некоторое время обуздать своеволие узбекской аристократии. Можно сказать, что в те годы в Средней Азии шла война «всех против всех». Межфео-дальные войны подрывали производительные силы края, истощали его материальные ресурсы, приводили к массовой гибели людей. Попытки ханов вооруженным путем расправляться с непокорными феодалами нередко превращались в избиение ни в чем не повинного населения. Вот что, по словам бухарского историка Мухаммада Бухари, творилось в Балхе в 1707 г. во время очередного карательного похода войск Убайдуллы-хана. «Для населения Балха тот день стал днем Страшного суда и смятением Второго пришествия, и оно воочию увидело ужасы кончины мира на этой земле...»."
В особом положении находился важнейший политический и торговый центр Средней Азии — Ташкент. По Мнению А. И. Добросмыслова, казахи окончательно завладели этим городом еще в первой четверти XVII века. С перерывами их владычество продолжалось фактически до начала 40-х гг. XVIII в., до времени: усиления Кокандского бекства. Казахские ханы и султаны редко вмешивались в управление внутренними делами города и его округи, ограничиваясь выколачиванием дани, как правило, проживая в степи, бывая в городе наездами. В марте 1734 года ташкентские купцы Нурмухаммед и другие рассказывали в Оренбургской экспедиции, что «ханы кайсацкие и их ближние люди, кто которым городы пожаловал, ясак берут с сартов, живущих в городах и уездах, деньгами с товарами, а по скольку чего — о том не знает, токмо в уезде от хлеба пятую, а инде и десятую долю, и скот — коров и овец. А к тем сборам определяют кайсаки своих сборщиков, а ташкентский магистрат даёт от себя во все городы старшин, чтобы при них собирали и никаких обид не делали, однако ж кайсаки многих побивают до смерти, но На то несмотря, права своего не теряют, новых выбирая, посылают, а о убитых от ханов никакой управы получить не могут».
В нижнем и среднем течении г. Сырдарьи жили каракалпаки. Они вели полукочевой образ жизни, занимались скотоводством, земледелием и рыболовством. В политическом отношении они так же, как и Ташкент, находились в зависимости от казахских ханов, которым они обязаны были ежегодно платить дань хлебом, участвовать в военных набегах на соседей, собирать в пользу своих сюзеренов пошлину с проходящих по их землям торговых караванов.
Таково было в самых общих чертах политическое положение в Казахстане и Средней Азии, когда ойратские феодалы от отдельных эпизодических вторжений приступили к организации широкомасштабных военных действий, а затем и захватническим войнам против казахов, киргизов, и других народов Средней Азии.
Несмотря на тяжелое поражение Джунгарского ханства в войне против Цинской империи в 1690—1697 гг., значительные территориальные и людские потери, в том числе гибель самого хана Галдана-Бошокту, «Ойратское государство оказалось достаточно жизнеспособным, чтобы не развалиться под напором бурных событий периода правления Галдан-Бошокту-хана». Вставший еще при жизни Галдана у руля государства его племянник Цэван-Рабдан (1697—1727) энергично принялся задело укрепления ханства, повернув острие своей внешней политики в сторону отложившегося Восточного Туркестана, Казахстана, Средней Азии и Южной Сибири. В короткий срок Цэван-Рабдан вновь вернул Джунгарии ее былое могущество.
Отчасти этому способствовал и ряд обстоятельств. Цинский двор, расправившись с Галданом, рассчитывал дипломатическим путем заставить его преемника на ханском троне признать власть богдыхана. С этой целью в ставку молодого правителя джунгар неоднократно направлялись цинские послы, не жалея красноречия, они пытались убедить Цэван-Рабдана в преимуществе вассальной жизни. Вот образчик речи, которую держал перед владельцем ойратов в 1703 году посол императора Канси Баочжу: «Спроси себя,— говорил он Цэван-Рабдану,— кто такие кукэнорские владельцы? Это славные потомки славного Гуши-хана. Все они, управляя своим народом, мирно проживают в своих кочевьях, сохраняя свои достоинства правителей. Неужели же они хуже тебя? Но за всем тем, благоговея перед отличными добродетелями святейшего государства, они признали над собою его верховную власть, стали наравне со всеми монголами, приняли титулы и достоинства, получают жалование и под благотворным покровительством его величества просто благоденствуют».
Осторожная и уклончивая политика Цэван-Рабдана в сношениях с Цинской империей позволила ему выиграть время, избегать воинских конфликтов с маньчжурской династией на протяжении более двух десятков лет, сосредоточив все свои силы против соседних кочевых и оседлых государств на западе. Между тем всего лишь несколько лет назад Цэван-Рабдан, возвратившись в Джунгарию из Уч-Турфана, где он скрывался от своего дяди, призывал казахских владельцев заключить союз против Галдан-Бошокту-хана, разбитого войсками Цинской империи и пытавшегося возвратиться в Джунгарию. Русский казак Семен Лавров, побывавший тогда в ойратских владениях, сообщал сибирским властям, что «племянник де ево Чаган-Араптан собрался на него, Бошту-хана, войною, а с ним де, Чаган-Араптаном, воинских людей тысяч з двадцать и болши, да он же де, Чаган-Араптан, ссылает послами с китайским богдоханом и Казачьей ордою, что на него, Бошту-хана, заодно итти войною».
Первыми подверглись нападению джунгарских феодалов кочевья казахов. Произошло это на следующий же год после окончания войны с Цинской империей. Объясняя причины вторжения в Казахстан, Цэван-Рабдан писал цинскому императору Канси в 1698 году: «Я с Хасакскою ордою начал войну не от доброй воли, но по великому принуждению. Причина тому, от чего сия война возросла, есть следующая: прежде всего хасакского хана, Тауке называемого, сын Галданем полонен и от него и в подарок к Далай-Ламе послан был». Тауке обратился к Цэван-Рабдану с просьбой возвратить сына, обещая, «что он, Тауке, со мною в союзе и согласии пребывать будет». Цэван-Рабдан забрал сына казахского хана из Лхасы и в сопровождении отряда из 500 войнов отправил его к отцу. «Но он, Тауке,— жаловался хунтайджи,— за сие мое благодеяние вместо благодарности оных моих людей всех до последнего человека наголову побил. Потом моего подданного Урхедей Ба-тур-тайдзия убил и, всех его людей разграбивши, в плен к себе отвел».
В числе других причин, побудивших его послать свои войска в Казахстан, Цэван-Рабдан называет нападение казахов на следовавший из Калмыкии в Джунгарию свадебный кортеж, в котором ехала к нему его невеста, дочь хана волжских калмыков Аюки Сетерджаб, нападения казахских дружин на ойратских подданных урянхайцев, грабежи джунгарских торговых караванов и т. д. «И понеже оные хасаки,— заключал хунтайджи,— Многократными своими набегами, грабежом и убийством разорение и неописанной вред мне приключили, то принужден я сила силою отвращать и против них со своим войском войною итти»
• Разумеется, что противная сторона, то есть хан Тауке, со своей стороны также могла бы привести не один пример нападений джунгар на казахские кочевья, торговые караваны и поселения. Поэтому совершенно прав И. Я. Златкин, когда писал, что у нас «нет оснований верить как в благородство и бескорыстие Цэвана-Раб-дана, так и Тауке. Несомненно, что оба хана имели основание обвинять друг друга в проступках, подобных тем, о которых писал джунгарский хан в письме к Сюань Е. Война 1698 г. положила начало новой полосе вооруженных столкновений между ойратским и казахскими феодалами. Именно с этого времени Джунгария начала превращаться в главную опасность, угрожающую независимости и самостоятельности феодального Казахстана».
При этом следует отметить, что, несмотря на тяжелые поражения в войне с Цинской империей, ойратские феодалы удержали за собой захваченные Батуром и Галданом казахские земли в Семиречье и Южном Казахстане. Калмыки, писал исследователь сибирских летописей Л. А. Гольденберг, «… смежны с западной стороны с народами с Казачьею ордою по Талаш и по Чуйскую рекам и чрез камень Улутау».
По сведениям русских людей, по тем или иным причинам оказавшихся в 1698—1699 гг. в Казахстане и Джунгарии, общая численность ойратских войск, вторгшиеся в казахские степи, составляла 40 тысяч человек. Ойратский посол Качанбай зимой 1699 года показал в канцелярии тобольского воеводы М. Я. Черкасского, что «ходил де Эрдени Журукты-контайша на Казачью орду войною и на Чуе и на Талаше реках улусные их кочевья разорил и многих улусных ево людей побил, а тысяч з десять человек в полон взял».
Однако ослабленное продолжительной и тяжелей войной с Цинской империей Джунгарское ханство было еще не в состоянии вести сколько-нибудь длительные и крупномасштабные военные действия, ограничиваясь отдельными, хотя и довольно частыми вторжениями в Казахстан, Киргизию. Давление со стороны ойратов усиливается после перекочевки в Джунгарию нескольких десятков тысяч волжских калмыков и хошоутов Кукунора.
В 1701 г. среди волжских калмыков, вспыхнули феодальные усобицы. На этот раз вражда между Чакдор-жапом и Санжипом, с одной стороны, и их отцом ханом Аюкой и другим его сыном Гунжепом, с другой. После вмешательства русских властей конфликт был улажен, Чакдоржап помирился с отцом и вновь возвратился с Яика на Волгу. «Тогда брат ево Санжип,— говорится в записке Сената по этому делу,— и с некоторыми другими их же роду владельцами и с улусами в пятнадцати тысячах кибитках, отстав от Чакдоржапа, отошел к зен-горскому владельцу… А хонтайша по принятии их к себе.все их улусы раскосовал по своим зенгорским улусам, а Санжипа в семью человеки отпустил к хану Аюке». Последний пожалел все же своего сына и «дал ему на пропитание из убогих калмык двести кибиток. И потом он, Санжип, и с женою своею, будучи при Волге, нечаянно и в ночное время сгорел от пороху, бывшего в его кибитке». Приход волжских калмыков, общая численность которых составляла как минимум 60 тыс. человек, значительно усилил военный потенциал Джунгарии. «Присоединение помянутых торгоутов,— считал известный монголовед А. М. Позднеев,— составляло для Цэвана дело гораздо большей важности, чем таковое же присоединение нескольких поколений Малой Бухары. Точно такими же глазами смотрели на эти события и китайцы».
А незадолго перед этим в Джунгарию, сообщают источники, «к нему де контайше пришли в подданство два калмыцки гайши ис Коконорские земли, а с теми де тайши улусных их людей тысяч з десять и больши». Столь быстрое усиление Джунгарского ханства, его активная завоевательная политика в Восточном Туркестане, Казахстане и Средней Азии вызвали серьезную обеспокоенность цинского двора, не терявшего надежды заставить Цэван-Рабдана признать суверенитет маньчжурской династии. В 1703 г. император Канси заявил министрам Лифаньюаня (палаты по делам зависимых земель), что если «прежде Цэван-Рабдан обнаруживал в своих докладах преданность и благоговение, но после того как был уничтожен Галдан да одержал он победу над хасаками и получил некоторое число военнопленных, он начал мало-помалу переменяться. Теперь, присоединив к себе торгоутов, он час от часу становится надменнее».
В ответ на вторжение джунгар в 1698 г. в Казахстан казахские феодалы сами организовали несколько нападений. Так, в 1702 году казахские дружины практически одновременно нанесли удары по Джунгарии и волжским калмыкам. Тобольский сын боярский Матвей Городничий, посланный летом 1702 года тобольским воеводой князем М. Я. Черкасским к хунтайджи с требованием прекратить нападения на сибирские поселения и возвратить пленных, писал в своем дневнике: «Прибежали де ис Казачьей орды в Ургу контайши их беглецы, а сказывали они, что Казачья орда пошла в поход по Иртышу-реке тысечи с четыре и болши, да в другую сторону под Астрахань к Аюке тысячи з две и болши, а иные де наряжались итти к Ямышеву-озеру и в улус х Кокон-батырю (ойратскому князю — В. М.)5. Спустя год стороны попытались договориться о прекращении военных действий. Имеющиеся в нашем распоряжении данные свидетельствуют, что инициатива исходила от казахских правителей. 25 апреля 1703 года в, ставку Цэван-Рабдана, находившуюся на Текесе, прибыл «ис казачьей орды от Тифтихана и Каип-Салтана» посол Бокей. Толмачу находившегося в это время в Джунгарии русского посольства П. Гордееву казахский посланец сообщил, что «прислан де он в посланцах х контайше ис Казачьей орды от Тифти-хана и Каип-салтана для мирного Договору, чтоб контайша съехатца с Тифти-ханом и Каип-салтаном и на договоре мирность положить». К сожалению, имеющиеся в нашем распоряжении источники умалчивают о том — состоялась ли эта встреча. Однако в последующие несколько лет крупных военных столкновений между Казахским ханством и Джунгарией не было. В какой-то мере это объясняется сложностью внутри — и внешнеполитического положения западномонгольского государства, а также силой ответных ударов казахских дружин и киргизских ополчений.
Новые разрушительные вторжения ойратских феодалов в Казахстан последовали в 1709 г. «Злополучные неверные калмыки,—говорится в сочинении среднеазиатского историка Мухаммада Бухари «Убайдулла-наме»,—как муравьи и саранча, обчистивши хвосты и копыта своих коней, первым делом обрушились на племена и улусы казахского народа, предавши все потоку и разграблению, большая часть племен и родов казахского народа неверными правителями… была взята в плен… казахи и племя каракалпаков из страха перед неисчислимым войском неверных калмыков покинули свой исконный юрт и положились на укрепление Ташкента». Основная сила удара джунгарских армий пришлась на Старший жуз. Грозная опасность примирила казахских владельцев, заставила сообща искать пути опасения страны. В 1710 г. в Каракумах состоялся всеказахский съезд представителей трех жузов. Главным вопросом был вопрос отношений с Джунгарским ханством: поднимать ли народ на борьбу или просить унизительного мира. Партия сторонников войны, возглавил которую батыр старшина Среднего жуза Богенбай, одержала верх. «Слабые души,— писал дореволюционный исследователь истории Казахстана Я. Гавердовский,— предлагали искать безопасности от милосердия контайши. Другие хотели оставить жилища свои и спасаться бегством за р. Волгу, а некоторые, подобно зайцам, желали рассеяться в разные стороны и поколебали было постоянство многих. Но известный в то время по храбрости старшина Букенбай (написание того времени.— Изд.) уничтожил сии предприятия». Как свидетельствуют собранные тем же Я. Гавердовским казахские предания, батыр заявил: «Отомсти врагам нашим, умрем с оружием, не будем слабыми зрителями разграбленных кочевок и плененных детей наших. Робели ли когда воины равнин кипчакских? Сия брада еще не украшалась сединою, как я багрил руки свои в крови неприятелей! Теперь могу ль равнодушно снесть тиранство от варваров? Еще нет у нас недостатка в добрых конях! Еще не опустели колчаны с стрелами острыми». Пламенная речь батыра достигла цели. Все присутствовавшие принесли клятву «употребить все усилия к единодушной защите друг друга до последней капли крови. Энтузиазм достиг даже того, что некоторые из старейшин для углубления клятвы открыли себе раны и точили кровь свою на пылающий среди них костер». Был совершен молебен, принесены жертвы, организовано ополчение, возглавил которое старшина Богенбай.
Оценивая роль и значение этого съезда в деле организации отпора неприятелю, Н. Г. Аполлова подчеркивала, что «это было крупным событием в борьбе с Джунгарией. С этого времени определилась выдающаяся роль батыров в этой борьбе. Созыв широкого собрания в Каракумах был одним из этапов подъема народных масс, что и определило на некоторое время успех войск Тауке». Между казахским ополчением и армиями Цэван-Рабдана началась упорная кровопролитная борьба. Цинский посол в Джунгарии Бао Чжу писал в своих донесениях императору Канси, что в 1712 г. казаки «делали набеги, многие пограничные кочевья совершенно разорили, множество народа побили, а жен и детей побрали в плен. Военные неудачи в войне против казахов сопровождались сильнейшей засухой и неурожаями летом, длительными снежными буранами и падежам скота зимой, что привело к голоду, падению авторитета Цэван-Рабдана. «Мы приметили,— сообщал Бао Чжу в Пекин,—что народ его в великой находится бедности. Скот как крупной, так и мелкой весь тощ. Во многих местах приметны в оном заразительные болезни и падеж. Многие из жителей, не имея порядочных юрт, живут в тростниковых огородах и пропитываются хлебо-пашеством. В третьем году (1712 —В. М.) слышно не было урожая. Великие здешние снеги много вредят скоту… к усугублению всего того в прошлом годе была засуха, которая и более стадам его повредила».
Война на два фронта— с казахами и Восточным Туркестаном была бы непосильна Джунгарскому ханству, если бы не феодальные усобицы среди уйгурских беков. Вражда между Кашгаром и Яркендом позволила Цэван-Рабдану вновь установить власть в Восточном Туркестане, что позволило ему не только усилить давление на казахские кочевья, но и совершить вторжение в Тибет, начать спор с цинским двором за обладание Хами. Ойратские часовые, охранявшие ставку цинских послов, говорили между собой: «Со всех сторон (мы) окружены неприятелями — с одной стороны хасаки, с другой буруты… Всюду на караулы требуются большие отряды, да притом и ежегодно… Не знай, как устоит наше царство?» После завоевания Восточного Туркестана Цэван-Рабдан намеревался лично возглавить свои армии в войне против казахов, однако столкновение с цинскими войсками его отряда в районе Хами и последовавшая вслед за этим мобилизация цинских войск на границах с Джунгарией заставили его отложить поход.
Панику и растерянность вторжение ойратов в Казахстан вызвало при дворе бухарского хана Убайдуллы. Узнав о продвижении джунгарских отрядов к Ташкенту, эмиры обратились к хану с просьбой «укоротить дерзкие руки наглых злоумышленников, посягающих на заповедные страны мусульман… не дай бог если крепости и города (Самаркандского) района окажутся изъятыми из рук (государевых) рабов, и мусульманское население будет растоптано конями калмыков». Последний собрал войско и двинулся к Самарканду. Однако вскоре ташкентские ходжи уведомили его, что «злополучные, неверные калмыки, подобно разлившемуся потоку, устремились на казахские аулы и, блеснув страшною грозою, вернулись в свои становища». Не доверяя, видимо, полностью этим известиям, Убайдулла нааправил гонцов к казахам.
Вторженйе ойратов как бы послужило сигналом к усилению межфеодальной борьбы в Бухарском ханстве и, одновременно, росту антифеодального движения крестьян и городской бедноты. Причем одной из причин растущего недовольства населения были непрекращающиеся бесчинства калмыков, составлявших гвардию бухарского хана, занимавших важные правительственные должности в государстве. В 1711 г. Убайдулла был свергнут и убит своими эмирами. Однако и при новом хане Абулфеизе положение не изменилось. Так, верховным кушбеги (т. е. главой правительства) вновь стал калмык по имени Джауша. «Этот еретик,— писал о нем Мир Мухаммед Бухари,— ввел (никем) не признанные новшества и насадил другие обычаи. Этот заблудший дерзко входил в интимные комнаты государева гарема… и никто не мог ему воспретить. Его высокомерие и надменность достигли такой степени, что эмиры и военные боялись одного сурового его вида… он… никого знать не хотел, кроме себя...». Все это оскорбляло национальные и религиозные чувства народа. Вскоре временщик был схвачен и повешен группой феодалов.
В 1716 г., воспользовавшись тем, что цинское правительство не решилось на открытие военных действий, Цэван-Рабдан направил 6-тысячный отряд под командованием Цэрэн-Дондоба Старшего в Тибет, остальную часть армии, за исключением отрядов, стоящих на границе с Цинской империей, двинул в Казахстан. В разыгравшихся сражениях казахские ополчения понесли тяжелые потери. Избавившийся от джунгарского плена русский солдат Захар Белослуцев сообщил, что в 1716 году он находился в плену у казахов. «И в том же году приходил на Казачью орду от контайши Чарин-Дундук (Младший) и побил Казачью орду и взял к себе в полон людей малое число».
Крупное сражение между джунгарами и казахами произошло в 1717 г. на р. Аягуз. Вследствие разногласий между Каипом и Абулхаиром казахское ополчение потерпело поражение. Это дало возможность отдельным. ойратским отрядам проникнуть в глубь южных районов Казахстана. После этого сражения в течение нескольких лет на границе сохранялось относительное спокойствие. Ойраты были всецело поглощены отражением наступления Цинской империи и не помышляли об активных военных действиях на своих западных рубежах. Более того, в 1721 г., когда создалась реальная угроза разгрома Джунгарии Китаем, Цэван-Рабдан направляет в Петербург посла Борокургана с предложением о принятии его в подданство России, при условии оказания немедленной военной помощи в борьбе с маньчжуро-китайскими армиями. Однако смерть императора Канси в декабре 1722 г. привела к резкой смене джунгарской политики Пекина. Воцарившийся на императорском троне Юнчжэн, занятый борьбой с другими претендентами, отозвал войска и предложил Цэван-Рабдану начать мирные переговоры. Последний охотно принял это предложение и направил своих послов в Пекин. Одновременно в переговорах с прибывшим в его ставку русским послом И. Унковским заявил, что в связи с изменившимися обстоятельствами он снимает свои предложения о подданстве России.
Воспользовавшись предоставленной им передышкой, джунгарские феодалы приступили к подготовке широкого вторжения в Казахстан и Среднюю Азию. Время нападения было выбрано удачно —весна 1723 г. Казахские аулы после долгой и многоснежной зимы готовились к переходу на летние пастбища, производили кастрацию молодняка. Отощавший за зиму и ослабевший скот с трудом передвигался. Внутриполитическая обстановка в Казахстане осложнялась. Смерть Тауке, а затем и Каипа, привела к ослаблению единства и фактическому распаду единого Казахского ханства на отдельные владения. К тому же казахские владельцы не подозревали о готовящемся нападении, ибо сами в это время готовились к походу против волжских калмыков. Слабый и безвольный старший хан Болат не воспользовался авторитетом и не мог пресечь разгоравшиеся конфликты в султанской среде.
В феврале—марте 1723 г. джунгары обрушились на кочевья Старшего и Среднего жузов. Застигнутые врасплох, практически не оказывая сопротивления, казахи массами откочевывают на юго-запад, на север, оставляя без боя города. Курьер посла Петра I Флорио Бе-невени Николай Минер 15 апреля 1724 г. сообщал в Коллегию иностранных дел, что джунгары «овладели всеми тамошними местами, даже до Сыр-реки и на Бухарской стороне Ходжентом». А. И. Левшин писал, что уже в 1723 г. джунгары захватили Ташкент, Сайрам и Туркестан. В одном из документов тех лет говорится: «Хан-тайши нынешней зимою у каракалпаков и киргиз-казаков взял войною четыре города… чего де для каракалпаки и киргиз-казаки пришли кочевать к Яику-реке», вытеснив при этом кочевавших там волжских калмыков. «Устремившись после джунгарского нашествия 1723 г. на северо-запад,— подчеркивал известный советский востоковед П. П. Иванов,— часть каракалпаков совместно с казаками докатилась до рек Эмбы и Яика, где столкнулась с находившимися здесь калмыками и вступила с ними в борьбу на почве распределения пастбищной территории». Средний жуз распространил свои кочевья до рр. Ори и Уя, потеснив живших там башкир. Встревоженный комендант г. Уфы полковник Друмонт 17.09.1725 г. писал астраханскому губернатору А. П. Волынскому, что «каракалпацкие войски тысящах в двух или больше пришли к реке Иле-ку, киргис-касаки с женами и детьми великим собранием идут туда же, а что их каракалпаков и касаков разбил хонтайши и два города у них взял и из жилищ их с женами и детьми выбили и многих порубили и в полон побрали...».
Вытесненные со своих кочевий калмыки во главе с князем Доржей Назаровым ушли на Волгу и обратились за помощью к царскому правительству.
Часть населения Старшего жуза вынуждена была переселиться в Среднюю Азию — районы Каратегина, Ферганы, вплоть до Памира. Не случайно посол русского правительства к хану Младшего жуза Абулхаиру А. И. Тевкелев, характеризуя положение казахов в то время, указывал, что они тогда «разбилися и разсеялися и разорилися».
Эти годы (1723—1725 гг.) вошли в историю и остались в народной памяти как «Годы великого бедствия». («Актабан шубрынды»—это буквально означает «всенародное бегство пеших до такого состояния, что побелели, т. е. износились пятки»). Именно к этому трагическому в истории казахского народа периоду относятся и такие выражения, как «Сауран айналган» («Случай, когда обошли г. Сауран»); «Алкаколь сулама» («Упасть в изнеможении у озера Алкакуль»); «Каин-сауган» («доить березу», т. е. питаться березовым соком) и др., отразившие ужасы джунгарского нашествия, поспешного бегства, массовой гибели людей. Со времен Чингисхана не знала Казахская степь такого горя и страданий. Переходы в Среднюю Азию и другие места, писал А. И. Левшин, «влекли за собою неминуемое разорение и гибель. Стада и табуны ежедневно уменьшались, меновая торговля прекратилась, нищета и страдания сделались всеобщими; иные умирали с голода, другие бросали жен и детей своих...»
Помимо Ташкента, Туркестана в руки ойратов попали и среднеазиатские города — Ходжент и Самарканд. «Над Ташкентом, Туркестаном, Ходжентом,—писал в одной из своих реляций Петру I Флорио Беневени,— недавно черные калмыки завладели». Он же впервые сообщил о том, что Цэван-Рабдан попытался заключить с бухарским ханом Абулфеизом союз. Условия, предложенные хунтайджи, состояли в следующем: «Комиссия посольская с стороны имянуемого контайши,— писал посланец Петра I,— представляла хану бухарскому алианцию с калмыками против каждого своего неприятеля, а-особливо против нового хана, из бунтовщиков в Самарканде учиненного, именем Регеб-хана, но чтоб хан бухарской уступил брать дань с города Самарканда со всеми принадлежностями, яко наследственными контайши, называя, будто бы сие происходило от рода Великого Тамерлана», в противном случае хунтайджи угрожал захватить город и разграбить его, а также напасть на «своих неприятелей казаков (казахов.— Изд.), которые суть под протекцию в тех сторонах Самарканда или инде, опасался его оружия». Абулфеиз вынужден был принять его условия.
Тяжелый урон от джунгарского нашествия 1723— 1725 гг. понесли каракалпаки. Они были вынуждены уйти из района среднего течения Сырдарьи — частью в верховья этой реки, к Ташкенту, частью искать убежища в низовьях Сырдарьи, по берегам Аральского моря, на рр. Эмбе и Яике. Был надолго задержан наметившийся процесс национальной консолидации каракалпакского народа. Именно в эти годы произошло разделение каракалпаков на «верхних» и «нижних». Первые оказались в политической зависимости от джунгарских феодалов, вторые были вынуждены признать над собой власть феодалов Старшего и Среднего жузов. «Захват джунгарами среднего течения Сырдарьи,— отмечала в этой связи советский этнограф Т. А. Жданко,— окончательно закрепил намечавшееся еще в XVII в. разделение сырдарьинской группы каракалпаков на две части: «верхних» и «нижних». Это определило различие их исторических судеб: первые, находясь в составе Старшего и частично Среднего казахских жузов, оказались в «протэкции» — политической зависимости от джунгар; вторые, до разгрома их в 1743 г. Абулхаир-ханом, разделяли судьбу казахов Младшего жуза, вступив в 1731 г. вместе с последними в подданство России».
Казахская верхушка на время прекратила свое вмешательство в феодальные усобицы в Средней Азии, однако нахлынувшие туда со своими стадами массы ко-чевников-казахов, каракалпаков, киргиз вытаптывали посевы, заполонили города, в значительной степени парализовали экономическую жизнь края. По свидетельству современников, «прекрасная область стала такой нищей, что и потом, когда кончилось это бедствие и много лет прошло в покое, она никогда не стала такой цветущей, как прежде». Пострадали и другие области Средней Азии. Мухаммед Якуб Бухари писал: «В течение семилетних беспрерывных набегов (кочевники) разорили земледельческие районы, расположенные между Самаркадом и Бухарой. В Мавераннахре наступил такой голод, что даже человеческое мясо пошло в пищу людям, мертвых не хоронили, а съедали. Наступило полное смятение. Повсюду люди, покинув родные места, разбрелись в разные стороны. В Бухаре осталось два гузара (квартала) жителей. В Самарканде ни одной живой души не осталось». Эта древняя столица Тимура оставалась незаселенной в течение нескольких десятков лет, и «в пустовавших регистанских медресе кочевники ставили на зиму свой скот». Судьба народов Средней Азии могла быть еще трагичнее, если бы не нашлись в Казахской степи силы, способные не только остановить, но и изгнать захватчиков. В 1726 г. дело спасения страны взял на себя сам народ, выдвинув из своей среды выдающихся организаторов и предводителей— Богенбая, Тайлака, Саурыка, Малайсары, Джаныбека и многих других. В местности Орда-Бас к юго-востоку от Туркестана состоялось собрание представителей всех трех жузов. Было принято решение об организации единого всеказахского ополчения, главой которого избрали хана Младшего жуза Абулхаира, «Опасность примирила внутренние междоусобия,— писал об этом событии А. И. Левшин,—возродила общее согласие и направила всех к одному предмету. В собрании целого народа положено двинуться вперед, напасть на общих врагов и вытеснить их из древних киргиз-казахских земель. Общее предприятие тотчас освящено клятвою в верности друг другу. Хан Абулхаир избран главным предводителем».
Первое большое сражение между джунгарской армией и казахским ополчением состоялось к западу от р. Сарысу на берегу небольшой реки Буланту в 1727 г. Ойратам было нанесено первое крупное поражение. Местность, где произошло это сражение, получила название Калмак крылган — Место гибели калмыков. Одержанная над столь грозным врагом победа подняла дух народа, заставила его поверить в свои силы, в возможность одолеть и изгнать жестокого завоевателя. Битва эта была переломной в войне. Казахское ополчение перехватило инициативу и перешло в контрнаступление.
Успешному ходу войны в известной степени способствовали вспыхнувшие в Джунгарии усобицы, вызванные борьбой за ханский престол, и начавшаяся вскоре третья ойрато-цинская война. Вкратце ход событий был таков. В 1727 г. при загадочных и не выясненных до сих пор обстоятельствах умер Цэван-Рабдан. При жизни он завещал престол своему старшему сыну, рожденному от первого брака с хошоутской княжной Кюнгу,— Галдан-Цэрэну. Однако еще до смерти отца братья нового правителя попытались с оружием в руках оспорить это решение. Главным претендентом выступил сын Цэван-Рабдана от брака с дочерью калмыцкого хана Аюки Сетерджаб Шоно-Лоузан, командовавший ойратскими войсками в Казахстане и Средней Азии. Попытка эта успехом не увенчалась, и Шоно-Лоузан, искалеченный пытками, лишенный наследства, бежал через Казахстан к волжским калмыкам.
В 1729 г. в 120 км к югу от озера Балхаш произошла последняя в этой войне битва. Ойраты вновь потерпели поражение, однако вследствие вспыхнувших разногласий по вопросу о том, кому быть главным или старшим ханом трех жузов, между Абулмамбетом, Самеке и Абулхаиром, казахи так и не смогли воспользоваться результатами этой победы и развить успех. После ухода ополчений Младшего и Среднего жузов остальные также вынуждены были отступить. Казахский народ хотя и отстоял ценой огромных жертв, чрезвычайного напряжения сил всего народа национальную независимость и территориальную целостность, однако так и не смог возвратить захваченные в 80-е г. Галданом земли Семиречья и Южного Казахстана. Последствия джунгарского нашествия для народов Казахстана и Средней Азии были трагическими. Опустели города, пришли в полный упадок торговля и ремесла. Оказались нарушенными традиционные циклы и маршруты перекочевок, разрушена вся структура экономических связей между кочевыми скотоводческими районами Казахстана и ремесленными и земледельческими центрами Средней Азии. Большая часть населения Старшего жуза вскоре оказалась в вассальной зависимости от джунгарских ханов, что еще больше ослабило экономические и политические связи казахских жузов, усилило процесс политической раздробленности в Казахстане. Были нарушены этнические границы, вызванные перемещениями племен и народов, что резко осложнило международные отношения в этом регионе Азии. С другой стороны, победа над сильным врагом пробудила в казахском народе чувство национальной гордости, выдвинула на сцену политической жизни новые яркие фигуры, такие, как султан Аблай, султан Барак, целую плеяду батыров. «И по сие время,— писал Я. Гавердовский,— сохраняются еще в преданиях орды (воспоминания) о храбрых героях и несчастных происшествиях того времени. Часто поседелые старики, указывая на крупные насыпи, прикрывающие прах усопших, говорили нам: «Здесь лежат наши батыры, погибшие на ратном поле, защищая волность. Тут погребены целые аулы, истребленные многочисленными варварами...».
Дружинин н. м.
академик Академии наук СССР.