Главная   »   Герольд Бельгер. Личность и время   »   ГЛАВА VI. НАВОДЯЩИЙ МОСТЫ


 ГЛАВА VI

НАВОДЯЩИЙ МОСТЫ
В мае 1964 года расформировали весь состав журнала “Жулдыз”, вменив в вину журналистам скудное освещение на страницах издания темы дружбы народов Казахстана и умолчание о “знаменательном событии” в жизни страны -юбилее Н. С. Хрущева. Обвинения были только поводом для “публичного битья” и явились следствием скрытых интриг и политики в писательском мире. Сотрудники журнала и в самом деле намеренно не публиковали серию материалов, сочтя это дурным тоном и безвкусицей. Когда над ними собрались грозовые тучи, на экстренном редакционном совете было решено вклеить портрет Н. С. Хрущева в уже напечатанный номер журнала. Эта уловка, все же, не спасла редакцию.
 
5 мая 1964 года главному редактору Абдижамилю Нурпеисову объявили в бюро ЦК КПК выговор с занесением в личное дело и сняли с работы. В течение двух-трех дней разогнали весь коллектив. Бывшие работники журнала быстро обрели себе пристанище, устроившись кто — куда. Оставшийся в полном одиночестве Герольд Бельгер был вынужден упросить нового редактора повременить с увольнением, покуда не найдется вакансия, на что тот дал решительный отказ. Причиной того, отчего Бельгер отчаянно цеплялся за прежнюю работу, была достаточно банальной: острая нужда в мизерной зарплате, но видя враждебное непонимание нового состава “Жулдыз” он решил уйти с честью.
 
Друг Аскар Сулейменов после ухода из редакции журнала устроился на киностудии “Казахфильм”. Видя стесненное положение Герольда Бельгера, Аскар попросил за друга в разговоре с первым секретарем Союза писателей Казахстана Габитом Мусреповым, в ответ тот врастяжку произнес: “Ну-у-у...Не хва-та-ло еще-е, чтобы в ка-зах-ском журнале сидел не-е-мец...”. Эти слова были как пощечина для Бельгера, они сразили его, “убив наповал”.
 
За “время смуты” в “Жулдызе”, Герольд Бельгер, тем не менее, перевел солидное количество работ: киноверсию Кал-тая Мухамеджанова и Султана Ходжикова “Степная Мадонна”, монографию С. Кирабаева “Сакен Сейфуллин”, несколько рассказов Г. Мусрепова. Качественно и в срок переводя тексты самого различного жанра, Бельгер ожидал гонорары месяцами, а то и годами. Жилось очень трудно. Потому предложение Әбеке провести совместный отпуск на берегу Аральского моря, где они могли бы совместить приятное с полезным, отдохнуть и продолжить перевод романа “Кровь и пот” пришлось как нельзя кстати.
 
9 июля 1964 года поезд уносил семейство Нурпеисовых и Герольда Бельгера на запад, оставив позади душный город. На катере от Аральска путешественники по морю доплыли до Чиганака, к пункту назначения - заливу Тущи - Бас, здесь на песчаном берегу раскинулся небольшой рыбачий аул из девяти дворов. В дневнике Бельгера есть красочное описание этой местности: “в ста шагах от моря, на мягком зыбучем песке, рядом с дюнами, заросшими бурым мягким кустарником, выстроились в ряд девять маленьких летних мазанок. Они построены из камышитовых матов, обмазанных желтой глиной. Знойным летом в них удивительно прохладно, а зимой, должно быть, тепло, и называют их, в здешних краях “какра”
 
Заброшенную лачугу друзья превратили в подобие кабинета, поставив стол, два стула, раскладушку, специально доставленные сюда на катере из Аральска. Пол засыпали песком, дабы защититься от палящего солнца, окна завесили камышовыми циновками. Кабинет, отличающийся спартанской простотой был идеальным прибежищем для тихих часов работы. Здесь не было ни телефонов, ни почты, ни радио, ни телевизора, ни других благ цивилизации - всего, что отвлекало бы от работы. Когда с обустройством покончили, Герольд Бельгер вывесил на стене личный распорядок дня, с указанным планом и объемом работы, который выполнял неукоснительно.
 
График был жестким. Просыпались с первыми лучами солнца и работали до часу дня, после чего отдохнув до трех, снова принимались за работу до семи часов вечера. Завершение работы отмечалось купанием в море и долгими прогулками по степи после ужина. Сидя на холмах, Бельгер и Әбеке проводили часы, наполненные беседами на различные темы, пурпуром заката, соленым ароматом моря. Засыпали под мерный шепот прибоя. Эта размеренная жизнь текла ежедневно. Бельгер ни на йоту не отклонялся от графика, отдавая себе отчет в каждой потраченной минуте. Труднее приходилось Эбеке, он был вынужден навещать близких, друзей и часто хворал.
 
За время пребывания на Аральском море (оно тогда было в полной красе и могуществе), жадный до впечатлений Бельгер сделал немало личных наблюдений, отмечая неповторимый местный колорит, уникальные образы и характеры, особенности языка рыбаков. Делая наброски в блокноте, фиксируя быт аральцев, описывая красоты природы, он собирал материал для будущих рассказов. Интересно, что духовный рост в жизни творческого человека всегда сопровождается, в первую очередь, фиксацией лавины фактов и впечатлений и только потом идет глубинное осмысление накопленного эмпирического материала, что и происходило с ним в то время. Из под его пера выйдет произведение, в котором Герольд Карлович красочно и своеобразно опишет, буквально обрисует образы жителей рыбачьего аула. А пока он в своем дневнике дает небольшое описание: “Крайняя какра принадлежит старику - рыбаку Шокиману Сламбаеву. Крепкий сильный старик. С добрым сердцем, ясной душой. Его старшая жена — неугомонная добросердечная старуха, ей под семьдесят. Вторая жена - Кырмызы, 39 лет. Пятеро детей”
 
Работая и отдыхая с полной отдачей, алматинцы прожили у залива, где “за лачугами верблюды, перед дверью — море. Прозрачно голубое, чистое. Не очень соленое...”, до 13 августа. Когда приспела пора возвращаться, друзья не без сожаления прощаются с красочным морским пейзажем. Сюжет рассказа о тружениках Аральского моря уже обозначился в воображении Бельгера. Образы и сюжетные линии, обретающие четкую форму, будоражили сознание, ему не терпелось отразить их на листе бумаги.
 
Дома, в Алма-Ате, Герольд Бельгер написал рассказ-миниатюру “На перроне”, где отразилась картина действительности, виденная им из окна поезда во время поездки в Аральск. На полуночном перроне разыгрывалась маленькая человеческая драма. Г ерольд Бельгер, наблюдавший ее ночью, из окна поезда, почти с фотографической точностью воссоздал образы молодых людей, играющих на ночной станции самый древний спектакль - спектакль Любви и измены.
 
В Алма-Ате потянулись долгие дни, прозванные Бель-гером — “днями “литературного поденщика”. Безденежье снова предстало серым, глухим призраком. Не было ни одного знакомого, кому он не был должен. Он хватался за любую работу: переводил с русского языка на казахский повести, рассказы, пьесы, рецензии, ученые трактаты, диссертации, авторефераты, доклады. Работал по 15-16 часов в сутки. Порой везло, но крайне редко. За это время были переведены пьесы Калтая Мухамеджанова: “На чужбине”, “Так мне и надо”, “Айман - Шолпан”; повести и рассказы Беимбета Майлина, Бердибека Сокпакбаева, Ныгмета Габдуллина, роман и пьеса Зейнуллы Кабдолова.
 
Условия проживания также оставляли желать лучшего и не способствовали рабочему настрою - несколько лет семья из четырех-пяти человек ютилась на частных квартирах. И червь сомнения постоянно грызет душу. Вот запись из дневника того времени: “26 сентября 1964 года. Сомнения грызут постоянно: а правильно ли я сделал, уйдя в переводчики? Является ли это тем делом, которым я должен заниматься? Иногда кажется мне, что я неправ, что я должен читать лекции в институте по методике преподавания языка, добить диссертацию. Но читать курс методики могут многие, к тому же методика - нечто очень далекое от науки. Черт знает что!".
 
Однако Бельгер подспудно сознавал, что ему необходима эта жесткая школа, сопряженная с постоянными трудовыми буднями. Нежданно забрезжила надежда: Абдижамил Нурпеисов, видя, какой титанический труд вложил Бельгер в подстрочный перевод романа “Кровь и пот”, как-то обмолвился в беседе, о своем намерении поговорить с литературным переводчиком Юрием Павловичем Казаковым, чтобы тот принял Герольда Бельгера в соавторы. Весть эта обрадовала Герольда Карловича, ибо она означала вознаграждение за нелегкие годы работы. Вообще, Абдижамил Нурпеисов не раз выручал своего молодого друга, проявляя разнообразную заботу: организовывал денежные переводы, нередко себе в ущерб, находил для Бельгера, занятого переводом романа “Кровь и пот”, другие переводы, за которые хоть что-то перепадало, отчего работа над романом, естественно, останавливалась.
 
Затеплившейся было надежде было суждено угаснуть: “Казаков сказал, что ему выгодней плохой подстрочник, чтоб была просто глина, и он мог свободно лепить. Совершенно ложное понятие о переводе. Из глины лепить можно черт знает что. По всему видно, сопереводчиком я не стану, Казаков на это не пойдет, а настоять Әбе не осмелится. Что же... придется делать свой выбор и свой вывод”. Обида -вот что переполняло Герольда Бельгера. Обида за сделанный им подстрочник, он слишком много сил и энергии вложил в рождение подстрочного перевода, чтобы спокойно взирать на то, как в муках рожденное им дитя, иные пренебрежительно считают всего лишь глиной. Уже тогда он понимает, как кощунственно относятся некоторые “обработчики” к подстрочному переводу, да и к любому переводу. Понимает, что без крепкого, по-настоящему творческого трио: автора, подстрочникиста и художественного переводчика ни одно оригинальное произведение не заговорит в полный голос на ином языке.
 
К тому времени стало очевидно - на ежедневную службу он ходить не сможет. Снова дала о себе знать застарелая болезнь, обостряющаяся каждую осень и весну. Знаменательное знакомство с представителем категории наиболее ценимых Бельгером людей прошедших испытания в ГУЛАГе - писателем Хамзой Есенжановым. Есенжанов обратился к молодому переводчику с предложением сделать подстрочник третьей книги трилогии “Яик - светлая река”. Сразу дав согласие, Г ерольд Бельгер условился с ним приступить к работе в качестве сопереводчика, тем самым обезопасив себя в дальнейшем. Частые встречи в уютной квартире Хамзеке позволили Герольду Бельгеру ближе узнать самобытные личности писателя и его супруги - Софьи Тас-темировой. Яркая Софья Тастемирова, женщина героической судьбы, годы войны провела в ссылке, работала врачом в больнице районного центра Марьевка и лично знала отца Бельгера - Карла Фридриховича. Она особенно радовалась частым визитам Герольда Бельгера, сочетая в своем отношении к земляку ласковую и внимательную чуткость. В уютном кабинете Есенжанова Бельгер слушает занимательные рассказы хозяина о личности Бахытжана Каратаева -султана, юриста, кадета, члена Второй Думы, вступившего в 1917 году в ряды компартии. Хозяин показывает гостю ценные рукописи Каратаева о колониализме и другие работы, которые в свое время цитировал в своих трудах сам Ленин. Дружеские и теплые отношения между Герольдом Бельгером и Хамзой Есенжановым позволяли им быть предельно честными друг с другом. После своего первого визита, Герольд Бельгер, как человек ответственный, попросил Хамзеке быть строже к его переводу, на что тот “обнял за течи, улыбнулся и как-то по-детскирассмеялся”. Хамзеке, ставшему верным товарищем, Герольд Бельгер посвятит много теплых слов в своих воспоминаниях.
 
А тем временем заказы на перевод все поступали, но в большинстве своем они неминуемо влекли сложности с оплатой. Подстрочные переводы не оплачивались гонорарами, и посему оплата подстрочникиста зависела от самих заказчиков. Просить их об этом Бельгер не решался, ибо знал: у многих из них, что называется, “в карманах гуляет ветер”.
 
Зимой 1964 года Г. Бельгер навещает родителей. В отчем доме царили уют, покой и достаток. Здесь подрастала дочь Ирина. После всех мытарств, и тяжелой жизни в городе, вечных поисков денег, бесконечной работы, Герольд Бельгер отдыхает здесь душой и телом. Кутаясь в куцее городское пальтишко, он подолгу любуется, северными зимними пейзажами и фиксирует впечатления в блокноте. С начала самостоятельной жизни ему крайне редко доводилось бывать в отцовском доме, если такая возможность и выпадала, то лишь летом, оттого зимний аул ему особенно дорог.
 
Он любовался утонувшими в снегу домами, и ему чудилось, что он “попал в снежное царство из сказки или вернулся в детство”. Он вспоминал пору, когда он, приехавший из далекого Поволжья мальчишка, играл со сверстниками, едва только начал постигать этот суровый край и живущих под этим небом людей.
 
Прекрасен аул в редкие для Северного Казахстана тихие зимние дни. Кругом тишь и покой, искрятся серебристые сугробы, толстым слоем лежащие на земле и на крышах домов. Вездесущий снег заглушает все звуки зимнего аула: лай собак, мычание коров, блеяние овец и коз, разговоры людей. А голубое небо такое глубокое, вглядываясь в него, чувствуешь как летишь и устремляешься в неведомое. Заиндевелые деревья, высятся как сказочные, белокурые принцессы в драгоценных меховых убранствах. В такие минуты Герольду Бельгеру особенно верилось, что эта первозданная красота очищает душу человека и делает его совершенней и краше.
 
Визит в родительский дом был связан с намерением увезти Иришу, ей предстояло вернуться в Алма-Ату. За тот период, что девочка пробыла в ауле, где некогда рос ее отец, она обрела друзей и товарищей, по-настоящему полюбила природу степного края.
 
А в Алма-Ате ждала работа. Наступила полоса удач. Время было благодатное, да и работа спорилась: переводы большого лирического очерка А. Нурпеисова “Край родной” и романа X. Есенжанова “Много лет спустя” шли без задержек, Бельгер точно в срок выполнял заданный объем, сохраняя темп и чувствуя вдохновение. На этот период приходится его встреча с композитором и ученым Ахметом Жубановым. Перевод книги композитора “Соловьи столетий” сразу заинтересовал Бельгера, и он, не мешкая, сделал несколько пробных страниц. Аха, выслушав перевод, остался довольным и пообещал: “Гонорар тебе выдам из Музфонда”. Решено было начать работу над переводом, как только Жубанов прояснит вопрос с гонораром.
 
Подойдя к своему тридцатилетнему рубежу, живя насыщенной событиями и напряженной работой жизнью, Герольд Бельгер становится свидетелем полной трудового, суетного, тщеславного, исполненного благородства, честолюбия и мелкого расчета — разнообразного, противоречивого существования писателей. Творческие люди, чья жизнь напоминала красочную ярмарку, окружали Г ерольда Бельгера, охотно наблюдавшего их. В дневнике он делает записи, описывающие знакомых собратьев по перу, им даются любопытные характеристики, преисполненные мягкого юмора, и в то же время искренние и правдивые. Помимо этих набросков между переводами, Герольд Бельгер всерьез приступает к собственным произведениям. В них обнаруживается склонность Бельгера к документализму - преподносить жизнь в ее подлинном облике, ничего не меняя и практически почти не домысливая. В дневнике Герольд Бельгер делает признание: доступ в литературу стал возможным благодаря старшему другу и наставнику Абдижамилю Нур-пеисову. Хотя давнее, неистребимое стремление Бельгера к литературному творчеству возникло с ранних лет, тем не менее, приобщил Бельгера к литературному миру именно Эбеке, это Герольд Бельгер помнит и подчеркивает постоянно.
 
Тем временем работа над второй и третьей книгой “Крови и пота” продолжалась. Бельгер многому научился у старшего друга. Ставшая притчей во языцех, привычка писателя бесконечно править свои тексты многими воспринималась как причуда чрезмерно требовательного профессионала. Бельгер всецело согласный с Эбеке, поддерживает методы работы друга и скептически взирает на скороспелые произведения. Он метко именует их: “эпидемически опасным халтуртрегерством", или словами А. П. Чехова - “курьерским скорописанием”. Он полностью разделял мнение Калтая Му-хамеджанова об подобных книгах - “из каждой из них можно выжать по два ведра воды..." Своим принципом: “Искусство - беспредельно”, Абдижамил Нурпеисов созвучен Н. В. Гоголю, который советовал писателям переписывать свои произведения по восемь раз, а Лев Толстой утверждал: “Надо отбросить писать без поправок. Три, четыре раза-это еще мало”. Данным советам Әбеке следует всегда и учил этому младшего коллегу.
 
Легко обретя друзей и знакомых в лице казахских литераторов, Герольд Бельгер со временем заводит знакомство с русскими писателями: Шеметовым, Домбровским, Пантельевым и другими. Наслышанные о талантливом переводчике Бельгере, они предлагают Герольду Карловичу работать с ними над переводами на “равных правах”, в соавторстве, что не могло не вызвать радостного энтузиазма со стороны молодого переводчика. Уже к лету 1965 года Бельгером были переведены за весну: “...две книги Әбе (Нур-пеисова) /24 печатных листа/, роман Хамзеке (Есенжа-нова) /17 печатных листов/, очерк 1,5 печатных листа и повесть Ныгмета (Габдуллина)/4 печатных листа/. К осени прибавится еще один роман /20 печатных листов/. Вот сколько перетолмачено, а в кармане ни шиша. И надо ехать всей семьей в аул. Как?!".
 
Родители в письмах к сыну настаивали, чтобы он чаще навещал их с семьей. Что он и делал летом, когда удавалось выбить гонорары, Раиса Закировна освобождалась, наконец, от работы в школе, а Ириша выходила на каникулы. За время, что Г ерольд Бельгер провел в городе, “аул стал неузнаваем: не осталось ни одной землянки, ни одной мазанки, крытой дерном. Раздвинулось, раскинулось село, смело вышло из леса. И только старая заброшеннная кузница как память тех лет, сиротливо стояла на заросшем бурьяном пустыре”. Сразу по приезде в аул Герольд Бельгер захаживает поздороваться к аксакалам согласно старинному обычаю. Визит в дом дедушки Ергали всегда был одним из первых, почтенный старец, радуясь этому, читает Кире свои стихи, обменивается аульными новостями, вспоминает детские годы Бельгера, когда в ватаге ребятни выделялся шустрый, быстроногий, как “жел аяк” (ветроногий), “Сары бала”. Горожане вливались в будни аула, живя единой семьей и едиными заботами. Дни, проведенные в отчем доме, еще отразятся в творчестве Бельгера.
 
Осенью 1965 года на счету Герольда Бельгера было четыре переведенных романа. В соавторстве с Иваном Щего-лихиным, он переводит две повести Н. Габдуллина, увидевшие свет в “Просторе”. Все чаще к нему стали обращаться многие из литераторов, как к талантливому переводчику, знающему два языка. По просьбе Габита Мус-репова Бельгером были переведены “Первый фонтан”, совместно с В. Новиковым четыре рассказа “С натуры” - увидевший свет “Первый фонтан” имел необычайно большой успех, что еще раз убедило Габита Мусрепова оценить в Бельгере дар переводчика.
 
Неустанный труд нисколько не облегчал тяжелое положение семьи. Жилищные условия не улучшались. Они жили в небольшой квартире-полуторке на улице Каблукова рядом с клиникой для душевнобольных. Боли в ноге усилились, отчего Г ерольд Бельгер редко приезжал в расположенный в центре Алма-Аты Союз Писателей. Не было даже телефона: “Живу как на высылке” - отмечает он в дневнике. Каторжная работа над переводом нескончаемой вереницы романов, повестей, пьес, изрядно выматывает его. Но тяготит не только безденежье, сознание подтачивала, усиливающаяся с годами, мысль об оторванности от своей национальной среды. Имея две опоры в лице казахской и русской литературы, Бельгер нуждался в третьей - родной немецкой, необходимой “для душевного равновесия”, для поддержания духовных сил. Его терзало происходящее вокруг - “немецкий вопрос” в стране зашел в тупик. Немецкие книги не издавались. Немецких школ не существовало. Культура немцев чахла. Все немецкое замалчивалось. Он выписывал “Нойес лебен”, но материалы на ее страницах казались ему беззубыми в национальном вопросе: отсутствие правдивых и острых материалов и это когда целый народ нуждался в подъеме национального самосознания! - все это нагоняло тоску и безверие. Часто бессонными ночами Герольд Бельгер как молитву шепчет строки Генриха Гейне: “Когда я думаю о Германии в ночи, тогда сон мой рассеивается в прах, я не могу больше смыкать веки и горячие слезы текут по моим щекам”.
 
Директива Верховного Совета от 1964 года отменила клеветнический Указ от 28 августа 1941 года, объявив обвинения против российских немцев огульными и лишенными оснований, но судьбы немецкого этноса она решала. Все было по-прежнему. Приезжая в отчий дом, Г ерольд Бельгер дни напролет жадно читает подшивки газеты “Фройндшафт”, ее выписывал и систематически собирал с первого номера Карл Фридрихович. На страницах “Фройндшафт” внимание Бельгера привлекают и радуют произведения А. Геннинга, В. Клейна, Ф. Больгера, Д. Гольмана, А. Реймгена. Читая их Герольд Бельгер ощущал прилив энергии, “душа встрепенулась, жизнь обрела новые краски, новый смысл”. Родник “мало кому известной литературы, которая в те годы именовалась советской немецкой”, давал успокоение и силы для борьбы с ежедневными заботами. Однако среди наполненных бесконечными переводами романов, повестей будней, Бельгер нет-нет да обращался в своих мыслях к теме родной, мало кому известной литературы. Семена раздумий и терзаний упали на благодатную почву, чтобы впоследствии прорасти безудержными ростками дерзания.
 
Наконец, в декабре 1965 года перевод “Соловьев столетий” стал реальностью. Ахмет Жубанов спешил опубликовать свою книгу к предстоящему в следующем году шестидесятилетнему юбилею. Потому перевод надлежало сделать в кратчайшие сроки, выдавая по шесть, семь книжных страниц в день. Прекрасно осведомленный о бедственном положении переводчика, Ахмет Жубанов оказывал всяческую помощь Герольду Бельгеру, принося на квартиру аванс: “...Я обещал заехать к Жубанову еще в пятницу, но не смог. Скользко. И нога не ходит. И вот через два дня Аха (Ахмет Жубанов - Ж. Е.) разыскал Абе (Абдижамила Нурпеисова -Ж. Е.), чтобы тот показал дорогу, приехал и вручил мне в долг эти деньги, чтобы я мог работать. Очень трогательно.
 
Я спросил:
 
- Когда я завершу перевод, вы ознакомитесь с ним?
 
- Возможно, ознакомлюсь.
 
— Я знаю не все казахские песни и потому могу наврать при описании мелодий...
 
—Да уж, — засмеялся Аха. — Порой писательская братия допускает такие вольности.
 
Я проводил их на лестничную площадку.
 
- Ну, будь здоров. Заходи в дом, не то простудишься, -сказал Жубанов.
 
Я, как мог, благодарил его.
 
Выжимаю по 6-7 страниц /книжных/ в день. Но от такого темпа я могу скоро скопытиться. Тем более, условия неважные... Ужасно лихорадочная пора. Будто сорок волков за мной гонятся .
 
“Соловьи столетий” позволили Герольду Бельгеру открыть для себя много интересного. Он узнает - первооткрывателями в области изучения казахской музыки были именно немцы: в 80-ые годы XIX столетия в казахскую степь совершил экспедицию музыковед Аугуст Эйхгорн. Он проникся любовью к казахским мелодиям и воплотил ее в замечательный памятник казахской песни - книгу на немецком языке. Эта книга Эйхгорна “Казахская музыка” объемом 196 страниц являет собой кладезь ценных, уникальных сведений для западного читателя. В предисловии к “Соловьям столетий” А. Жубанов упоминает и действительного члена Оренбургской Архивной комиссии В. Карлсона - автора вышедшей в 1906 году статьи “Народные певцы - киргизы в архивной комиссии”, и Г. Пфеннинга, сделавшего нотную запись двух казахских песен в “Этнографическом обозрении” в 1889 году.
 
О Бельгере заговорили как о профессиональном переводчике, вслед за известностью приходят и знакомства. В середине 1960-х Герольд Бельгер был, что называется нарасхват. Работа запланирована на месяцы вперед, в конце 1965 года он отмечает: “Забронировали ” меня Абу, Зейнолла, Берди-бек. И все в феврале, в марте. Я становлюсь нужным. Это, конечно, радует, и хочется работать основательно”.
 
В гостеприимном доме Бельгеров одним из частых гостей по-прежнему являлся Аскар Сулейменов, он женился на блистательной красавице, начинающей писательнице Алтыншаш Жагановой и имел сынишку Алишера. Встречи друзей сопровождала любимая обоими классика: с проигрывателя не сходили Бетховен, Бах, Тәттімбет, Курмангазы. За столом рассыпались фейерверки острот, смеха, шел интенсивный обмен интересной информацией. Часто Аскар выносил на суд Бельгера свои рассказы. Вчетвером: Герольд, Аскар, Раиса и Алтыншаш проводили дивные вечера, беседуя на самые различные темы о философии, литературе, искусстве, театре... Эти минуты были островами блаженства посреди океана каторжного, переводческого труда.
 
Невзирая на постоянную нехватку денег, вечную усталость Бельгер упорно старался следовать главному жизненному принципу, делать любое дело с большим энтузиазмом, что значило в переводе с греческого, - “с Богом в душе”. Часто утомленный Бельгер мысленным взором обращается к гордым и величественным образам Гёте, Абая, их путь и творения несли огромный заряд энергии. После чтения их творений и забыв об усталости, Герольд Бельгер улучает минуту для работы над заветным эссе о созвучии в творчестве Гёте и Абая. Верный своему плану, Бельгер терпеливо собирает дополнительные сведения, читает источники, с целью проложить мосты из единых нот и аккордов в звучании творчества, биографии и даже чувств двух поэтов.
 
После успеха “Первого фонтана” Габит Мусрепов все чаще и настойчивее обращается к услугам молодого лере-водчика. Доверие со стороны маститого писателя льстило молодому переводчику, он считал: “переводить Габита очень трудно, но радостно”. Но и других авторов он переводит с удовольствием. Переводы рассказов, повестей, очерков, пьес, сценариев... Попутно Бельгер делает остановки в бесконечном кочевье от строки к строке, от текста к тексту, дабы сделать заметки на полях. Заметки-наблюдения, растущие год от года включали в себя ценные наблюдения о специфике и сложности перевода казахских текстов на русский язык, Бельгер отмечал обширный синонимический ряд и фонд архаизмов. Не удовлетворенный скудными сведениями в словарях, Бельгер заводит личные словари на темы: животный мир, лошадь, беркут, травы, куда годами заносятся собранные по крупицам из ценных источников, от знатоков и друзей-казахов пояснения, синонимы, слова-описания внешних примет лошадей, беркутов, наименований пищи. Золотые крупицы, собранные бережной рукой, спустя десятилетия войдут в тринадцать эссе под общим названием “Казахское слово”.
 
Работу Бельгера над переводом задерживали вечная нехватка и отсутствие содержательных словарей. Немалое содействие Бельгеру оказал “Русско-Киргизский словарь” профессора М. Машанова, изданный в 1899 в Оренбурге. Обширные сведения о синонимическом ряде, фразеологизмах, архаизмах и многое другое - все это вошло в содержательный словарь. Он даже содержал свыше 20 синонимов слова “вид”, имеющихся в казахском языке. Эти редкостные сведения радовали Бельгера, он охотно дополняет собранными сведениями свои тетради, где собрал за годы жизни в ауле и переводческой практики слова.
 
Наблюдая за работой большинства русскоязычных кол-лег-переводчиков, Бельгер отмечал, что даже бывалые мастера при работе с казахскими текстами терпели трудности: “там где русские вполне обходятся тремя словами: верблюд, верблюдица, верблюжонок, у казахов есть: нар (одногорбый верблюд), бура (двугорбый), улек (породистый), коспак (метис одногорбого самца и двугорбой самки), желмая (вер-блюд-скакун), жалбай (с горбами в разные стороны), аруана (одногорбая), кайыма (первородящая), буыршын (молодой верблюд-самец), бота (верблюжонок), тайлак (годовалый) и т. д. А любимое животное казахов - тулпар? В “знаменитом абаевском стихотворении, посвященном описанию коня, указаны и воспеты четыре десятка внешних примет”.
 
Годы переводческой практики принесли понимание истины - ремесло переводчика требует знания нескольких языков, специфики национальной культуры, гибкость мышления, широту кругозора. Для обретения профессионализма, нужно переводить “постоянно и много”. Лишь на таких условиях глаз переводчика станет наметанным и острым, а жилы - канатными. Наблюдая за работой своих собратьев по ремеслу, Бельгер понимает все благородство и мужество
этой профессии. Мужество, заключенное в непомерной ответственности за стыковку двух и более культур, в бесконечном поиске эквивалентов слов, переводчик — “всюду переключается с языка на язык”, и по определению М. О. Ауэ-зова, даже - “сны видит на разных языках”: “Овладев языками, стать по зову сердца, по велению души посредником двух (или более) культур и литератур, послом без верительных грамот - мужество.
 
Окунуться с головой в стихию инобытия, проникнуться “чужой” радостью и горестью, обрести душевное созвучие, раствориться в нем болью и поделиться ими с единокровными или иноязычными братьями - мужество.
 
Уметь отрешиться от себя, добровольно и бескорыстно отдавая лучшие свои порывы, свои знания, свое великое терпение, свою жизнь, ради высокой миссии сближения и единения народов, становясь при этом на горло собственной песни - мужество”. Бельгер слишком четко усвоил истину: “Перевод - дитя любви”, а любовь, как известно, требует наибольшей отдачи умственных, физических, духовных сил. Оттого принадлежность к переводческой профессии, к строителям мостов между народами в условиях “интернационализации всех сфер духовной жизни” он с годами ценит все более: “...переводчик, переводя немца, должен стать как бы наполовину немцем. Верно! Переводчик, переводящий с казахского, должен стать наполовину казахом. По сути, это - первый шаг к успеху”.
 
Навыки исследователя сопоставительной грамматики не прошли даром. Открыв однажды для себя манящую сокровищницу тюркской вселенной, отраженной в казахском языке, накопив опыт и размышления о теории и практике, Герольд Бельгер воплотил некоторые наблюдения в статье “Аударма жауапкершілігі” - “Ответственность перевода”, опубликованной в 1967 году в газете “Қазақ әдебиеті”. Статья содержала тщательный анализ специфики работы переводчика, рассматривала требования к подстрочникисту, проблемы совпадения стилей. Тезисы статьи, зачитанные в форме доклада на пленуме Союза писателей Казахстана 16 апреля 1967 года, вызвали огромный резонанс среди писателей. Т. Нуртазин в своей речи: “полемизировал, якобы, Бельгер требует слишком многого, совпадения стилей не может быть”. Открывший Пленум М. Каратаев, напротив, похвалил статью Герольда Бельгера, отметив необходимость подобных выступлений. Развернулась оживленная дискуссия вокруг сложившейся ситуации - московские “обработчики” захватили монополию на художественный перевод, что возмущало местных переводчиков, ратующих за переводы без посредников. В разгар дискуссии Герольд Бельгер высказал веское слово. Он неспешно вышел на трибуну и со свойственной ему неспешностью и рассудительностью объяснил, что склоки лишь вредят делу - при ныне существующем подходе к двухстадийному методу перевода, когда под-строчникисты и обработчики тянут одеяло на свою сторону, в конечном счете, страдает не только оригинал текста, но вся литература.
 
Тема теории и практики перевода всерьез заинтересовала и привлекла пристальное внимание Г ерольда Бельгера. Дома он ненадолго откладывает в сторону заказные переводы и проводит тщательный анализ специфики казахских и русских текстов, сравнивает работы различных переводчиков, качество ритмомелодики текстов. Эта работа со словом явилось следствием “нерастраченной любви к тюркологии”, которой некогда он мечтал посвятить свои силы. Со временем он ощущает в себе желание проявиться в двух ипостасях: заниматься профессиональным переводом и исследовать теорию художественного перевода.
 
Ни для кого не было секретом то обстоятельство, что Ю. П. Казаков сделал первоклассный, художественный перевод “Крови и пота”, благодаря качественному подстрочному переводу Герольда Бельгера. Об этом и говорилось и писалось. Этого было достаточно для молодого переводчика, привыкшего вкладывать в работу всю душу. Он наработал профессионализм, четко соизмеряя свои силы, конкретно определял, за какой срок он осилит то или иное произведение. Пришедшая с опытом способность трезво выявлять первопричины многих неудач, сопровождающих переводческий процесс в Казахстане, отмечалась им в многочисленных статьях. Три главных тезиса лежали в основе этих работ: первый - ответственность, не приемлющий пренебрежения к работе. Именно пренебрежительность - источник всех бед, прозаики слишком легкомысленно относятся к шлифовке своего текста, отвергали методы многократной правки Н. Гоголя, опыт А. Нурпеисова - признанный писатель даже делал правки на полях уже изданных книг. Потому Герольд Бельгер подчеркивал: низкопробные переводы - следствие первоначальной безответственности. Второй тезис гласил о том, что переводчик не имеет права в ходе перевода совершенствовать стилистически несовершенный текст, что явится заведомой ложью. Венгерская переводчица Жужа Раб очень точно сказала об этом: “Мы не имеем права производить сержанта в генералы, точно также, как снижать в чине полковника до рядового”. В третьем тезисе Бельгер ратовал за привлечение как можно большего количества опытных специалистов к работе над казахской классикой - представляющей собой крупный пласт в мировой культуре. Отбирать лучших переводчиков казахских текстов Бельгер предлагал на конкурсах, чтобы многие имели шанс получить премию за лучший вариант полученного текста. Он доказывал, профессия переводчика - это локальный институт, нуждающийся в надежной базе с компетентной организацией, отделом при Академии наук, секциях при Союзе писателей, в обязанности которых входил бы отбор материала для переводов. Бельгер подчеркивал - перевод, как и люди, имеет обыкновение стареть: “...язык современных понятий и чувств каждый раз, в определенный промежуток времени, в какой-то мере, обновляются. “Война и мир”, к примеру, переведена на 37 языков. На английский язык она переводилась восемь раз, на немецкий - 14, на японский - семь”. Именно компетентные органы при Союзе писателей могли бы проводить анализ, рецензирование, грамотное изучение переводов, организацию семинаров по обсуждению перевода того или иного произведения, с привлечением опытных специалистов, создавать кузницы молодых кадров при ВУЗах, или хотя бы спецкурса по теории и практике перевода.
 
Главное внимание Бельгер рекомендовал обратить на опыт Латвии и Армении. Там воспитывались молодые кадры, они работали с подлинниками текстов, проходили стажировку в братских республиках и, получали по окончании ВУЗа, несколько специальностей - специалист по литературе того или иного народа и профессиональный переводчик. Серьезный подход к обучению кадров позволил бы вырастить профессионалов, коих Бельгер знает лично: “Улдис Берзинъш в Литве переводит с азербайджанского и турецкого; Нора Кална - с туркменского; Леон Бриедис - с молдавского, румынского и итальянского; Александр Божко на Украине с армянского’’.
 
“Суровая школа” Абдижамила Нурпеисова закалила Бель-гера. Но порой, полные однообразной работы будни, изматывали его. Жаждущий посвятить свое время литературному творчеству Герольд Бельгер приходил в отчаяние: “В седьмом часу вечера закончил перевод повести Дукенбая /Досжанова/ и страшно обрадовался: теперь-то отдохну, ведь так напряженно работал все эти дни. До двадцатого числа выправлю, прочту, вычищу рукопись, и дней десять отдохну, почитаю Бунина, напишу письма...Я оторвался от стола и начал ходить по комнате, радостный, довольный, в предощущении отдыха, и вдруг... стук в дверь, входят Аскар с Калтаем. Нужно срочно за 2-4 дня перевести его пьесу в 55 страниц. Ну, что тут скажешь? Минут через 20 они уехали, Аскар записал паспортные данные для договора, сказав, что перевод сценария уже одобрен, а я тут же сел и прочел первое действие пьесы, завтра с утра снова засяду. Вот тебе и отдых. Теперь до 25-го надо снова писать, писать, писать”.
 
Этой “сладкой” каторге не предвиделось конца. В круговерти бесконечной работы все чаще Бельгер понимает истинность пушкинских слов: “Переводчик - почтовая лошадь на ниве просвещения”. Эта благородная профессия, служители которой пролагали мосты между нациями и народами, культурами и цивилизациями, призывала нести свою миссию с достоинством, как бы ни была тяжела “шапка Мономаха”.