ФОРСИРОВАНИЕ РЕКИ ПИЛИЦЫ

Первым прорвался к берегу Пилицы наш батальон. Фашисты открыли артиллерийский и минометный огонь, пытаясь не допустить форсирования с ходу.
 
Река оказалась сравнительно широкой и была покрыта тонким льдом. На быстрине вода еще не замерзла. Во многих местах лед был разбит артиллерийскими снарядами.
 
«Максимы» вели непрерывный огонь, а в это время пехотинцы снимали с телег лодки и шесты, которые приготовили заранее, и везли в обозах.
 

 

Под прикрытием огня артиллерии наш батальон первым форсировал реку и захватил траншею противника. А затем уже под прикрытием огня пулеметов переправились и артиллеристы. Теперь мы чувствовали себя уверенно. Неприятель не раз поднимался в контратаку, но «пушкари» метко били по танкам, бронетранспортерам, а «Максимы» прижимали к земле пехоту. Многие фашисты так и не поднялись с захваченной когда-то и поруганной ими польской земли.
 
Ведя непрерывный бой, мы к исходу дня заняли село Леханице. Переправившийся за нами 3-й батальон майора Бойцова активно содействовал нам в атаке при взятии села.
 
В этом бою наш полк, захватив плацдарм, обеспечивал продвижение других полков дивизии. Поставленная задача была выполнена. За успешные действия мы заслужили похвалу вышестоящего командования.
 
Река Пилица осталась позади. Мы тут же получили задачу во что бы то ни стало выйти на высоты севернее населенного пункта Леханцы.
 
Чтобы достичь этого рубежа, нам предстояло продвигаться и ночью. Ночной бой, пожалуй, самый тяжелый: плохая ориентировка, не видишь противника и своего соседа, можно растерять боевые порядки. Но, несмотря на это, мы старались продвигаться без стрельбы, чтобы захватить противника врасплох.
 
Понять всю сложность и особенность ночного боя может только тот, кто его организовывал, и сам пережил.
 
Я побывал в каждом расчете, напомнил пулеметчикам еще раз, чтобы не отставали от пехоты. Проверил боеприпасы, запасы воды, знание сигналов. Подбодрил воинов, сказал им, чтобы держались так же, как при подходе к Пилице, в бою за Леханцы.
 
Прошло много лет, а я до сих пор с благодарностью вспоминаю своих боевых товарищей: командира роты капитана Евгения Ставрова, капитана Ивана Козловского, командиров взводов Трофима Сычева, Сергея Стукаленко, командира батареи батальона Ивана Башманова. Благодаря отваге, высокой выучке и инициативе каждого из них, умелому руководству подразделениями удалось в ночных условиях расширить плацдарм, нагнать страху на врага, захватить важную высоту, то есть выполнить все, что от нас требовал командир полка.
 
На другой день, когда в бой был введен 3-й батальон, я увидел недалеко от себя командира полка подполковника Александра Ивановича Пешкова. Он подозвал меня, обнял по-отечески и крепко расцеловал. Сказал:
 
- Молодец, капитан! Спасибо.
 
Не скрою, с волнением и удовольствием я прочитал в дивизионной газете добрые слова о себе за форсирование Пилицы.
 
Такое внимание придавало сил, хотелось снова идти в бой и бить, бить ненавистного врага. Я тогда еще не знал, что за форсирование Пилицы и за прошлые боевые дела командование полка и дивизии представило меня к присвоению звания Героя Советского Союза. Должен сказать, что никто из нас, фронтовиков, поднимаясь в атаки под пулями врага, или до последнего сражаясь в обороне, не думал о славе, почестях, наградах. Мы знали: за нами Отчизна, наша прекрасная земля, родные. Мы выполняли священную клятву, принесенную нами своему народу, до конца и не мыслили, что можем жить и воевать иначе. Награды находили нас сами. И ныне, спустя много лет, они все еще находят героев, которые бились с лютым врагом не ради славы...
 
Фашисты подтягивали резервы, стремясь удержать натиск наших войск. Утром 15 января батальон залег у высоты на подходах к населенному пункту Гжегожевице. За туманом ничего не видно в ста шагах, Мы спешно окапывались. Я приказал использовать для позиций пулеметов ямы и воронки от разрывов снарядов, делать надежные брустверы.
 
Когда туман рассеялся, я увидел впереди белоснежную равнину, красивые, одетые в белый наряд, рощи на склонах высоток.
 
Даже не поверил, когда передали по цепи, что враг готовит атаку: так прекрасно было зимнее утро. Но вот из рощ показались густые цепи вражеской пехоты. Они, как черные гусеницы, извивались по белой равнине. Обгоняя пехоту, оставляя широкие следы на снегу, вырвались на белый простор танки.
 
Я давно выработанным чутьем определил, где моим пулеметчикам будет жарче всего. Предупредил комбата, что буду в цепи, и, пригибаясь, перебежками добрался до расчета, выдвинутого далеко вперед. Спросил у невысокого сержанта, накануне боя принявшего «Максим»:
 
- Справа кто?
 
- Сержант Ворошилов.
 
- Передайте, чтобы перекрестным работал.
 
- Есть! - ответил сержант и тут же громыхнуло так, что, казалось, на нас падают небеса. Это артиллерия ударила по противнику. И тут же в наших боевых порядках начали рваться снаряды - ответили тяжелые орудия врага. Теперь я лишний раз убедился, что правильно сделал, выдвинув расчеты на открытые места, на первый взгляд непригодные для обороны. Танки стреляли на ходу по буграм, где росли густые кусты и деревья.
 
Как всегда при артналете стоял непрерывный звенящий гул, дрожала земля. В хаосе саднящих душу звуков все явственней слышался лязг танковых гусениц. «Значит, прорвались фашисты через запрадогонь», - с сожалением подумал я, вглядываясь вперед. Уже хорошо были видны машины, навалившиеся на наш батальон. Они чуть замедлили ход, будто притягивая к себе полусогнутые фигуры автоматчиков. Я дал длинную очередь. И туг же услышал стрекот пулемета Геннадия Ворошилова. Автоматчики прижались ближе к танкам. По ним ударили артиллеристы Ивана Башманова. Над подбитой машиной: взметнулся столб дыма. Завертелся другой танк.
 
Белый снег, лежавший перед нами, почернел, от копоти и грязи.
 
Стрелки вели интенсивный огонь. Вражеская пехота залегла. Но вскоре, поддержанная подоспевшими с тыла танками, устремилась на нас. Я ни на секунду не прекращал огня, видел, как падали скошенные пулями гитлеровцы, но, казалось, их не убывает.
 
Стрелки рот Оберемченко и Тышкевича вступили в рукопашную с врагом. Я перенес огонь на участок, где умолк пулемет Вакарева, чтобы отсечь противника, устремившегося в образовавшуюся брешь. Ворошилов поддержал меня перекрестным огнем.
 
Прорвавшиеся сквозь цепь гитлеровцы навалились на командный пункт батальона. Оттуда доносилась частая стрельба, и вдруг она смолкла. Позже я узнал, что комбат майор Василий Емельянов повел всех, кто был рядом с ним, в рукопашную. Гитлеровцы не выдержали удара, начали пятиться, но кольцо уже замкнулось. Ни один из них не вернулся к своим. Немало и наших отважных бойцов пало смертью храбрых. Погиб и замполит нашего батальона коммунист капитан Василий Степанович Головин. Он уважал меня за чуткое отношение к бойцам, выдержанность и нередко говорил: «Если со мной что-нибудь случится, тебя буду рекомендовать на свое место». Я всегда отвечал: «Ничего с тобой, Степаныч, не случится. До победы вместе дошагаем». Не дожил до нее отважный коммунист.
 
К 12 часам дня мы отбили пять контратак. Думали - выдохлись фашисты, но они вновь навалились на наш полк, усиленные несколькими «тиграми» и «пантерами». И снова небо заволокло дымом и гарью, снова застонала земля от взрывов. А в это время на плацдарм, завоеванный нами, уже выдвигались через Пилицу танкисты 2-й гвардейской танковой армии. Она направила свой удар на город Сокачев.
 
Когда мы увидели наши прославленные «тридцатьчетверки», начали бросать шапки, кричали «ура». Было радостно на душе от того, что именно мы обеспечили захват важного плацдарма. Наблюдая, как лавина танков мчалась вперед, взвихривая почерневший от копоти снег, мы с гордостью думали, что силы нашей страны неиссякаемы и уже ничто не способно остановить нас на пути к окончательной победе. Приблизить ее — было самым главным для каждого советского солдата и офицера,
 
...Берегу в памяти как дорогое и святое свидетельство о боях у реки Пилицы по захвату и удержанию плацдарма слова из книги В.С.Антонова: «Рота Нурмагамбетова из пулеметов косит фашистские цепи. Капитан сам у пулемета, вместе со своим лучшим пулеметчиком сержантом Геннадием Ворошиловым «крестом» и «веером» бьет по неприятельским цепям».
 
Дивизия выводилась во второй эшелон. Думали, дадут отдохнуть. Саша Зайцев даже попросил Ивана Говоруна проверить свой баян. Но с утра 16 января батальоны свернулись в колонны и пошли в направлении города Лович. По пути польские крестьяне освобожденных сел с радостью встречали нас и угощали кто чем мог, в основном картошкой и молоком. Порой мы останавливались, и тогда поляки рассказывали нам о зверствах фашистов. Они проклинали оккупантов, которые замучили тысячи польских людей, оставили после себя сожженные села, вырубленные сады... Больно было смотреть на следы их разбойного хозяйничанья. В душе кипела ненависть. Мы успокаивали поляков, говорили им о том, что Войско Польское мстит врагу за страдания народа.
 
На марше поступила команда с ходу захватить Лович. Первая попытка успеха не имела. Пришлось снова перестраивать боевые порядки, организовывать бой, провести мощный артиллерийский налет. Город атаковали с севера и юга. Враг отступил.
 
За освобождение Ловича Верховный Главнокомандующий объявил благодарность всему личному составу нашей дивизии.
 
Впереди был Одер.
 
События развивались стремительно. Мы преследовали противника, в день продвигаясь на 30-35 километров.