Главная   »   Древо обновления. Рымгали Нургалиев   »   Глава первая. ЛИТЕРАТУРНАЯ ТРАДИЦИЯ


 Глава первая

ЛИТЕРАТУРНАЯ ТРАДИЦИЯ

I

Чтобы всесторонне осмыслить и раскрыть одну из главных эстетических проблем — народность литературы, необходимо вчитаться в древние памятники казахской литературы, собрать наследие далеких времен, проанализировать образцы сегодняшней литературы.
 
Интерес к проблеме народности литературы уходит далеко в прошлое. Великий французский философ и просветитель Жан-Жак Руссо высказал ряд положений, которые позже легли в основу целых школ и художественных направлений. Одно из них — о соотношения цивилизации и естественной природы человека.
 
Буржуазные отношения разрушили последние звенья связи между цивилизованным искусством и народом: пути народа и художника разъединились. Началось активное выделение и отчуждение личности от общества. Поэтому Жан-Жак Руссо звал к постижению народных форм искусства, его древних образцов. Лишь они могут быть близки народному сознанию. Руссо был глубоко убежден, что современное искусство, как и само буржуазное общество, враждебно народу.
 
В начале двадцатого века в социальную борьбу начали постепенно включаться представители казахского народа, получившие образование в русских школах. Один из них — Мухтар Ауэзов — в своей статье «Научный язык», написанной в 1918 году, в соответствии с тогдашним уровнем своего образования и эрудиции, попытался доказать несостоятельность мнения Руссо, будто наука ие имеет смысла и от нее нет пользы.
 

 

Великий немецкий поэт Ф. Шиллер говорил: чтобы народ и искусство соединились, необходимо культуру широких масс поднять до уровня эстетических образцов. В этом отношении он не разделяет пессимизма Руссо.
 
Гегель, чей диалектический метод стал одним из трех источников марксизма, считал, что главным критерием в оценке художественного произведения и творчества художника является народность искусства. Искусство, которое служит замкнутой кучке эстетов, не имеет права называться искусством.
 
Необходимость связи литературы с освободительным движением глубоко обоснована в XIX в. русскими революционными демократами.
 
Разбирая произведения Н. В. Гоголя, В. Белинский отмечает, что Плюшкин, Манилов, Чичиков являются язвой и болезнью русского народа. И что настоящий художник не только певец победных торжеств, но, в первую очередь, выразитель недугов и лекарь общественных болезней.
 
В своей статье «О степени участия народности в развитии русской литературы» Добролюбов доказывает, что «не жизнь идет по литературным теориям, а литература изменяется сообразно с направлением жизни». Добролюбов обращал особенное внимание на связь между писателем и читателем. Широкой массе, считал он, нет дела до споров и мелких стычек вокруг литературы.
 
В ходе развития буржуазных отношений одна группа романтиков отвернулась от современности и устремилась в прошлое, другая в прошлом сочла заслуживающей внимания лишь литературу древних греков. Определяя народность литературы, мы должны выделить в первую очередь коллективно созданные произведения фольклора, в которых выражены народные представления о жизни, народная идеология. На ранних стадиях социального развития устная литература играла ведущую роль, но в наше время она не могла поспевать за ходом жизни и уступила место профессиональной литературе. В этой связи вспоминаются слова К. Маркса о греческом эпосе, как детстве человечества.
 
Следующая ступень — появление отдельных творческих личностей, воссоздающих жизнь, быт, психологию и дух своего народа. Природа образности литературы, ее своеобразие кроется в языке, этом уникальном инструменте, связывающем народ с окружающей средой и мирозданием. Бесспорно — народность в литературе начинается с борьбы за право писать на родном языке.
 
Отказ тюркоязычных литератур от книжных арабоперсидских языков, от чагатайского языка вызван стремлением приблизить искусство к родной почве, воссоздавать жизнь на своем родном языке. Нечто подобное происходило в Германии и в России в XVIII и начале XIX вв., где дворянство обходилось и довольствовалось французской культурой и французским языком.
 
Народность литературы коренным образом связана с родным языком, родной язык — ее материнское молоко. «Родной язык»— пишется по-казахски как «ана тили», что означает «материнский язык». Национальный образ, чувства, привычки, поверья могут быть показаны только на родном языке. Так было у Шекспира, решавшего в своих трагедиях сложнейшие социальные и нравственные проблемы Англии эпохи Ренессанса. Образцом эпического воссоздания русской жизни первой трети XIX в. является великий роман Льва Толстого «Война и мир». Здесь все конфликты, весь ход мощного, широко разветвленного сюжета подчинены утверждению идеала народной жизни, как он мыслился писателем земли русской.
 
Разноязыкие народы со своими национальными культурами в прежние времена напоминали острова, оставшиеся без плавучих средств для связи друг с другом. Только развитие индустрии и торговли положили начало образованию многосторонних связей между ними. Если в древности и средние века народы и государства покорялись лишь силой оружия, то в новые времена целые континенты могли добровольно признать власть выдающегося произведения литературы. Наступил период литературных взаимосвязей и влияний. Развитые литературы увлекали за собой младописьменные, давая им внешнюю форму, помогая осмысливать национальное содержание. Народы, вступающие на историческую арену, пытливо оглядываются вокруг себя, сравнивают свой уклад, свою культуру с успехами цивилизации у более передовых наций. Возникает потребность осмыслить прошлое. Недаром такой революционер, как Сакен Сейфуллин после поэмы «Советстан» и мемуарного романа «Тернистый путь» написал такие произведения, как «Кокшетау» и «Красный конь», а у Ильяса Джансугурова после поэмы «Степь» появился «Кулагер». В своих последних произведениях выдающиеся поэты и мыслители предприняли попытку создать красочную летопись родного народа, воскресить героев прошлых веков, которые могли затеряться в темных глубинах истории.
 
Перед лицом нынешнего сообщества народов необходимо было убедительно ответить на вопрос «кто есть казах?» Неосуществленные замыслы Сакена Сейфуллина, Беимбета Майлина, Ильяса Джансугурова и других из этой плеяды, были подхвачены Мухтаром Ауэзовым, и в романе «Путь Абая» оц создал обширнейшую и поэтическую картину казахской жизни, совершив исторический подвиг.
 
Свидетельством активизации национального сомосоз-нания и высокой гражданственности может служить настойчивое обращение современных казахских писателей к событиям давних времен.
 
О народности литературы и проблемах национального языка в мире написано много — и доказательного, и спорного. Как воспринимать, скажем, произведения некоторых африканских писателей, написанных на французском языке. Или индийских писателей — на английском языке? Такие факты нередки и в нашей советской литературе. В свое время М. Ауэзов писал о них в связи с творчеством Бауржана Момыш-улы, Ануара Алимжанова и некоторых писателей Кавказа. Являются ли они национальными писателями? Несомненно, поскольку в данном случае возникает феномен второго родного языка, при котором национальное чувство, представления, побудительные мотивы свободно, без насилия укладываются в систему русского языка. Художник — голос своей страны и совесть своего народа. Мысли, которые он не доверяет героям, царям, философам, открываются лишь писателю. Поэтому художник больше, чем любой другой интеллектуал, имеет право говорить от имени своей родины.
 
В двадцатом веке выходец из немногочисленного аварского народа Расул Гамзатов обогатил мировую поэзию мелодией гор. Один из малых народов Европы — норвежцы — выдвинули Ибсена, оказавшего влияние на мировую драматургию, а сегодня высокогорные киргизы подарили миру Чингиза Айтматова.
 
Шовинистические амбиции и трактаты фашистского толка напрочь отвергают категорию народности. Марксистско-ленинская эстетика рассматривает ее в диалектической связи с классовой борьбой в обществе. Разумеется, при первобытно-общинном строе искусство было бесклассовым. Классовый характер присущ искусству классового общества, относится к категории, имеющей общее значение. Впервые теоретически конкретизировали эту проблему К. Маркс и Ф. Энгельс.
 
В письме Фридриха Энгельса, написанном в связи с романом Минны Каутской «Старые и новые», имеется мысль, занявшая большое место в последующей истории эстетики.
 
«Я ни в коем случае не противник тенденциозной поэзии, как таковой. Отец трагедии Эсхил и отец комедии Аристофан были оба ярко выраженными тенденциозными поэтами, точно так же, как Данте и Сервантес, а главное достоинство «Коварства и любви» Шиллера состоит в том, что это — первая немецкая политически тенденциозная драма. Современные русские и норвежские писатели, которые пишут превосходные романы, все сплошь тенденциозны. Но я думаю, что тенденция должна сама по себе вытекать из положения и действия, без того, чтобы на это особо указывалось, и что писатель не обязан подносить в готовом виде будущее историческое разрешение изображаемых им общественных конфликтов».
 
Эта мысль еще более конкретизируется в письме к Ф. Лассалю о его трагедии «Франц фон Зикиген».
 
Маркс и Энгельс придавали особое значение образности и специфике искусства, остерегали писателей от превращения героев в рупор идей. В своих работах и партийной практике они нередко обращались к творчеству многих современных им поэтов и прозаиков. К. Маркс, например, помог немецкому революционному поэту Ф. Фрейлиграту преодолеть романтические иллюзии, а Георг Веерт стал выдающимся пролетарским поэтом только после знакомства с Энгельсом.
 
В трудах Ленина понятие партийности включает ряд факторов;
 
1) членство человека в партии,
 
2) приверженность материалистической философии,
 
3) участие писателя, философа, идеолога своим творчеством в революционном движении.
 
Принцип партийности литературы был теоретически обоснован в знаменитой ленинской статье «Партийная организация и партийная литература», опубликованной 13 ноября 1905 года в газете «Новая жизнь. Этот труд положил начало политике коммунистической партий в области литературы.
 
Современные ревизионисты пытаются доказать, что статья эта, верная для начального периода большевизма, ныне устарела.
 
Советские литераторы отвергают столь ограничительное толкование выдающегося произведения марксистско-ленинской эстетики, направленного против идеалистических взглядов на литературу и, конкретно, против книги Э. Маха «Познание и заблуждение», выпущенной в 1905 году в Вене.
 
Мысли Ленина в этой статье обращены не только к членам партии и партийным публицистам, они опираются на практику всех видов реалистического искусства. По определению Ленина партийность — это научно объективное понятие. Партийность литературы — высшая ступень народности, выражение настроений передовых сил общества.
 
Великий политический мыслитель, стратег и тактик пролетарской революции Ленин в статьях о Л. Н. Толстом, о назначении литературы показал себя и великим критиком, глубоко понимающим природу художественного творчества.
 
Ленин раскрыл не только личные противоречия Льва Толстого, но и противоречия в его творчестве и мировоззрении.
 
Читая статьи В. И. Ленина о Толстом, мы словно бы присутствуем при диалоге русских гениев: в нем раскрывается диалектика произведений Толстого, исследуется сложная связь литературы и общества, выявляется закономерность ее развития.
 
В. И. Ленин обогатил понятие партийности социальной конкретикой, точно указал место художника и искусства в целом в классовой борьбе.
 
Партийность — не кастовое или групповое понятие, она имеет объективное значение, она произрастает от общего, единого корня марксистско-ленинской эстетики, Это — главное социально-политическое мерило, которым мы должны руководствоваться, рассматривая как целые Литературные направления, так и творчество отдельной личности.
 
Коммунистическая партия проявляет постоянную заботу и принимает конкретные меры для всестороннего развития литературы и искусства, для укрепления их социального зрения.
 
Постановление ЦК КПСС «О литературно-художественной критике» наметило целую программу взаимодействия художественной практики с главными принципами марксистско-ленинской эстетики. В нем раскрыты наиболее распространенные недостатки литературно-художественной критики и намечены пути их преодоления.
 
Профессионально развитая литература никогда не игнорировала решающие периоды в жизни народа, конфликты, порожденные временем, политические течения и духовные поиски. Рано или поздно события, пережитые народом, начинают говорить языком искусства, становятся объектом изучения потомков.
 
Человеку хоть сколько-нибудь сведущему в истории искусств, известно, что для художника не было и нет запретных тем, нет сторон жизни, о которых нельзя было бы говорить или писать. По мере наступления духовной зрелости общество побуждает художников вовлекать в круг художественных интересов, художественного освоения все новые и новые пласты жизни. Особенно активным в поисках самовыражения оказываются народы, не имевшие письменной литературы, скульптуры, живописи, только вступающие на путь цивилизаций.
 
Обозревая развитие современной казахской литературы, нельзя не сказать о ее качественном росте, жанровом обогащении, о высоком уровне мастерства в создании образов. Показателем духовного роста народа является эстетическое обогащение национального искусства, серьезность философского мышления, дальнейшее углубление его корней. Еще многое предстоит сделать казахской литературе в отображении полнокровной жизни, плюрализма взглядов и позиций, психологии человека, новых взаимоотношений, порожденных научно-технической революцией. Соотношение жизненной и художественной правды, мировоззрения и творчества, факта и вымысла, общественная активность искусства, раскрытие закономерностей его развития — вот в каких направлениях ведут плодотворные исследования современные ученые. Не последнее место в этой системе поисков занимает изучение жизни и творчества выдающихся художников и мыслителей прошлого. Многие ли из наших современников знают, скажем, творчество ходжи Ахмета Яссави, именем которого назван самый знаменитый на казахской земле мавзолей? Едва ли. А ведь он был поэтом и философом, оставившим глубокий след в историй литературы тюркоязычных народов. И родился он в окрестностях города Сайрам в 1103 году. Его отец был грамотным, знающим цену слова, человеком.
 
Оставшись с малолетства сиротой и испытав все невзгоды жизни, Ахмет рос, противодействуя испытаниям судьбы, живым, смышленым и любознательным. Его детство и молодость прошли в городе Ясы. После, когда философ стал широко известен, он присоединил название этого города к своему имени. Такой обычай был узаконен в древности. Ахмет Яссави много и успешно учился, по глубине и обширности знаний он резко выделялся среди своих современников. Именно он развил учение суфизма, получившее широкое распространение на средневековом Востоке.
 
Наиболее известное произведение Ахмета Яссави — «Джуани хикмет» («Книга мудрости»). Оно несколько раз издавалось в XIX в. в Стамбуле, Казани, Ташкенте, а в 1901 году было специально издано для казахов. В этом сочинении, написанном стихами, Ахме Яссави пересказывает свою жизнь — с детства до старости, рассказывает о своих страданиях и редких радостях. Он сурово осуждает всех смертных, говорит об обманчивости и мимолетности этого мира, воспевает аскетизм и вечность потусторонней жизни.
 
В книге «Джуани хикмет» можно найти ценные факты, имеющие отношение к древней культуре казахского народа, его литературе, истории и этнографии.
 
Отрекшись от мира, философ проводит последние годы своей жизни в подземном жилище и умирает в 1166 году. В конце XIV в. жестокий и грозный Тимур, желая увековечить свое имя, переносит останки поэта в город Туркестан и сооружает над его могилой мавзолей, не имеющий равных себе на Востоке по оригинальности и красоте. Долгое время этот мавзолей был местом паломничества мусульман, малой Меккой, здесь хоронили знаменитых казахских государственных деятелей, батыров, биев и поэтов.
 
 Но обратимся к культурной ситуации более близкого времени.
 
II
 
Известно, что у казахов до революции не было ни театра, ни драматургии в европейском понимании. Их появление стало возможным лишь в начале нынешнего века, в связи с проникновением в казахские степи буржуазных отношений, образованием национальной интеллигенции.
 
В городах Уральске, Оренбурге, Семипалатинске, Петропавловске открывались русские и татарские профессиональные театры, создавались самодеятельные коллективы. Казахская молодежь, обучавшаяся в учительских семинариях, русско-казахских школах, посещала их спектакли, искала и находила в сценическом действе сходство с бытом, обычаями и традициями, с фольклором собственного народа. О зарождении казахского театра глубоко размышлял в своих историко-литературных исследованиях Мухтар Ауэзов.
 
В 1914 году в Семипалатинске на вечере, посвященном Абаю, был инсценирован и поставлен на сцене «Айтыс Биржана и Сары». Первая казахская пьеса, написанная Кольбаем Тогысовым, «Жертва отсталости» была издана отдельной книгой в 1915 году в городе Уфе. Первый казахский режиссер и видный драматург Жумат Шанин безошибочно угадывал в казахском фольклоре элементы, близкие к театру и драматургии, и строил на их основе национальное искусство драмы. Огромный вклад в зарождение и развитие казахского театра внесли представители первого поколения актеров Калибек Куанышбаев, Иса Байзаков, Амре Кашаубаев, Серке Кожамкулов, Елубай Умурзаков, Шакен Айманов.
 
Становление и рост казахской драматургии тесно связаны с именами Жумата Шанина, Мухтара Ауэзова, Жусупбека Аймауытова, Беимбета Майлина, Ильяса Джан-сугурова, Еабита Мусреиова, Сабита Муканова, Абдиль-ды Тажибаева, Альжаппара Абишева, Шахмета Хусайнова, Калтая Мухаметжанова, Тахави Ахтанова.
 
Художественное творчество в любом случае начинается с отбора, установления предмета и объекта исследования и воспроизведения.
 
Посмотрим на маленькую, скромную модель образа,
 
Я — матерый горный марал,
Осторожно иду один
Среди скользких диких стремнин.

(Махамбет. Стихи, А.,
1957, стр. 79).
 
С точки зрения грамматической формы здесь нет ничего, что ломало бы устоявшуюся систему казахского языка. Здесь нет никаких бросающихся в глаза особенных слов, ярких красок, о которых толкуют некоторые ученые, отдельные слова здесь охватывают разные явления и как бы озаряют лучом друг друга.
 
Попробуем расчленить эту единую картину: дикая стремнина, матерый горный марал. Гора — символ высоты, восхождения, вечности. Старый марал напоминает человека в преклонном возрасте, когда жизнь его идет к закату. Марал — синоним красоты. Из сочетания слов «матерый горный марал» словно бы рождается новое понятие.
 
Перед нами сложная, разветвленная связь между явлением и образом, переход от конкретного к абстрактному и от абстрактного к конкретному. Абай:
 
Дорогой долгой жизнь водила.
Одно осталось мне — могила.
Но мой язык еще мне друг,
Способен усладить он слух,
Но слушатель мой слишком глух —
Судьба такими наделила!

(Перевод Л. Озерова).
 
Обычное повествовательное предложение... В этом направлении можно было бы продолжать синтаксический и морфологический разбор, но оно не дает возможности раскрыть все особенности картины, которая проанализирована и создана после тщательного отбора фантазией поэта. И здесь тоже образуется качественно новый смысловой сплав, возникший при взаимодействии нескольких явлений: дорога, могила, язык. Поэт смешал краски, столкнул лучи и роздал новую вещь.
 
Было бы неверно воспринимать образ как фотографию бытия, это — оригинальный и своеобразный феномен, который рожден из столкновения явлений, отобранных фантазией художника.
 
В трудах ученых Института мировой литературы имени М. Горького последних лет есть ряд убедительных теоретических суждений относительно природы образности. Как указывал украинский языковед и литератор прошлого века А. Потебня, в слове есть два пласта: внешний— смысловой пласт и внутренний — образный пласт, внешний — проза, внутренний — поэзия. Этот ученый рассматривает существование каждого слова параллельно с функцией зафиксированного им явления. С течением времени слово постепенно теряет первоначальную образность и систему связи с явлением.
 
Говоря по-иному, слово теряет красоту и конкретность, лишается живописного облика, превращается в штамп.
 
Потебня говорит: «Слово обладает всеми качествами художественного произведения». (А. А. Потебня, Мысль и язык. Одесса, 1922, стр. 167). Воспользуемся этой мыслью, чтобы рассмотреть некоторые примеры, имеющие отношение к нашей национальной почве.
 
У казахов есть слово «уркер», что означает «стожары»— созвездие. Для сына степи, который всю жизнь провел на ее груди, романтика неба неисчерпаема. Свойство светил исчезать, таять, «разбегаться» на рассвете народ подметил давно. Слово «уркер» не только называет группу звезд, но и определяет «поведение» звезд. Отсюда второе значение слова «разбегающиеся».
 
Человека, туго соображающего, называют «бакай курт». В буквальном переводе это звучит как «червь между пальцами ног».
 
Два явления высвечивают друг друга, но они не равны.
 
Наука представляет предмет однозначным и неизменным, а искусство передает его в движении и многозначности, через сравнение и высвечивание.
 
Главное в структуре образа - национальное восприятие, национальные краски. И никакой художник не в силах подняться над ними, отрешиться от них.
 
На разных стадиях своего развития искусство попадало под влияние то мифологических, то религиозных идей. Лишь ближе к нашему времени оно поднялось до реализма, до решения общественных и духовных проблем. Постигая пути развития искусства, мы видим и процесс освоения человеком бытия, принципы его познания. В любые времена предметом для искусства было бытие, его многообразие и метаморфозы. Разумеется, не в общем виде, а в человеческом проявлении, в борьбе взглядов и мировоззрений.
 
Поэтому в литературоведческой науке не стихает борьба между материализмом и идеализмом вокруг жизни и искусства, жизненной правды и правды в искусстве.
 
По мысли эстетиков-идеалистов художественная правда, красота рождается и существует лишь в фантазии художника, это— чисто эстетическая категория. В жизни она не имеет ни основы, ни корней. Материалисты отвергают такое толкование. Приведем слова великого немецкого писателя Гете: «Своими произведениями я обязан никак не собственной мудрости, но тысячам предметов, тысячам людей, которые ссужали меня материалом. Были среди них дураки и мудрецы, умы светлые и ограниченные, дети и юноши, и зрелые мужчины. Все они рассказывали, что у них на сердце, что они думают, как живут, как трудятся, какой опыт приобрели; мне же оставалось только взяться за дело и пожать то, что другие для меня посеяли» (И. П. Эккерман. Разговоры с Гете. М., 1981, стр. 63,7—638).
 
Художественная правда — это не копия, а воссоздание жизненной правды в соответствии с идеологическими установками автора. Из хаоса разрозненных, хаотичных явлений художник с помощью отбора и фантазии создает мир, который считает идеальным или подлежащим переустройству. Каким бы гениальным ни был писатель, он все равно не сможет охватить весь этот необъятный мир и воплотить его в своем творчестве.
 
Фантазия художника — дар природы, которым редко наделяется ученый. В обыденной жизни писатель лишь один из многих. Может быть, даже хуже многих. Он высок лишь в минуты вдохновения, когда проникает в самые потаенные уголки человеческой души, в самые смутные области жизни. Мощь художника в его таланте, он поклоняется лишь своей фантазии и вдохновению. Как это сказал Абай?
 
Птицы-песни во всех направленьях летят,
Коль певец многообразной думой богат.
Песня — тень от пленительной думы такой.
Пусть же ритм и мелодия слух покорят!
Песня, ввысь устремленная, льется струей,
Увлекая могучей своей красотой
Беспокойное сердце и жаждущий ум.
Но ее не поймёт тугоухий, глухой!
Песня летит и рождает порывы в сердцах,
И чудесны ее переливы в сердцах —
Радость, скорбь. Убаюкает сердце она,
Укачает его, как дитя, на руках.
Только пенью не всякому сила дана,
И бывает, что музыка чувств лишена
Где то сердце, чтоб, слушая странный напев,
Волновалось, ему отвечая сполна?
Песня, нотой высокой начавшись, парит
И как будто бы «слушай меня!» говорит,
И тогда не услышишь ты звуков иных,
Вникни в музыку, сердцем с мелодией слит!..

(Перевод А. Гатова).
 
В этих великолепных стихах с гениальным мастерством раскрывается творческая лаборатория поэта, схвачен миг вдохновения. Здесь есть тайна, дух и пафос поэзии.
 
Мухтар Ауэзов покинул аул в девять лет, его дальнейшая жизнь со всеми радостями и невзгодами, взлетами и поражениями проходила в городах. Но никто еще так не сумел воспеть казахскую степь, как он,— здесь он непревзойден.
 
Главное условие, самая главная вещь в творчестве писателя — не эмпирические знания, не накопление фактов, а способность раскрыть сущность явлений, освоить их с точки зрения материалистической эстетики. Способность сразу увидеть различие между медью и золотом, простым камнем и алмазом.
 
Ни один компонент художественного произведения не возникает без участия фантазии писателя. В жизни Абай имел трех жен. Но в романе образ Абая — не копия Абая подлинного, жившего согласно обычаям тех времен, он является типом, вобравшим в себя национальные черты нашего народа.
 
До сегодняшних дней старики-тобыктинцы говорят а подлинности страшной истории Кодара и Камки. О том, что они действительно совершили кровосмешение. Об этом писал и Шакарим Кудайбердиев. Пусть будет так. Но этому патологическому факту не место в социальном романе. Великий писатель осмыслил его на ином уровне.
 
В истории казахской литературы нет поэта по имени Айдар. Как историческая личность поэт Дармен, действующий в романе «Абай», не существовал. Прототипом Дармена был двоюродный брат Абая, Шакарим Кудайбердиев (1858—1931), который перевел многие произведения на казахский, внес свою лепту в распространение в степи Пушкина и Толстого, поэт, историк, философ. Так Мухтар Ауэзов увековечил автора знаменитых поэм «Ен-лик — Кебек» и «Калкаман — Мамыр», историка, философа, композитора, создавшего много песен, в образах Айдара и Дармена.
 
Снохи называли Абая в юности Телкара, его младшего брата Айдар.
 
Значит в основе художественной правды всегда лежит жизненная правда. Некоторые писатели создают своих гepоeв в соответствии с обликом реальных людей. Эта особенно характерно для произведений И. Тургенева и М. Горького. Хотя писатель берет за основу факт, но в процессе создания произведения ради своей главной цели может изменить ситуацию. События, пережитые отцом Турара Рыскулова, послужили М. Ауэзову жизненной основой для создания образа не менее знаменитого Бахтыгула в повести «Караш-Караш».
 
Из множества охотничьих историй создано лишь одно реалистическое полотно — «Коксерек».
 
Во время страшной войны многие женщины не смогли сохранить верность мужьям. Осуждали их жестоко. Но Чингиз Айтматов создал повесть, проникнутую пониманием и сочувствием к горькой судьбе тех женщин.
 
Противопоставление жизненной и художественной правды ограничивает, урезает возможности искусства. Только факты, материал жизни дают ему плоть и опору. И не только в крупных прозаических и драматургических вещах, но и в поэзии. В статье «Мой Пушкин» В. Я. Брюсов всесторонне обследовал жизненный материал поэмы «Медный всадник». Из книги историка и географа Берга «Подробности всех потопов, случившихся в Санкт-Петербурге», изданной в 1826 году, А. С. Пушкин взял детали и факты, но и заимствовал слова и словосочетания.
 
Когда жизненный материал входит в художественное произведение, он не приземляет его, наоборот, окрыляет и одухотворяет. Остановимся на одном из главных факторов в создании образа — на принципе обобщения и типизации. Чтобы разработать каркас художественного произведения, художник отбирает и анализирует разные явления. Этот процесс имеет отношение не только к числу, но и качеству, поскольку связан с выяснением социального значения факта, установлением тенденции развития явлений.
 
Качество, ценность, особенности художественного произведения зависят от созданного в нем человеческого характера. Характер же проявляется в отношении героя к определенному обстоятельству, в его личных особенностях по сравнению с другими, его манере поведения.
 
Изображение характера не сразу появилось в литературе. В своей «Поэтике» Аристотель говорит, что самым нужным и самым решающим элементом художественного произведения является сюжет. И на самом деле, главной опорой в древнегреческих поэмах «Илиада» и «Одиссея» стала система событий.
 
Это же можно сказать и об эпосах тюркских народов. Поэмы «Алпамыс», «Ер-Таргын», «Камбар» больше отличаются фабулой, чём характерами.
 
А в основе многих образов средневековой европейской литературы лежат неоднократно повторяемые религиозные и мифические мотивы. Поднятие образа до характера присуще лишь реалистической литературе.
 
В двадцатом веке большие художники раскрыли новые, внутренние возможности образа. Если сравнить научно-фантастические романы Жюля Верна и Г. Уэлса, то можно заметить между ними многие различия. В произведениях Жюля Верна факты заимствованы из научных исследований. В книгах художника двадцатого века Г. Уэлса главный конфликт— социальный, осложненный научными идеями.
 
Искусство наших дней выработало формы, способные выразить любые состояния человеческой души и виды деятельности.
 
Нынешняя связь между содержанием и формой намного сложнее, чем прежде. Вспоминаются слова Карла Маркса о том, что внешний облик является отражением внутренней духовной сущности. Если оборвется хоть одна нить тонкого кружева, то безусловно потерпит урон произведение в целом.
 
Проблема вида - формы — в европейской новой модернистской литературе соотносится с творчеством таких художников, как Марсель Пруст, Джеймс Джойс, Франц Кафка. Общее, что делает их похожими — это требование аполитичности, ухода от общественных схваток, классовой борьбы, партийных программ. Это — невыполнимая установка, потому что образ всегда является субъективным отображением объективного мира, и никакой мастер не может остаться в стороне от общества и социальных влияний.
 
Основные произведения Альбера Камю широко известны. Его главным принципом, был «объективизм». Но, читая повесть «Чума», видишь, какое расстояние отделяет его писательский принцип от его же художественной практики. Еще одно подтверждение положения о том, что не отображая жизненные явления, не раздумывая о жизни, литература не может сделать и шага.
 
Образы, типы, созданные гением больших мастеров, не подчиняются времени, смене эпох, национальным вкусам, они одинаково волнуют всех.
 
Льва Толстого, не принимавшего революцию, Ленин оценил как «зеркало русской революции», Бальзак, стоявший на стороне монархии, восхищал своими романами Маркса и Энгельса. Эта загадка не является такой уж трудной для понимания. Посредством своей фантазии и своего таланта художник-реалист создает произведение, в котором обязательно раскрываются новые черты действительности. Этот феномен рождает разные концепции и разнообразие исследования вокруг одного писателя и одного произведения.
 
История литературы исследует литературу определенного народа в становлении и. развитии. Здесь рассматриваются не только отдельные факты, но и такие образования, как школы, течения и направления. История литературы всегда органически переплетается с политической и гражданской историей народа, создание ее является верным признаком роста народа, высокого уровня его развития, его зрелости.
 
Накопление фактов, собирание картотек — не такое уж трудное дело. Сложнее раскрыть закономерности литературного развития. Противоречия многовековой общественной жизни, перипетии на путях развития народа, классовая борьба оставляют в искусстве глубокий и памятный след. Люди искусства, жившие в далекие от нас времена, не могли оставаться в стороне от злободневных проблем своей эпохи, отражение этих проблем присутствует в произведениях. 
 
Русские ориенталисты издавна собирали и издавали образцы казахской дореволюционной литературы, высоко ценили их художественную силу и поэтическую мощь. В советскую эпоху казахская литература стала объектом исследований большой науки. В наше время от трудов, посвященных истории литературы, требуются научная точность, теоретическая подготовленность, трезвая объективность, свежая, нестандартная мысль.
 
III
 
История науки о казахском искусстве начинается, видимо, с аль-Фараби. Труды гения, названного Вторым учителем, Аристотелем Востока, до сих пор не потеряли своего значения. Казахское слово «кош» можно толковать не только как перемещение в степи но и как перекочевку знаний из одной исторической эпохи в другую. Судьба Фараби, рожденного на казахской земле в окрестностях Отрара, как бы символизирует нашу историю. Мысли Фараби о прекрасном, о художественности, о законах гармонии перекликаются с материалистическими суждениями и догадками Аристотеля.
 
После этого перипатетика в истории казахов потянулись века молчания. Высказывания ученых разных времен разных стран об искусстве нашего народа, о его литературе все еще не приведены в систему и не доведены до читателя. А ведь, например, мысли того же Чокана Ва-лиханова, метеором промелькнувшего на казахском небе, о природе словесного искусства, о его исторической судьбе имеют огромное научное значение.
 
Вместе с колонизацией в казахскую степь пришли слова, запечатленные на бумаге, пришла книга. Известно, что на страницах газет «Туркестан уалайаты», «Дала уалайаты», «Казах», журнала «Айкап» печатались не только статьи по административным вопросам, здесь увидел свет ряд материалов, связанных с историей народа, его .психологией и этнографией. Начался поиск и сбор фольклора, образцов древней литературы.
 
В журнале «Айкап» была напечатана первая критическая статья будущего революционера Сакена Сейфуллина, в журнале «Абай» Мухтар Ауэзов печатал свои исследования, где рассматривались культурные, бытовые, литературные, научные, хозяйственные, политические вопросы, народные обычаи и традиции. Эти публикации свидетельствовали о появлении на свет казахского литературоведения. Но только после Великой Октябрьской революции казахское литературоведение получило широкое распространение и вступило на путь марксистско-ленинской эстетики. Крупнейший публицист, лингвист, поэт, переводчик, ученый Ахмет Байтурсынов в 1926 г. в Ташкенте выпустил «Теорию словесности» на казахском языке. Художники, появившиеся в то время на социальной арене, писали во всех жанрах одновременно. Сакен Сейфуллин, выдающийся казахский поэт, прозаик, драматург, автор бессмертных поэм «Песня лебедя», «Кок-шетау», «Советстан», мемуарного романа «Тернистый путь» много сделал и для становления казахского литературоведения.
 
Его книга «Казахская литература» стала трамплином для исследования памятников древности, для понимания эпоса.
 
Автор книг «Абай», «Литература и проблемы критики», «Казахское театральное искусство» (в соавторстве с Ильясом Джансугуровым) Габбас Тогжанов был активнейшим профессиональным критиком в 20-е — 30-е годы.
 
Труды Мухтара Ауэзова по истории литературоведения мы считаем нужным рассмотреть в нескольких разделах.
 
Ауэзов заложил основы абаеведения.
 
Ауэзов исследовал творчество великого украинского кобзаря Т. Г. Шевченко (ошеломившего европейских читателей XX века), гениального индуса Тагора, бессмертного поэта Грузии Шота Руставели.
 
Творческие принципы, факторы, способствующие рождению художественного замысла, сложная связь между жизнью и искусством — все эти проблемы были осмыслены М. Ауэзовым на основе личного опыта писателя и поэтому выводы его столь глубоки и верны.
 
В 1931 году в переводе Мажита Даулетбаева Шекспир заговорил на казахском языке. В дальнейшем драматургию Шекспира начал осваивать Ауэзов. Обобщая свой опыт по переводу произведения с одного языка на другой, Ауэзов во многом обогатил теорию перевода вообще.
 
Первое поколение казахских советских писателей принимало активное участие в литературной критике.
 
В сороковых годах казахское литературоведение обратилось к исследованию теоретических проблем, поиску национальных синонимов к основным терминам и понятиям. К сожалению, многие труды и учебники не смогли выйти за рамки эпигонства, подражания, наукообразия.
 
Казахский эпос, творчество Абая и Махамбета — основной объект исследований Кажима Жумалиева.
 
Природа поэзии, ее проблемы, связанные с национальными особенностями, глубоко исследованы и с фактической стороны, и в научном отношении в трудах Есмагамбета Исмаилова. Его монография «Акыны» переведена на русский язык и получила хорошую оценку союзной критики.
 
Литературоведение, как всякая наука, не может существовать, держась одного стиля, одного направления, одной гипотезы. Способы художественного анализа определяют особенность ученого: мы никогда не спутаем Б. Кенжебаева и Е. Исмаилова, А. Тажибаева и М. Каратаева.
 
Мухаметжан Каратаев отдал много сил для становления казахской литературной критики и литературоведения, их развития и выхода к всесоюзному читателю. Среди его трудов можно найти статьи и исследования, литературные портреты и эссе, отдельные монографии.
 
Тонкое понимание природы искусства, эстетическая глубина, богатство эрудиции, публицистический пафос, художественное мастерство — естественные особенности критического дара Каратаева.
 
Оценивая литературные процессы, он старается всесторонне охватить объект, смотреть в его корень и поднимает серьезные проблемы. Ему под силу такие крупные и сложные проблемы, как Ленин и литература, эстетическое наследие Белинского, Плеханова, Луначарского.
 
В трудах критика произведения казахской литературы, написанные разными, не похожими друг на друга писателями, разбираются с точки зрения идейности и художественного мастерства, анализируются эстетически.
 
Книга М. Каратаева, посвященная утверждению в казахской прозе социалистического реализма—этой мощной опоры советской литературы, главного ее художественного метода и с точки зрения богатства материалов, и в отношении теоретической глубины, отвечает самым высоким требованиям критической мысли нашего времени.
 
Монография «Становление социалистического реализма в казахской прозе» охватывает развитие нашей литературы со времен Великого Октября до, примерно, 60-х годов с подробным анализом того, как проходил процесс освоения социалистического реализма в творческом опыте наших писателей.
 
Его книги «Мировоззрение и мастерство», «От домбры до книги», «Вершины впереди» представили русским читателям основные проблемы нашей словесности и познакомили с творчеством основоположников нашей литературы. В этих книгах речь идет об образе Ленина в казахской поэзии, природе критики, вопросах перевода, о творчестве видных художников, о поэзии Лермонтова и его влиянии на казахскую литературу, о наследии Белинского и его значении для казахской культуры.
 
Трехтомник трудов (на казахском и русском языках) академика-литератора является верным свидетельством роста профессионального уровня казахской критики.
 
А вот эта жизнь может стать для кого угодно примером своей значительностью и поучительностью, душевной силой и неистощимой волей. Горькая сиротская доля, изнурительный труд на горном и пимокатном заводах — все это испытал Бейсембай Кенжебаев до августа 1920 года, пока Гани Муратбаев не привел его в детдом № 14 в Ташкенте. Вряд ли кто сказал бы тогда, что этот переросший своих соклассников подросток, у которого неуклюжие пальцы едва справлялись с ручкой, станет в будущем крупным деятелем казахской литературы, ученым, критиком, маститым профессором.
 
После детского дома были совпартшкола, коммунистический университет трудящихся Востока в Москве, Литературной институт им. Горького.
 
Если казахская журналистика обрела крылья в советскую эпоху и достигла профессиональных высот, то в этом есть заслуга и Бейсембая Кенжебаева. Он — один из первых казахских журналистов.
 
В казахском литературоведении вряд ли найдется тема, которой не коснулось бы его перо. Здесь и историко-литературные исследования, и портреты, и проблемные статьи: «Абай — основоположник реалистической литературы казахского народа», «Построение казахского стиха», «Жизнь и творчество Султанмахмута Торайгырова», «Сведения из истории казахской печати», «Журналист Мухаметжан Сералин», «Песни о восстании 1916 года», «Джамбул Джабаев», «Поэты и писатели — демократы казахского народа в начале XX века», «Айтыс Биржана и Сары», «Жизнь и творчество Сабыра Шарипова», «Древняя литература», «Казахско-советская литература 20-х годов», «Памятники древней литературы», «Правдивость и мастерство», «Проблемы истории казахской литературы». Богатство фактов и архивных материалов, эрудиция, конкретность и смелость научных выводов, выразительная краткость языка — достоинства, присущие воем этим работам. Б. Кенжебаев первым начал исследования древней казахской литературы, его подход к этой проблеме стал отправной точкой для последующих исследователей.
 
Судьба профессора Темиргали Нуртазина схожа с судьбой многих его современников: и победами, и неудачами, и сложностью жизненного пути. Он родился в городе Кургане в семье бедного жатака, работавшего по найму. Темиргали с детских лет испытал все тяготы бедности и сиротства.
 
Бурное время, беспокойная эпоха, перевернувшая мир, заставляла быстро взрослеть и молодых сынов степей. И в жизни Темиргали время оставило свои следы. Он был учителем аульной школы, председателем только что организованного колхоза, заведующим отделом культуры Петропавловского горкома партии. Эти годы закалили молодого джигита и дали возможность понять главные духовные ценности.
 
Страсть, которая с детства владела им,— страсть к стихам и песням, рассказам и легендам — не остывала, а крепла с годами. Он состязается в айтысе, выучивает наизусть длинные дастаны — устные поэмы. Но все это от случая к случаю, не было системы и последовательности.
 
Т. Нуртазин был среди первых казахских студентов, направленных на учебу в Ленинград. Прекрасная литературная среда, всемирно известные ученые-преподаватели, богатейшие библиотеки — все это как нельзя лучше отвечало жадной любознательности, страсти познания молодого степняка. Свои исследовательские труды о Тукае, Абае, Сакене, Ильясе Т. Нуртазин публиковал на казахском, татарском и русском языках.
 
Закончив институт журналистики в Ленинграде, в 1936—1937 годах Т. Нуртазин работает редактором Карагандинской областной газеты, директором Казахского драматического театра в Алма-Ате.
 
Вторая половина тридцатых годов не располагала к творческой деятельности. Лишь после Великой Отечественной войны он всецело отдается своему призванию. Вместе с А. Б. Никольской Т. Нуртазин переводит на русский язык первую книгу эпопеи «Путь Абая». Пишет монографию о природе айтыса.
 
Т. Нуртазин проделал большую работу в исследовании творчества Сабита Муканова — одного из самых видных представителей нашей литературы. В 1951 году его первая монография «Писатель и жизнь» увидела свет на русском языке. Более углубленный и переработанный ее вариант вышел в 1958 году. Разбирая произведения С. Муканова, ученый высказал ряд новых положений о рождении казахской советской литературы, ее становлении и развитии. Научная точность, богатство фактов, эстетический вкус — основные качества названной монографии.
 
Начав свои первые шаги на поприще журналистики, Т. Нуртазин успешно работает затем в жанре прозы. В тридцатые годы его очерки печатались в газетах «Казахстанская правда», «Красная Татария», «Молот» (Ростов), «Социалды Казахстан» на русском, татарском, казахском языках, в пятидесятые годы — в газетах «Кызыл Узбекистан», «Советская Киргизия». Лучшие из очерков писателя вышли отдельной книгой в 1966 году под названием «Человек живет не зря». Нуртазин написал и документальный роман о Тураре Рыскулове — крупном общественном деятеле.
 
Т. Нуртазину принадлежит около ста работ, посвященных актуальным проблемам литературы. Они незаменимы при изучении творчества представителей разных поколений казахской литературы. Если исследования о Шортанбае, Ибрае Алтынсарине, Султанмахмуте Торайгырове остро» полемичны, то статьи о Мухтаре Ауэзове, Габидене Мустафине, Габите Мусрепове дороги свежим подходом и доказательностью выводов. Мысли ученого о поэзии Джамбула Джабаева, Жумагали Саина, Калижана Бекхожина, Сырбая Мауленова глубоки и точны.
 
Исследования и статьи, созданные о разных периодах развития казахской литературы, собраны в книге «Раздумья о мастерстве».
 
Остановимся подробнее на фундаментальной книге Темиргали Нуртазина «Творчество Беимбета Майлина».
 
Б. Майлину принадлежит особая роль в развитии всех жанров казахской литературы. А значение его гражданского вклада в развитие самосознания казахов в первые послереволюционные годы намного превышает объем его произведений.
 
Разные грани творчества Б. Майлина стали объектом многих научных исследований и критических высказываний. Первой книгой, где в полной мере и во всем объеме рассматривается большое наследие писателя, является названная монография Т. Нуртазина. Критик не игнорирует прежние труды исследователей, не проходит мимо них, он анализирует бесспорные и спорные взгляды прежних критиков и приходит к своим выводам. Он нашел много новых материалов, относящихся к биографии Беимбета, к годам его молодости и учебы. Многое высветили ,и воспоминания супруги Беимбета — Гульжамал и его сверстников.
 
Изучая материалы на казахском и татарском языках, Т. Нуртазин установил, что медресе «Галия» в Уфе, где учился Б. Майлин, было учебным заведением прогрессивного направления.
 
Наставником молодого казахского прозаика, глубоко повлиявшим на его развитие, был выдающийся татарский писатель Галимжан Ибрагимов.
 
В монографии наследие Беимбета исследуется по жанрам, каждому произведению посвящен обстоятельный разбор, что дало возможность показать эволюцию писателя, ступени его роста.
 
Б. Майлин один из тех немногих казахских писателей, которые увлеченно работали в жанре рассказа. Он писал много и хорошо. Не зря в свое время назвали его казахским Чеховым. Темы, жизненный материал, мотивы, идеи рассказов Майлина обсуждаются в монографии спокойно и обстоятельно. Природа рассказа, его особенности, ритмичность стиля, перипетии сюжета, композиции— все попадает в поле зрения ученого. Целью монографии было проанализировать творчество Б. Майлина полностью. Поэтому некоторые положения критик дает в виде тезисов.
 
Много места занимает здесь определение жанра произведений - по таким характерным признакам, как значительность проблемы, охват событий, количество героев и сложность сюжета. Критик по-новому раскрывает идейно-художественные особенности таких повестей Б. Майлина, как «Коммунистка Раушан», «Берен», «Рассказ Амиржана», определяет место этих произведений в истории литературы. Убедительно доказывает Т. Нуртазин, почему ранее произведение писателя «Памятник Шуги» следует отнести к жанру повести. На вопросы о том, в чем реализм и художественная сила повестей Майлина, исследователь дает серьезные и обоснованные ответы.
 
Пристрастие к сюжетному стихотворению, сатира в стихах, отсутствие высокопарности и риторики, четкость композиции, предельная конкретность — все это характерно для поэзии Б. Майлина. Исследователь останавливается на каждой из этих особенностей.
 
«Роман — зеркало на большой дороге»,— считая Стендаль. Он говорит о дороге жизни, о путях социальных схваток, о судьбе человеческой. Для создания правдивой, многокрасочной картины жизни послеоктябрьского Казахстана Б. Майлину был необходим жанр романа. Так появился «Азамат Азаматыч». Сатирические мотивы его исследователь выделяет в отдельную тему и дает им иную трактовку по сравнению с другими исследователями. Более верную общезначимую.
 
Чтобы полностью понять писателя, недостаточно знать и исследовать только знаменитые его произведения.
 
Надо войти в его творческую лабораторию и рассмотреть, как и в каких условиях рождалось то или иное произведение. Лишь полностью обследовав все замыслы писателя, эскизы, незаконченные произведения, мы сможем получить о нем более или менее полное представление. Казахские исследователи пока не освоили такую методику работы. А разговор о таких незаконченных произведениях, частично опубликованных в периодической печати, как «Борьба», «Соседи», «Невыстреленная пуля», «Красное знамя», не известных массовому читателю, необходим литературоведческой науке.
 
Законы сцены строги. Редкие из драматургических вещей удерживаются на сцене больше двух сезонов. Драма Б. Майлина «Майдан»—«Фронт», отображающая действительность тридцатых годов, сохранившая ныне исчезнувшие типы, заставляет волноваться и современного зрителя. А каков сатирический заряд в комедии «Тал-танбайдын тартиби»— «Порядки Талтанбая»!
 
Драматургия Б. Майлина с ее высокой гражданственностью и жанровым своеобразием обстоятельно проанализирована Т. Нуртазиным.
 
Б. Майлин, проработавший многие годы в редакциях разных газет, написал сотни статей, очерков й фельетонов. Многие из них затем становились основой его рассказов и повестей. В монографии показано, как жизненный и публицистический материал трансформируется и преобразуется в сюжеты, образы, характеры.
 
С именем Айкына Нуркатова связано заметное повышение профессионального уровня казахской критики. Он постоянно заботился о ее остроте и точности, научной глубине и публицистической активности, об укреплении ее эстетического авторитета. Основание для столь высокой оценки дают и его нестандартная диссертация, и книга «Идея и образ», исследования р традициях Абая, увлекательная монография о Мухтаре Ауэзове.
 
Если собрать и выпустить все статьи и очерки, написанные об эпопее «Путь Абая», то они намного превысили бы по своему объему это великое произведение. Бесспорно среди них сочинения, в которых верно осмыслено нравственное и общекультурное значение эпопеи, но книга, в которой творчество Ауэзова рассматривается в целом, где тщательно раскрывается идейная и художественная эволюция великого писателя, среда и условия, в которых рос Ауэзов, впервые написана А. Нуркатовым.
 
Бывают случаи, когда ошибочные заключения превращаются в негативную концепцию. Долгое время критика обходила произведения молодого Ауэзова. В своей статье «Творческое начало» А. Нуркатов отходит от метода вульгарной социологии и рассматривает рассказы и пьесы молодого Ауэзова как реалистические произведения советской литературы. Критик справедливо заметил, что молодой писатель Ауэзов опередил молодого мыслителя Ауэзова. В трудах последних исследователей это мнение подтверждено новыми конкретными свидетельствами.
 
Чуткое понимание природы искусства и его закономерностей, хорошее знание психологии творчества ясно прослеживается в трудах А. Нуркатова. Это особенна проявляется в разборе эпопеи «Путь Абая». Нелегко разглядеть корни и истоки, постичь мудрость эпопеи в которой усилиями и напряжением мощного таланта отображены история и сложные национальные особенности родного народа. Исследователь умными и спокойными глазами всматривается в художественные тайны и неуловимые приемы многопланового романа. Этот разбор потребовал от критика огромной ответственности, эрудиции, высокой культуры. Здесь автор должен был быть не только литературоведом, но и высокообразованным историком.
 
Критик и сам предупреждает, что он не смог полностью охватить всю красоту и глубокую философию вещи, которая вошла в обиход мировой культуры. Но это не значит, что труд А. Нуркатова всего лишь поверхностный эскиз. Несомненные достоинства этого исследования и том, что здесь тщательно проанализированы идейные мотивы, ряд образов, многие художественные особенности национальной эпопеи. А ошибочное восприятие некоторых образов, недооценка драматургии писателя простительны, так как А. Нуркатов рано ушел из жизни и многое не успел оценить и додумать.
 
Гений Абая, вечная молодость его поэзии навсегда нашли приют в душе народа, который его родил. В своем исследовании, где он рассматривает творчество Абая, его влияние на литературу последующих поколений, Нуркатов словно открывает сокровищницу сердца, в котором зарождаются чудесные таинства поэзии. Абай, которого вы не раз читали и выучивали наизусть, словно поворачивается к вам иным ликом. Критик далек от пустых похвал и рукоплесканий. Художественные узоры поэзии Абая анализируются на высоком эстетическом уровне и сравниваются с выдающимися образцами мировой поэзии.
 
Жизнь и деятельность Чокана Валиханова с особой любовью показаны в статье «Сын века». Рассказывая об известных фактах и деталях, критик нащупывает такую струну, которая связывает Чокана с сегодняшним поколением.
 
В статьях «Эпоха и художник», «о детской прозе» речь идет о фундаментальном жанре нашей литературы. Автор говорит о большой ответственности сегодняшней прозы, разбирает несколько произведений и точно устанавливает их недостатки. Есть в этих обзорах и известная категоричность, выводы здесь не всегда оснащены доказательствами.
 
Связи нашей литературы с литературами других народов, ее исторические истоки — захватывающая тема, разработка которой только начинается. Статьи А. Нуркатова «Шевченко и казахская литература», «Поэзия Гафура Гуляма», «Жизнь, ставшая легендой» являются свидетельством этого хорошего начала.
 
Творческая биография писателя («Развитый талант»), методика научного исследования («Труд ученого»), пути драматургии («По пути творческого роста»), судьба импровизации («Творчество Исы Байзакова»), революция и поэзия («Образ Ленина в казахской советской поэзии»)—важнейшие проблемы захватывали ум и внимание критика.
 
Талант Айкына Нуркатова рос от статьи к статье, от исследования к исследованию. Расстояние между его первым выступлением и последними работами напоминает долгую и нелегкую дорогу.
 
На стиль А. Нуркатова оказали благотворное влияние языковая культура Абая, стилистические приемы Ауэзова. В процессе работы над их творчеством А. Нуркатов обретал прозорливость критика и мастерство литератора.
 
Смерть не учитывает положение, возраст и талант. Но Айкын Нуркатов относится к числу тех людей, кто смог победить смерть своим трудом и творчеством.
 
Развитие современного казахского литературоведения идет в четырех направлениях.
 
Во-первых, оценка искусства слова с исторической точки зрения.
 
Во-вторых, исследование сугубо литературоведческих проблем.
 
В-третьих, рассмотрение творчества видных художников, оказавших влияние на развитие литературы.
 
В-четвертых, публикация древних источников и произведений классиков, текстологические поиски.
 
Вышли в свет шесть книг, в которых долгая история казахской литературы исследуется с исторической точки зрения. В создании этой многотомной истории литературы, начало которому положил Мухтар Ауэзов, участвовала группа ученых и критиков. Разумеется, у нас и до этого выходили книги о литературе определенных периодов и монографии о творчестве отдельных писателей. Но в этом издании наша литература представлена с древнейших времен до наших дней, многие, казалось бы, разнородные явления приведены в стройную систему.
 
Последние две книги названного труда, вышедшего под редакцией профессора М. Каратаева, отданы истории казахской советской литературы. В них обзорные главы об отдельных периодах (индустриализации, коллективизации, Великой Отечественной войны и др.) чередуются с литературными портретами видных художников.
 
Степняки знают, что после теплого обильного дождя в степях буйно поднимается разнотравье. Казахская литературная молодежь, которая на заре нынешнего века встала на путь социальных преобразований, напоминает такое яркое цветенье. Октябрьская революция дала возможность талантливым людям рано и быстро обретать силу. Хотя сложные процессы в жизни двадцатых годов породили различные направления и течения, в книге доказывается, что главное место принадлежало социалистическому искусству.
 
Имевшая в своих истоках разностороннюю фольклорную традицию, казахская письменная литература сумела быстро встать на ноги и освоить ранее незнакомые ей жанры. Причиной активного развития искусства во все времена были не подражание чужим образцам, не эпигонство, а социальный заказ, стремление художника ответить на требования времени. Рассматривая начальный период казахской советской литературы — очень сложный период!— давая ему оценку, нельзя забывать об этой истине.
 
«История казахской литературы» (1971 г.) открывает много новых имен. Одни из них, такие, как рано умершие Баймаганбет Изтулин и Шолпан Иманбаева были и раньше известны и заняли достойное место в нашей словесности. Творчество других литераторов двадцатых годов (Мажит Даулетбаев, Габбас Тогжанов, Жумат Шанин, Елжас Бекенов, Жиенгали Тлепбергенов) впервые представлено в систематизированном изложении.
 
Используя произведения, опубликованные на страницах газет и журналов, архивные материалы, авторы сумели верно воссоздать литературную атмосферу того времени. Рассказать об организации казахстанских писателей, о проблемах, связанных с появлением КазАПП.
 
Перед нашим литературоведением сейчас стоит одна задача: переоценить заново ряд поэтических и прозаических произведений, сослуживших добрую службу в обогащении нашего литературного языка, в достижении художественных высот, пересмотреть устаревшие взгляды на них, подойти к ним серьезно и спокойно, с позиций марксистско-ленинской эстетики. Деление казахской литературы на периоды (периодизация) в этом труде взято в закономерной связи с важными и узловыми явлениями в жизни нашего общества.
 
Диалектический характер развития можно увидеть уже в литературе 30-х годов. Буря великой революции в корне изменила отношения между людьми, изменились и нравы и устремления. Эти перемены, в первую очередь, отозвались в психологии художников — наиболее чувствительных, самых тонких людей. Если творчество С. Сей-фуллина, выросшего в рабочей среде и возмужавшего в пекле социальной борьбы, с самого начала обратилось к свершениям революций, то люди, вышедшие из аулов, опутанные предрассудками феодализма, ошибались в начале своего творческого пути, не раз спотыкались. Причиной заблуждений были не столько личные предубеждения, сколько социальная, политическая малограмотность.
 
В последних двух томах шеститомной истории казахской литературы разбирается состояние поэзии, прозы, драматургии, литературоведения, критики, творчество молодых, которые в те годы вошли в литературу со своим ярко выраженным почерком.
 
К тридцатым годам окончательно отпочковались от поэзии и сложились жанры нашей литературы. Правда, в текстах прозаических произведений С. Кобеева и С. То-райгырова часто встречаются рифмованные словосочетания и ритмическая проза. Они еще не успели самоопределиться в прозе. Таких писателей, как М. Ауэзов и Б. Майлин, способных полностью соблюдать жанровые условности и Создавать произведения, достойные передовой литературы, в то время можно было перечесть по пальцам. В 30-х годах активно заявил о себе С. Мука-нов. Появились оригинально написанные книги С. Еру-баева, М. Даулетбаева. Были созданы ставшие популярными произведения Г. Мусрепова и Г. Мустафина. Прирожденные поэты С. Сейфуллин и И. Джансугуров начали обращаться и к прозе.
 
В 20-е годы пьесу с хорошо продуманными характерами п конфликтом можно было встретить только в творчестве М. Ауэзова. В следующем десятилетии драматурги превратилась в активно действующий жанр. Родились произведения, в которых шла речь о главных проблемах действительности, показывающие разнообразие и сложность человеческих характеров.
 
Представители фольклора — жырау и акыны, вдохновленные веянием новой эпохи, восторженно воспевали культурные и хозяйственные успехи. Среди них особое место занимает Джамбул, великан казахской поэзии.
 
Война во все времена несла с собой разрушения, крушение тысяч жизней, гибель миллионов людей.
 
Сцены сражения в эпосе чаще всего показывают, как батыр крушит своих врагов, здесь преобладает восхваление неимоверной силы и неустрашимой смелости. Батыр не знает волнения, опасения, его рука не задрожит, он крепко стоит на земле. Можно сказать, что лишь в нескольких прозаических произведениях, посвященных событиям восстания 1916 года, батальные сцены показаны реалистически. В поэмах народных акынов фронтонам жизнь не нашла своего адекватного изображения.
 
В период Великой Отечественной войны груз на плечах казахской литературы намного потяжелел. Дело не только и том, что мал был опыт в изображении войны — в ту пору наша литература потеряла многих своих мастериц и самобытных художников. Чтобы возместить столь тяжелую утрату и залечить раны, не было времени, а требования военных лет были жесткими и непреклонными, Об этом без утайки сказано в истории литературы. В Специальной главе речь идет о подвиге, совершенном нашими писателями пером и оружием, когда опасность па имела над нашей страной. Здесь анализируются художественные и образные средства стихов и поэм, которые рассказывают правду о боевых буднях солдат армии п партизанских отрядов. К сожалению, исследователи слишком увлеклись военной терминологией этих произведений и упустили эстетический анализ. В ряде случаев авторы вообще ограничились перечислением.
 
Большое развитие в военные годы получил фольклор.
 
 Но этот момент в данном издании несправедливо обойден. Откровенно говоря, казахский фольклор военных лет, до сих пор бытующий в народе, требует специального и вдумчивого исследования.
 
И первой книге даны монографические портреты С. Сейфуллина, Б. Майлина, И. Джансугурова, М. Ауэзова, С. Муканова. Эти писатели заложили фундамент нашей литературы и стали примером подвижничества для последующих литературных поколений. Критические выступления о них вначале появились на страницах газет и журналов в виде рецензий и статей, позже переросли в большие очерки и фундаментальные монографии. В период господства вульгарного социологизма характерны и образы, объективные замыслы оставались вне внимания критики. В большинстве случаев критики занимались поисками прямых аналогий и скрытых намерений. И это для многих писателей обернулось трагедией. Творчество Сакена, Ильяса, Беимбета долгое время оставалось под запретом. Лишь в последние три десятилетия мы признали их наследие и приступили к его исследованию.
 
Особенно большое значение имеют труды Е. Исмаилова, С. Кирабаева, Т. Какишева о творчестве С. Сейфуллина. Они собрали многочисленные, ранее неизвестные исторические и литературные материалы, архивные документы, широко обобщили их.
 
В монографической главе о С. Сейфуллине, помещенной в «Истории казахской литературы», показан большой общественный деятель, выдающийся поэт, прозаик, драматург. 
 
При имени Беимбета Майлина сразу вспоминаются многоплановые романы и сатирические стихи, повести и пьесы, рассказы и фельетоны. Это был великий труженик, который ничего не придумывал, а все темы и сюжеты брал из живой повседневности. Создатели «Истории...» правильно решили, что не стоит снова ворошить «ошибки», усмотренные мелочными и поверхностными критиками в творчестве этого неповторимого художника. Они старались уточнить и пополнить биографию писателя новыми фактами, добраться до идейной сути его произведений, выяснить особенности его многогранного стиля. И тем не менее разбирая творчество Б. Майлина, авторам не удалось преодолеть такие литературоведческие стереотипы, как избыток монотонности и недостаток эстетического анализа.
 
В главе об Ильясе Джансугурове наиболее удачны страницы, где проводится сравнительный анализ. И почему-то нет разговора о форме стихотворений поэта, его замечательном новаторстве.
 
Специализация, критика, приверженность одной, близкой ему теме —один из плодотворных путей в литературоведении Такое постоянство позволяет исследователю всесторонне рассмотреть свой объект, отметить не только броские и явные особенности в творчестве художника, но и увидеть незаметные для других, оставшиеся за строкой мотивы и причины.
 
М. Каратаев проделал большую работу в разъяснении и пропагандировании творчества М. Ауэзова. Суждения критика о сочинениях великого писателя с годами становятся все глубже и аргументированнее. Сложный путь большого художника показан в «Истории...» в диалектическом единстве. Было бы не лишним прочесть у М. Каратаева доказательный анализ трагической повести М. Ауэзова о событиях шестнадцатого года. Общие слова не дают ясного представления об этом произведении.
 
Автор романов, поэм, стихов, пьес, исследовательских трудов Сабит Муканов неутомимо и долго служил нашей литературе. В книге разбираются наиболее известные произведения писателя-академика, определяется их значение в разные периоды казахской литературы.
 
Во второй книге имеются обзорные главы о послевоенной казахской литературе и ее современном периоде.
 
После того, как фашизм был разгромлен и наступили мирные дни, обновилась наша общественная жизнь. Развитие послевоенной литературы, связано, с одной стороны, с новым подъемом творчества известных писателей, с другой стороны, с творчеством талантливой молодежи, вернувшейся с войны. Расширилось поле зрения нашей литературы, в ней получила права жестокая истина, которую преподнесла нам жизнь.
 
Исследователи не прошли и мимо схематизма, напыщенности, приукрашивания действительности, которые во многом были свойственны литературе послевоенных лет. Хорошо, что в этом разделе не упоминаются стихи из высокопарных, общих, ничего не дающих уму слов, безжизненные пьесы, рожденные так называемой «теорией бесконфликтности», не имеющие начала и конца длинные нудные истории, построенные на схватках между хорошим и лучшим.
 
Ученые сосредотачиваются на произведениях-долгожителях и детально разбирают их, выделяют такие вещи, которые пробуждают мысль и согревают сердце. И все-таки в этом обзоре больше, чем следует, занимают места длинные списки произведений, изложение содержания, в результате — недостаток теоретических обобщений.
 
Самый справедливый и нелицеприятный суд — это суд времени. Ему принадлежит оценка и общественных явлений, и литературных заслуг отдельных личностей. Совсем недавно бытовало категоричное, как слово Корана, мнение, что история казахской литературы начинается с XVIII века. Сегодня эта концепция рухнула. Реабилитированы такие крупнейшие фигуры как Шакарим Кудайбердиев (1858—1931), Ахмет Байтурсынов (1873— 1938), Магжан Жумабаев (1894—1938), Жусупбек Айма-уытов (1889—1930).
 
Дать верную оценку книгам своих современников для критика — отнюдь не простое дело. Нужно было обладать мощью Белинского, чтобы распознать в Лермонтове гения. Даром предвидения обладал М. Ауэзов, предсказавший большое будущее Чингизу Айтматову.
 
Зоркость, ученость, вкус, благородство заключаются в способности отличить закономерное, органическое литературное явление от случайного, дар борзописца от талантливости, в умении взлелеять и помочь вырасти новому явлению, в резком отвержении конъюнктурщины, подделки под искусство.
 
Самая объемная глава посвящена литературе 1956— 1966-х годов. Число романов, вышедших за это время, перевалило за сто. Все ли их можно отнести к произведениям искусства? Нет. Среди них немало скороспелых, непродуманных. Сейчас не счесть самоуверенных сочинителей, которые после опубликования пары статей о том, как совхоз выполняет свой годовой план, садятся за сотворение повести, кто, едва раскрыв букварь художественной грамоты, пачками выпускают романы. Что из них можно перевести на другие языки, не рискуя национальным достоинством? Ничего! А ведь эти произведения выходили буквально вслед за книгами Ауэзова, Муканова, Мустафина, Мусрепова, которые в те годы привлекли внимание всесоюзного читателя.
 
В главе, где идет речь о состоянии современной казахской литературы, лишь слегка укоряются малозначительные повести, потому что актуальна их тематика. А такое произведение, как «Грозные дни» Тахави Ахтанова, созданное на основе фронтовых впечатлений автора, участника войны, реалистически воссоздавшего будни войны, упоминается лишь вскользь. Это — несправедлино. В его достоинствах и недостатках следовало бы разобраться подробнее.
 
Главные тенденции в творчестве наиболее известных представителей современной казахской поэзии раскрывается весьма убедительно. Привлекают внимание страницы, посвященные актуальным проблемам современной драматургии и критики.
 
Монографические портреты отличаются стилевым многообразием: в творчестве Г. Мусрепова выделяются секреты мастерства, в произведениях Г. Мустафина — многоплановость и публицистичность, в стихах Т. Жарокова — живописная вязь метафор. Столь же тщательно разбираются произведения А. Тажибаева, Г. Орманова, Л. Токмагамбетова.
 
Доставляет огорчение, что в этом большом научном труде часто встречаются скороспелые заключения, необоснованные выводы, неграмотные формулировки и штампы. Примеров тому можно привести более, чем достаточно: «видное произведение», «ведущий литературного каравана», «вошедший в золотой фонд» и т. п.
 
В целом в этих двух книгах подробно представлены полувековой путь нашей родной литературы, творческая судьба больших и малых художников слова. Если же говорить о главном достоинстве коллективной работы — это объективность оценок как долговременных, так и преходящих литературных ценностей.
IV
 
За небольшим исключением, мы пока не научились грамотно выпускать собрания сочинений. Текстология книг даже таких поэтов, как Абай и С. Торайгыров, не отвечает высоким научным требованиям. Не всегда установлена принадлежность стихов именно этому автору, не сверяются рукописи, иногда составители ради каких-то своих целей коверкают произведения. Возьмем к примеру строки из знаменитого стихотворения Абая «Если умер близкий — скорбен человек». В тексте стиха в первом случае стоит слово «одно», во втором случае — «все». По-казахски «одно» пишется как «бири», а «все» — как «бари». В оригинале изменили лишь одну букву. Но эта буква придала совершенно другой смысл стихам. Если считать подлинной последнюю редакцию, получается, что Абай отрицает и Шортанбая, и Бухара-жырау, и Дулата, творивших до него. Теперь обратим внимание на третью и четвертую строфу стихотворения.
 
Записи Мурсеита на сегодняшний день считаются единственным документом точно фиксирующим текст произведений Абая. Но разве не мог он допустить ошибку при переписке? К тому же в арабской графике легко перепутать А с И, вернее говоря, не И, а мягко звучащее по-казахски А. Обратим внимание на главное — смысл. Если читать «все», то получается, что в каждом стихотворении былых поэтов недостатков не счесть. Значит надо оставить слово «бири», которое подчеркивает, что у перечисленных Абаем поэтов встречаются, как мы сейчас говорим, отдельные недостатки. Мнение, схожее с этим, высказал и А. Нуркатов.
 
На этом примере нетрудно убедиться, насколько хромает текстология в современном казахском литературоведении.
 
Шеститомники Сакена, Ильяса, Беимбета издавались аврально и потому —без соблюдения элементарных критериев. Какое произведение когда написано, как его встретили, какова его дальнейшая судьба, есть ли у него планы и варианты, переведено ли на другие языки — такого рода вопросы массового читателя остались без ответа. Настало время заново посмотреть научно-критическим взглядом на произведения наших классиков, подготовить к ним необходимый научный аппарат.
 
Не удовлетворяет и текстология сборников народных поэтов Асета и Арина, стихотворения которых были встречены народом с большой радостью.
 
Слово о многотомнике Мухтара Ауэзова.
 
Если сказать в целом, то судьба Ауэзова — счастливая судьба. Счастье создания казахской национальной драматургии, счастье воздвижения казахской национальной эпопеи и, самое главное, счастье познакомить мирового читателя с духовным миром казахского народа. Своей прозой двадцатых годов, первыми драматическими произведениями, Ауэзов оставил в литературе незарастающий след. История словно бы подготовила все условия, чтобы этот человек создал свое главное произведение. Когда многие не смогли уцелеть в адских испытаниях сталинского террора, был репрессирован и Ауэзов (1930—1932 гг.), но сумел обойти коварные капканы судьбы и остался жив. И все же ушел мастер из этого мира, еще полный энергии и больших планов. Но для человека искусства прожить 64 года — это немало.
 
Бывают случаи, когда писатель не публикует иные из своих произведений при жизни. Может быть, причиной тому жизненный материал, нежелательные факты, несогласие с временем или другие субъективные препятствия. А у Ауэзова нет большого произведения, которое не было бы опубликовано в свое время. Только драма «Отец народа», поставленная в 1921 году в Семипалатинске перед рабочими затона, да повесть «Жадный серый», написанная в 20-х годах, были потеряны. Другие же прозаические вещи через некоторое время после написания выходили к читателям.
 
В многотомных изданиях читатель первым долгом ищет незнакомые ему произведения.
 
Творения писателя расположены в жанровом и хронологическом порядке. В первом томе собраны рассказы и повести, опубликованные в 20-х годах в журналах «Тан», «Шолпан», «Сана», «Жана мектеп» и «Жана адебиет». Реалистически изображая степную стихию, глубоко раскрывая психологию разных социальных типов, эти добротно отшлифованные самобытные вещи обнаружили силу, неповторимый личный почерк, богатство красок таланта М. Ауэзова. Образность языка этих небольших по объему прозаических произведений не уступает мощным картинам знаменитой эпопеи. Нельзя не сказать, что Ауэзов позднее не всегда поднимался до тех художественных высот, которых достиг в коротком жанре в 20-е годы. Разумеется, с такими шедеврами, как «Красавица в трауре», «Лютый», не идут ни в какое сравнение более поздние вещи, вроде «Песок и вершина», «Следы».
 
Некоторые художники всю жизнь «вскармливают» свое творчество своей же биографией и, запутавшись, никак не могут выбраться из тесного круга лично пережитого. Ауэзов не принадлежит к числу таких деятелей. Но все увиденное, узнанное, услышанное, прочитанное, исследованное переплавляется целиком в фантазии писателя и в преображенном виде воплощается в повесть или рассказ в соответствии с авторским замыслом.
 
Ауэзову не нужно было специально изучать повседневную жизнь, в свои 20—25 лет он принимал активное участие в общественной и политической жизни. А когда полностью отдался учебе и науке, перешел на писательскую работу и как бы оторвался от своей любимой степи, главной его заботой стали специальные исследования народной жизни. Много очерков М. Ауэзова появилось в 20—30-е годы в разное время и по разным поводам. Жизнь любого произведения, не затронувшего общественную мысль, не отвечающего высоким художественным требованиям, длится недолго. Проблемный же очерк по своей природе должен давать ответы на вопросы, беспокоящие народные массы. Очерки Ауэзова по своей стилистике, сюжету и композиции близки к рассказу, точнее говоря, они кажутся эскизами будущих больших произведений. Такое накопление заготовок хорошо иллюстрирует история создания романа «Племя младое». Целевые командировки, ближайшее знакомство с людьми, встречи, поездки по зимовкам и джайляу, детальное исследование происхождения названий земель, окрестностей Ка-ратау, даже наименования вещей и домашней утвари, репортажи и очерки после какого-то собрания или короткого путешествия — все это прокладывало путь к будущему произведению.
 
Не будем попусту славословить, вникнем в сущность произведения. Это — требование серьезной эстетики. Нередко критики так окружат иного автора броскими, ослепляющими красками и пенистыми словами, что забывают начисто о его произведении.
 
Мухтар Ауэзов не раз делился в печати и на встречах е читателями замыслом создать цикл произведений о послереволюционном Казахстане. «Племя младое» было первой книгой этого цикла. Смерть помешала писателю осуществить свои намерения. Главное время было потрачено на создание знаменитой эпопеи.
 
Абай!
 
В истории казахского искусства, культуры и литературы нет другого человека, который почитался бы выше его, к которому относились бы как к святыне, который мог бы настолько глубоко войти в народную душу.
 
Чтобы верно оценить жизненный путь и значение исторической личности, место ее в истории общества, необходимо твердо держаться марксистско-ленинской методологии. Историю казахского народа долгое время толковали, исходя из буржуазных концепций, т. е. искаженно, поверхностно, не вникая в ее смысл. Корни этого заблуждения уходят в расовые, шовинистические предрассудки, согласно которым многие народы Азии и Африки не способны к историческому творчеству и обречены довольствоваться лишь крохами со стола цивилизации.
 
Подавляющее большинство нынешних казахских ученых взяли себе за правило исследовать глубокие корни и древние традиции нашей литературы на исключительно научной основе, познавать и оценивать с марксистско-ленинской точки зрения. Опираясь на ленинскую теорию о двух течениях  в культуре любого народа, такие поиски дали возможность найти место каждому историческому явлению.
 
 Великого писателя в любую эпоху создает духовная потребность нации. Тут придется сделать обзор доабаевской казахской литературы, чтобы напомнить, какие переходы и перевалы приходилось ей преодолевать. Ориенталисты прошлого в первую очередь отмечали необозримое богатство казахского эпоса, его нравственную красоту, глубокую идейность и жанровое разнообразие. Эта несметная сокровищница с раннего детства служила великому Абаю золотой колыбелью.
 
Но Абай не был эпигоном, бездумно поклоняющимся древним образцам, он является великим новатором, который творчески использовал фольклор, согласовал его со своей реалистической поэтикой. Абай прозорливо заметил множество разнообразных форм в казахском стихе, четко понял их, сообщал им своеобразную интонацию, обогащал новым содержанием. Крылатые слова, остроумные обороты, сочные словосочетания снова ожили под пером Абая и обновились, обретая бессмертие. Таким образом Абай, с одной стороны, использовал фольклор, который с незапамятных времен отбирался и шлифовался из поколения в поколение, с другой стороны, поэт перевел его в новое качество и создал классические вещи, которым не дано померкнуть и потерять смысл, пока жив народ.
 
Как в высушенной зноем и продутой сквозными ветрами почве пустыни никогда не сможет подняться тополь, так и в стране, у которой нет культурной традиции и духовной почвы, не может родиться велики писатель. Даже беглого взгляда в прошлое письменной литературы казахов достаточно, чтобы прийти к определенным выводам. Если бы поэмы, высеченные на огромных камнях вдоль рек Орхона и Енисея, Таласа и Чу в V-VIII вв., художественную силу которых признали филологи всего мира, присвоил себе один народ, то это было бы исторической несправедливостью. Потому что они, как и другие памятники, созданные в V-XV веках в среднеазиатском регионе, являются общим достоянием казахов, узбеков, киргизов, татар, башкиров, азербайджанцев, туркмен, которые составляют группу тюркоязычных народов.
 
В юности Абай учился в медресе, где овладел общим для тюркоязычных народов литературным языком — чагатайским, что дало ему возможность близко познакомиться с такими всемирно известными произведениями, как «Дивани лугат-турк», «Кодекс Куманикус», «Кутадгу билик», «Огуз-наме», «Мухаббат-наме», «Хисса-сулан-бия». Некоторые мотивы и мысли названных произведений получили отражение в произведениях Абая. Его «Слова назиданий» напоминают по форме «Кутадгу билик».
 
Наряду с общим для тюркоязычных народов наследием Абай любил произведения арабско-персидских поэтов, внимательно изучал их, в своей творческой практике использовал соответствующие казахской поэзии формы. Если он упоминает Физули, Шамси, Сайхали, Навои, Сагди, Фирдоуси, Хафиза и просит у них духовной поддержки, то не потому, что гордится своими знаниями, а от духовной близости с ними.
 
Социальные факторы являются решающей силой в творческой судьбе поэта. Ошибочно было бы утверждать, что Абай в процессе эволюции окончательно порвал с Востоком. Казахский гений в полной мере пользовался всеми духовными плодами периода, названного академиком Н. Конрадом Восточным Ренессансом. Взгляд Абая на русскую культуру, его шаги в сторону русского общественного мнения не означают его бегства от Востока. Просто овладевший восточной мудростью великий человек вышел навстречу передовым демократическим течениям, чтобы глубже вникнуть в мировую цивилизацию.
 
Такую счастливую судьбу пережили и великие казахские просветители-демократы Ибрай Алтынсарин и Чокан Валиханов. Приобщившись к русской литературе, Абай поднялся на такую духовную высоту, достичь которой в восточных странах не смог никто в прошлом веке.
 
Захваченный художественной мощью и правдой произведений Пушкина, Лермонтова, Салтыкова-Щедрина, Толстого, Абай не мог не стать реалистом. В его стихи пришли народность, социальная конкретность и психологическая точность. Абай заложил основы языка новой казахской письменной литературы и поднял искусство слова на пока недосягаемую высоту.
 
В истории казахского народа Абай не только реформатор новый литературы и мастер слова, но и глубокий мыслитель, большой общественный деятель.
 
Именно поэтому он пришел к выводу, что будущее казахского народа связано с русским народом, с передовой Россией. Обозревая завтрашнюю судьбу своего народа как бы с вершин будущего, Абай к своей славе великого поэта прибавил славу передового деятеля и социальною мыслителя.
 
Мухтар Ауэзов в четырехтомной эпопее создал реалистической образ такого разностороннего исторического деятеля.
 
Эпопея "Путь Абая"—самая высокая вершина, на которую поднялась казахская проза, начало новых тенденций, новых истоков в национальном художественном развитии. Поколения, которые будут сменять друг друга, ими полны, из века век, еще множество раз будут снова и снова открывать для себя красоту, изящество, идеи, несравненную мелодию этой великой эпопеи. Потому что высокое творение подобно самой матери-природе, с каждым говорит ив языке этого каждого, делится с ним затаенными мыслями.
 
Прозорливость Ауэзова в выборе явлений, его эстетический вкус, композиционное мастерство невозможно постичь методами примитивных аналогий, ползучего эмпиризма. Выделением одного слова, одной ситуации, одного героя тоже невозможно определить неповторимость художественного почерка эпопеи. Таким путем ничего не добьешься. Только марксистско-ленинская эстетика с ее диалектическим методом способна постичь общие и конкретные закономерности, пронизывающие роман Ауэзова, указать пути движения национальной литературы на мировую арену.
 
В истории тюркоязычных литератур М. Ауэзов является драматургом, напоминающим азербайджанца Наджафбека Уазирова, узбека Хамзу Хаким-заде Ниязи, татарина Галиаскара Камала, турка Назыма Хикмета. Реформа жанра казахской драматургии, усвоившей европейскую форму, пока полностью не исследована. Проблема театра и драматургии в эстетике Ауэзова, народные истоки в драматургии Ауэзова, Ауэзов и драматургическая классика, драматизм в прозе Ауэзова — лишь решив эти проблемы, мы смогли бы сказать, что наконец объяснили с научной точки зрения одно из трех жанровых направлений в творчестве великого писателя.
 
Ограничить драматургию Ауэзова лишь пьесами, ставящимися на сцене, значит обеднить ее. Полный охват богатого материала и его осмысление безусловно послужат толчком для сегодняшних театров, изнемогающих в поисках пьес с социальной тематикой, и дадут им возможность выйти на большой простор.
 
Мухтар Ауэзов не только драматург, который дал классические творения национального искусства, но и теоретик, высказавший плодотворные мысли о театре и драме. Его огромный труд можно разделить на такие разделы: «М. Ауэзов о театре», «М. Ауэзов об актерском искусстве и о спектакле», «М. Ауэзов о драматургии».
 
В своей первой статье на эту тему «Общее театральное искусство и казахский театр» (1926 г.) он ведет речь об особенностях театрального искусства, истории его появления и развития. Всесторонне рассматривается народная сокровищница, которая могла бы питать собою и лослужить источником для только что появившегося на свет казахского театра. В таких трудах, как «Государственный театр Казахстана» (1928 г.), «Театр, музыкальные кадры» (1933), «Дальнейшие задачи государственного театра» (1933 г.), «Отрывки» (1934 г.), «Казахская народная музыка и народный театр» (1936), затрагиваются злободневные проблемы, касающиеся установления казахского театра, его роста и развития. По мнению Ауэзова, существующие в народном искусстве содержательные формы и традиции должны быть приспособлены к целям нового времени, а изучение реалистической культуры — главное условие роста и развития.
 
Ауэзов понимал актера как главную силу театра и никогда не оставлял его вне своего внимания. В таких статьях, как «Художественное искусство Казахстана» (1935), «Наши актеры» (1935), «Елубай Умирзаков»
 
(1936), «Народный артист» (1946), он создаёт творческие портреты непревзойденных мастеров казахского искусству Амре Кашаубаева, Исы Байзакова, Калибека Куанышбаева, Елубая Умирзакова, Серке Кожамкулова. Оригинальны суждения писателя о природе актерского искусства, его родстве со стихией поэзии.
 
Свои наблюдения о жанровых особенностях драматургии и характере ее развития М. Ауэзов высказал и в рецензиях на отдельные спектакли: «Какой получилась «Кыз-Жибек» (1934), «Пьеса «Хлеб» в Государственном театре» (1934), «О постановке «Ер-Таргын» (1936), «Переводные пьесы на казахской сцене» (1937), «О переводе «Ревизора» (1936), «Пьеса, разоблачающая религию» (1938), «Марабай и Мардан» (1940), «Ценный труд» (1949), «Мы очень довольны этим смехом» (1957). у том же идет речь в обширном исследовании «Хорошая пьеса — признак зрелой литературы» (1938).
 
И своем докладе на Первом съезде писателей Казахстана «Сегодняшнее положение драматургии и ее дальнейшие задачи» М. Ауэзов говорил, что драматургия социалистического реализма отличается новизной тематики, социальным пафосом, образами и сюжетами. Для доказательства этого положения автор ссылался на слови Энгельса о типическом характере в типических обстоятельствах на мысли Ленина о творчестве Толстого, на мнения Белинского и Горького. Раскрывая такие недостатки в казахских пьесах, как несовершенство и слабость положительного образа, прямолинейный и поверхностный показ классовой борьбы, безликость языка героя, слабость психологических мотивировок, он радуется удачным творениям и новым проявлениям в драме. Всесторонне анализируя драму Б. Майлина «Фронт», определяя се место и литературе, он приходит к важному заключению, что эта и другие пьесы Б. Майлина стали художественными ориентирами. Призывая драматургов учиться у Беимбета, докладчик подчеркивал, что в его пьесах воплотились требования социалистического реализма. Здесь же он замечал, что лишь Жумат Шанин мог создавать в театре полнокровные спектакли.
 
Не уравнивать героя и автора, не путать их, привлекать в драматургию актеров и режиссеров, переводить классические произведения, составлять репертуар для молодежных и клубных театров, писать киносценарии — обо всем этом шла речь в том докладе.
 
В статье «Некоторые мысли о законах драматургии» (1953), которая была написана на основе выступления на пленуме Союза писателей СССР, М. Ауэзов поднял проблемы, общие для всей советской литературы, предложил открыть в Москве театр национальностей. Ученый акцентирует внимание на содержательности формы, на том, что главным жанровым признаком пьесы является конфликт, схватка идей и характеров. Теория драмы должна помнить об этом. Высветив элементы новаторства в драматургии Горького, Тренева, автор назвал школой мастерства всестороннее и глубокое изучение классических образцов в литературе социалистического реализма.
 
Мысли, обобщенные мнения, конкретные заключения о казахской драматургии, творчестве ее отдельных представителей, о тенденции развития жанра были подытожены Мухтаром Ауэзовым в докладе на II съезде писателей Казахстана в сентябре 1954 г., который под названием «На пути реалистической драмы» был опубликован на казахском и русском языках. Он стал последним фудаментальным исследованием великого писателя и великого ученого о драматургии. Главная мысль этой работы в том, что казахская советская драматургия стала драматургией социалистического реализма, главными ее компонентами должны стать советский патриотизм, высокая идейность, партийная сознательность, народный характер и безусловная верность жизненной правде.
 
И тут же напоминает, что реализм является самой надежной опорой художественного произведения. А главным условием и мерой реализма является верность жизненной правде. Действительность, практика должны быть критерием художественной истины.
 
Реализм, по мысли М. Ауэзова, являясь высшей ступенью в художественном развитии человечества, будет всемерно расширяться и развиваться, как понятие и как явление. Мысли казахского писателя о сочетании жизненного материала и художественной правды, о передаче идеи посредством образа, о единстве конфликта и действия, о значении смеха не только перекликаются с суждениями корифеев эстетической мысли, но и обобщают собственный творческий опыт автора.
 
Для исследователей и для народной массы интересны и дом, где родился крупный художник, и среда, его сформировавшая, и первые пробы пера. Если источник чист, то никакой мусор не загрязнит его воду. Только сейчас появилась возможность познакомиться с первыми произведениями М. Ауэзова, с его публицистическими статьями, написанными на разные темы. «Основа нравственности — женщина» в «Лениншил жас», «Моим обучающимся сверстникам», «Какого из них применить?», «Сегодняшняя большая задача», опубликованные в «Казахстан мугалими». Публицистика молодого Ауэзова разбросана по страницам газет и журналов, выпускавшихся в начале века и ставших ныне библиографической редкостью. С чего начал писатель, к чему пришел — искания его между этими пунктами, обновление, перевоплощение, периоды эволюции можно раскрыть лишь методом сравнительного исследования. Огромная эрудиция, хорошее знакомство с историческими фактами, очень чуткий эстетический вкус, который не пропустит малейших нюансов между красным и алым, синим и голубым, не говоря уже о черном и белом, самостоятельность мышления — все это гармонично сошлось в его гении и породило мудрые мысли и крылатые слова. Одним словом, в эстетике М. Ауэзова обстоятельность ученого, острота, критика, образное мышление писателя взаимно дополняют друг друга.
 
Понятно что сверка разных вариантов произведении, вошедших в этот выпуск, была нелегкой работой, многие тексты, ранее публиковавшиеся с ошибками, на этот раз были исправлены на основе рукописи.
 
Но комментаторы в некоторых случаях снижают свой научный уровень тем, что увлекаются знаками препинания, мелочными фактами, мало относящимися к теме.
 
«Общее театральное искусство и казахский театр»— знаменитая статья. Составители, правильно взяв за основу первый вариант этого труда, опубликованного в газете, допускают однако путаницу во многих известных фактах. Если в прежних публикациях статьи итальянский театр «дель Арте» писался как «дел ерте», то в собрании сочинений читаем нечто несусветное - «Театр «де Льерте».
 
Может, причиной была неопытность, может быть, просто в научном аппарате принимали участие плохо подготовленные люди. Каждую книгу надо было сопровождать портретами Ауэзова разных лет. Трудно забыть, например, портрет молодого Ауэзова из сборника «Ка-раш-Караш», который вышел под тщательной редакцией Ислама Жарылгапова. Очень редки образцы автографов и рукописей, приближающих читателя к творческой лаборатории писателя. Достойно сожаления, что в последней, двенадцатой, книге отсутствует библиографический указатель — читателю весьма затруднительно разобраться, в каком томе искать нужное ему произведение.
 
«За Октябрь», «Ахан — Зайра», «Белая береза», «Гвардия чести», «Обнаженный меч»—эти пьесы, эскиз романа «Когда рассеивается туман», повесть «Лихая година» являются этапными произведениями.
 
М. Ауэзов часто пользовался устойчивыми, привычными эпитетами: белый луч, светлое пожелание, сердечное благословение, белая птица, светлый лик, заработанный честным трудом, белая метель, белый купол, светлый марал. А с другой стороны: бий с черными намерениями, чёрная земля, черный валун, черная ночь, черный камень — эти слова создают контраст в изобразительном искусстве. Здесь можно сказать лишь одно: в первом случае, когда дело касается светлых сторон жизни, все эпитеты по-казахски звучат «ак», что означает «белый». Хотя на русский язык это слово переводится по смыслу по-разному, на казахском языке «ак» меняет свои оттенки сообразно творческому контексту. Часты сравнения, связанные с явлениями, наиболее близкими к жизни и быту казахского народа — природой, домашним скотом, животным миром.
 
Господство примитивных исторических установок и запретительных методов было причиной того, что одно из сложных созданий М. Ауэзова повесть «Килы заман», изображающая бурный период в истории казахского народа — восстание 1916 года — долгое время не переиздавалась. Единственный раз она была издана в 1928 году в городе Кзыл-Орде арабским шрифтом и объемом в 175 страниц.
 
В 1972 году в № 6 журнала «Новый мир» повесть была опубликована в переводе Алексея Пантиелева. Здесь нет сокращений, вставок или искажений. Стилевые особенности М. Ауэзова сохранены полностью, как и при переводе «Лютого» и «Племени младого».
 
Лауреат Ленинской и Государственных премий СССР Чингиз Айтматов написал предисловие к повести.
 
Названное произведение нельзя рассматривать в отрыве от публицистических статей и рассказов М. Ауэзова, написанных в 20-е годы. Оценивая повесть, надо учитывать эволюцию мировоззрения художника, некоторые просчеты в его творчестве связаны именно с ограниченностью в понимании исторического прошлого.
 
Но при этом нельзя ссылаться на известное открытое письмо Ауэзова 1932 года, в котором он был принужден отречься от своих трагедий «Енлик—Кебек», «Жены-соперницы», «Каракоз», многих рассказов и повестей.
 
Какова дальнейшая судьба этих произведений?
 
Первоначальные варианты «Енлик — Кебек» и «Каракоз» были отредактированы множество раз. А в трагедии «Жены-соперницы», опубликованной второй раз в 1960 году, была сокращена лишь одна картина. Сборник «Ка-раш-Караш», составленный из произведений 20-х годов, вышел в 1960 году, сразу же получил широкое признание и стал серьезным вкладом в нашу литературу.
 
Автор учел мнения о своем творчестве двадцатых и последующих годов и внес некоторые изменения. А открытое письмо не является документом, на который стоит ссылаться, разбирая, исследуя, оценивая сложное творчество Мухтара Ауэзова.
 
«Лихую годину» автор называет исторической повестью, а в предисловии издательства она называется романом. Сложность поднятых проблем, объем жизненного материала, разветвленность сюжета, количество героев, яркость характеров могут дать повод назвать произведение романом.
 
Темой произведения послужили исторические события— восстание казахов в Джетысу в 1916 году. В бытность студентом Ленинградского университета Мухтар Ауэзов специально приезжал в Джетысу собирать фольклорное наследие, бродил по его живописным местам, среди высоких гор и зеленых джайляу. Здесь он услышал и записал истории, которые потом сделал канвой нескольких произведений, встречался с живыми свидетелями и участниками восстания, узнал о многих его подробностях. Так Ауэзов поступал всегда перед созданием крупных произведений, будь то романы «Путь Абая», «Племя младое».
 
Такие местности Алатау, как знаменитая Каркара, Асы, Ушмерке, Донгелексаз, Сырт, Лабас, Талгар воссозданы в романе как красивые, привлекательные пейзажи. Точность и конкретность среды являются свидетельством того, что Ауэзов уже в молодости начал успешно осваивать принципы исторического романа.
 
Надо сказать, что отголоски заблуждений, имевших место в некоторых статьях и начальных вариантах трагедий «Енлик—Кебек» и «Каракоз» и выразившихся в непонимании классового антагонизма, дают о себе знать и здесь. Тем не менее исторические причины восстания 1 1916 года показаны верно.
 
Повесть начинается с картины знаменитой в Джетысу Каркаринской ярмарки. С первых же страниц захватывает эпический размах, широта писательского диапазона и красочность. Но Ауэзов далек от любования и восхищения праздничным настроением ярмарки, его не привлекают многоцветные горы товаров, громоздившихся на прилавках купеческих магазинов. Для него важнее показать облик спекулянтов, которые готовы продать за грош свою душу, которые обманывают, обсасывают, жрут степь вместе с ее народом. Одной деталью писатель умеет сказать о многом.
 
Гиперболически рисует Ауэзов образы царских чиновников и казахских толмачей. Традиционный прием казахского эпоса. Единственное желание представителей власти и их толмачей — обогащаться. Ради этого они способны на любой шаг. Угнетенные и оказавшиеся в трудном положении Картбай и Хусаин приходят к начальнику с жалобой. Ответ для них у пристава один: «У вас нет мозгов, вы — собаки...»
 
Ярмарка для степного казаха не только торговый центр, где можно приобрести необходимое, сюда съезжаются люди со всех краев, здесь можно встретиться со старыми друзьями и знакомыми. Поговорить с людьми из разных племен, порадоваться нехитрым зрелищам. И здесь, на Каркаринской ярмарке, люди узнают об июньском ярлыке — указе о мобилизации казахов на тыловые работы.
 
Растерянность. Переполох.
 
Ужасная весть разделила людей на два лагеря: болыс Рахимбай, толмач Оспан на одной стороне, старец Джа-менке и батыр Узак— на другой. Народ, который вскипел подобно бурному морю во время шторма, решил не давать в солдаты своих джигитов. У восстания нет энергичного руководителя. Когда возбужденная масса собралась вместе и начала думать, что предпринять, решающего слова ждали от старого Джаменке. Другим трезвомыслящим человеком был батыр Узак.
 
В речах этих героев проглядывают свойства, присущие древнему ораторскому искусству казахов: дальний подход, намек, иносказательность, а иногда и прямая речь, беспощадная, как клинок у горла. Если в рассуждениях Джаменке преобладают мудрость и находчивость, то батыр Узак говорит коротко, сплеча. Его слова тяжелы, как свинец. В нескольких местах книги встречаются слова, используемые в смысле «царские колонизаторы», «разбогатевшие казаки», которые вложены в уста персонажей. В свое время критики схватились за эти слова и толковали их совершенно превратно.
 
Давайте прислушаемся к ответам Джаменке, который попался в руки карателей и теперь находится под следствием у прокурора.
 
«Захватили землю. Захватили древние стоянки. Захватили воду, дававшую жизнь людям, продали наши лучшие земли»,— перечисляет Джаменке, словно нанизывая на нитку, преступления, совершенные колонизаторами. Эта ярость и гнев народа пламенем вырываются из уст народного героя. Во время этого расследования характер Джаменке, его свободолюбивое большое сердце, гордая смелость, неспособная затаиться или покориться, проявляются особенно ярко. Каратели бросили в тюрьму Джаменке, Узака, Аубакира, лишив восстание его предводителей, пытаются внести разброд в ряды восставших. Опасаясь народного гнева, власти боятся открыто убивать Джаменке и вместе с едой дают ему яд. Читая описание мучительной смерти седовласого старца, которому перевалило за семьдесят пять лет, чувствуешь боль и гнев. Трагическая сцена! Невозможно не склонить голову перед духовной силой и стальной крепостью старика, который погиб ради свободы степи.
 
Озверелые палачи беспощадно режут в тюрьме казахских и киргизских джигитов, совершай кровавое злодеяние. Слух о нем вихрем разносится по аулам. Снова сыны степи садятся на коней.
 
Порыв восстания был подобен селевому потоку, восставших охватывает безрассудство, и они нападают на Каркаринскую ярмарку. Ауэзов мастерски показал разбушевавшуюся стихию народного бунта: и внутреннее настроение отдельных людей, и их поведение, и трудньш взаимоотношения, и трагические ситуации, когда схватка между жизнью и смертью дошла до крайнего предела. Писатель не отдает предпочтения ни одной из сторон. Сражаясь с солдатами, прошедшими школу регулярной армии, восставшие, не имеющие представления о военной дисциплине, с огромным риском, надеясь лишь на свою смелость, нападают на противника, мчатся на пулеметы и бессмысленно гибнут.
 
Ночью солдаты уходят из Каркары. Повстанческая группа, проглядевшая их и жаждущая отмщения, поджигает ярмарку. Масса народа, знающая, что карательный отряд и царские войска уничтожат их, покидает насиженные места.
 
Массовые сцены в повести написаны с удивительным мастерством: здесь и множественность взглядов, и междоусобица, и стихийность.
 
Классовая расстановка в казахском ауле показана в антагонизме между волостным Рахимбаем и толмачом Оспаном, с одной стороны, и группой, возглавляемой Джаменке, Узаком, Жампеисом, Ибраем — с другой. Рахимбай — энергичный волостной средних лет, немного понимающий по-русски. Его тайные сделки, интриги, злодеяния, взятки и барымта ничуть не уступают поведению царских колонизаторов. К тому же он находится под опекой этих людей. Он спокойно обманывает народ, когда отдает джигитов в солдаты. Рахимбай и толмач Оспан — оба предатели. Отношения между УЗаком и ТунгатароМ, детьми одного отца, далеко не родственны. Узак — один из предводителей восстания, а Тунгатар занят только тем, чтобы откупиться взятками. И все же некоторые проблемы в пьесе решаются мелко. Мастерски показав антиколонизаторский пафос восстании, автор оставил за пределами повести классовую борьбу в казахском ауле.
 
Достижение повести — Образный и наполненный живой плотью язык, на диалоги автор переносит основные драматические нагрузки. Они точно передают особенности характеров. В массовых сценах, благодаря отрывочным репликам, мы ощущаем настроения толпы.
 
С большой любовью показана в повести природа Джетысу. Пристрастие автора к предгорьям Алатау живо ощущается в пейзажах.
 
Точность в деталях, сложные сравнения, красочность эпитетов создают такое впечатление будто автор в первозданности перенес и положил перед читателем чудесный кусок живой природы. Читатель чувствует себя так, будто он тоже вошел в эту картину.
 
Писатель вдохнул душу в дерево и растрескавшийся камень, и теперь мы видим эту гору и эту сосну глазами Ауэзова, в таком освещений, которого раньше не замечали и не чувствовали.
 
Эта повесть имеет огромное значение в становлении стиля Ауэзова. Здесь Ауэзов делает первые шаги перед тем, как приступить к созданию многопланового прозаического произведения, которое построено на остром классовом конфликте с участием множеста людей. «Лихая година» дает повод поговорить о противоречии между мировоззрением и художественным методом, о диалектической связи между ними.
 
Пьеса о бурных событиях прошлого века, множество статей, письма, написанные друзьям и близким людям — все они являются для нас дорогими реликвиями.
 
Так гениальный сын раскрыл перед своим добросердечным народом, породившим его, свое бесценное наследие. Первый опыт — первая ласточка. Следующие встречи будут радостнее и гармоничнее.