Главная   »   Древо обновления. Рымгали Нургалиев   »   «ВОЗДВИГНУ СЛОВОМ ДВОРЕЦ ПРЕКРАСНЫЙ...>


 «ВОЗДВИГНУ СЛОВОМ ДВОРЕЦ ПРЕКРАСНЫЙ...>

Выдающимся писателям, заложившим основы казахской советской литературы, присуще одно общее качество — многогранность. Это подтверждает творчество поэта, драматурга, прозаика Ильяса Джансугурова. Среди его книг разных жанров, реалистически отразивших народную жизнь, главное место занимают поэтические произведения, ставшие классикой нашей национальной литературы, поныне сохраняющие историко-познавательное и воспитательное значение.
 
Ильяс Джансугуров родился в 1894 году в бывшей Аксуской волости Канальского уезда (нынешний Аксус-кий район Талды-Курганской области). Его отец был по-мусульмански хорошо образованным человеком, собирателем книг на арабском, персидском, чагатайском языках. Он доподлинно знал сказки и легенды, героический эпос, события прошлого, устную летопись, к тому же был виртуозным домбристом и прекрасным железных дел мастером. И своего сына, рано потерявшего мать, воспитал в лучших национальных традициях.

 

Сын Джетысуйского края, славного не только благодатными землями, но и известными поэтами, батырами, странствующими мудрецами, Ильяс с детства усвоил образцы песен, народных стихов, домбровых мелодий. Грамоте его учил сначала отец, затем татарский мулла в местности Караагаш. После недолгой учебы он возвращается в семью, целиком отдается хозяйственным делам. А в воображении его все чаще возникают поэтические картины, в речь непроизвольно вплетаются рифмованные слова, юноша начинает слагать стихи. Сначала только шутливые и ироничные импровизации на своих друзей и сверстников. Но после знакомства с гениальной поэзией Абая, горячий и впечатлительный Ильяс по-другому воспринимает поэтическое искусство. Позже Ильяс в своей «Короткой автобиографии» напишет, что книга Абая словно перечеркнула всю прочитанную до нее литературу. Что только от соприкосновения с творениями великого поэта начала пробуждаться его мысль и он почувствовал прилив бодрости и творческих сил. Абай сформировал у молодого поэта идеал красоты и художественный вкус, помог овладеть культурой стиха. Традиции фольклора и мастеров письменной литературы нашли в Ильясе Джансугурове своего продолжателя и реформатора. Яркая творческая индивидуальность, неповторимый личный почерк проявились уже в первых стихах поэта. А пишет он и лирико-философские раздумья и объемистые произведения с развитым сюжетом.
 
Почувствовав недостаток знаний, необязательность и незначительность от случая к случаю прочитанных книг, Ильяс решает приобрести систематизированное образование. В 1920 году он приезжает в Алма-Ату, заканчивает трехмесячные учительские курсы. Затем около полугода учится в Казахском институте просвещения в Ташкенте и возвращается в родной аул в связи с ухудшением здоровья.
 
Бурные события двадцатых годов захватывают учителя. Работа в комитете «Косши» в Джетысуйской области, в губернском отделе народного образования, в редакции газеты «Тилши», поездка с экспедицией по сбору фольклорных материалов расширяют кругозор вчерашнего аульного джигита. Все свободное от службы время молодой поэт проводит за чтением газет, журналов, книг, за дневниковыми записями. После публикации первого стихотворения 22 августа 1917 года Ильяс часто печатается в газетах «Тилши», («Корреспондент»), «Кедей ер-ки» («Свобода бедняка»), «Лениншил жас» («Ленинская смена»), в журналах «Жана мектеп» («Новая школа»), «Айел тендиги» («Женское равноправие»). В 1927 году издается его агитационное стихотворение «Беташар» («Предисловие») и в следующем году выходит первая книга.
 
Удивительна творческая мощь и энергия этого вышедшего из гущи народа художника слова. За десять лет. с 1927 по 1937 годы, он издает более двадцати книг поэзии, прозы, драматургии, критики, переводов, оставляет после себя богатое литературное наследие. Его лирические произведения, поэмы «Степь», «Кюй», «Кюй-ши», «Кулагер», роман «Жолдастар» («Товарищи»), пьесы «Кек» («Месть»), «Турксиб», «Исатай — Махамбет»— навсегда вошли в золотой фонд казахской советской литературы.
 
Поступление в Коммунистический институт журналистики в Москве было радостным событием в жизни И. Джансугурова. Ему наконец представилась возможность слушать лекции образованнейших людей страны, выдающихся ученых, знакомиться с достижениями в самых разных областях гуманитарной культуры. Изучение опыта русских и европейских классиков помогло раскрыться блестящему таланту поэта. Жизнь города, сего гигантскими человеческими массами, его культура и непривычная повседневность оказали большое влияние на певца семиреченских просторов.
 
После окончания в 1928 году Института журналистики Ильяс Джансугуров возвращается на родину и работает в редакции газеты «Енбекши казах», руководит в 1934—35 годах отделом поэзии в издательстве художественной литературы Казахстана, выступает на I съезде писателей СССР, активно участвует в социальной жизни республики. Творческая связь писателя с М. Горьким, дружба с Сакеном Сейфуллиным и Мухтаром Ауэзовым оставили глубокий след в его творчестве.
 
Ильяс Джансугуров, названный при жизни недосягаемым скакуном казахской поэзии, ее крылатым тулпа-ром, погиб в сталинских застенках в 1938 году.
 
В своей «Краткой автобиографии», написанной в 1928 году, Ильяс Джансугуров вспоминал, что, став грамотным, он пристрастился к чтению книг. Когда он читал хиссы, подобные «Кыз-Жибек», многие люди плакали. Он состязался в айтысах, импровизацией открывал праздники и заканчивал их. Многие люди ждали его стихов. В этом — корни и истоки искусства Ильяса. Необыкновенно одаренный, сразу и навсегда запоминавший однажды услышанную песню, сыгранный кюй, спетый дастан, Ильяс жадно впитывал богатства народной литературы. Он был серэ, наслаждавшийся щедростью буйных празднеств, участником девичьих проводов, представлял невесту новым родственникам, сочинял песни-плачи по усопшим.
 
Внимательное чтение газет и журналов, издававшихся на казахском языке, книг демократического направления приобщало молодого поэта к традициям письменной литературы, расширяло его кругозор, обогащало знаниями. Он слушал проникновенные, возвышенные, сладкозвучные песни Асета Найманбаева (1856—1923), вышедшего из поэтической школы Абая, автора многих поэм-хисса, даровитого композитора, несравненного певца, сделавшего вольный перевод и распространившего среди казахов роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин», человека прямодушного и многогранного со сложной и трагической судьбой. О первой встрече с Асетом, о мастерстве его импровизации и великолепном пении Ильяс рассказал в стихотворении «Первая встреча» (1923). Несомненно, чудесное искусство Асета оказало огромное влияние на творчество молодого Джансугурова.
 
Абай и Асет — эти две выдающиеся фигуры во многом помогли Ильясу определиться и найти свой путь в поэзии.
 
В первых стихотворениях Ильяса, написанных в 1915—1916 годах, уже заметна попытка ответить на вопросы, поставленные временем, желание присоединиться к решению злободневных социальных проблем той эпохи. О том, что поэт начал задумываться о социальном неравенстве, свидетельствует вопрос в стихотворении «Мечта»: настанет ли время избавления от гнетущей судьбы?
 
Подтверждением тому служат и стихотворения «Душа», «О себе», «Приветствие».
 
Мысли Ильяса созвучны настроениям и идеям поэтов и писателей просветительско-демократического направления. В стихотворениях «Настроение», «Заблуждение» обличается невежество, в подчеркнуто дидактической манере поэт призывает к знанию и уважению человеческого достоинства.
 
Во многих стихах чувствуется идейное влияние Абая.
 
Как видим, И. Джансугурову близка не только стихотворная форма, но и сатирическая мысль великого поэта.
 
Счастливые влюбленные, укрывавшиеся лунной ночью в живописной заросли тальников («Влюбленные»), вдохновенный поэт, утешающий обездоленных и страждущих людей своими чарующими песнями («Певцу», «Соловью»), утверждающий справедливость, откровенно говорящий о неизбежности жизненной борьбы («Самому себе»),— главные герои лирики молодого Ильяса. Поэт правильно определяет место поэзии в общественной жизни.
 
Написанное в 1917 году стихотворение «Желание» воспринимается как некий итог первоначальных идейнотематических поисков. Такие слова в стихах поэта, как бедняк, схватка, масса, свобода, единство, заря, обретают новое значение и социальный смысл. Более четким становится и политический облик лирического героя. Если в таких стихотворениях, как «Не куйде» (1919), «Среди бурана» (1920), он только сочувствует простым людям в их трудной жизни, то в стихотворении «Характер» (1920 ) перед нами уже представитель борющегося класса.
 
Подобными мотивами проникнуты стихотворения «Молодым соловьям» (1921), «Клич молодежи» (1922), «Желание», «Вулкан» (1922).
 
Агитационность, открытое выражение своих взглядов было присуще казахской революционной поэзии того времени.
 
Есть у И. Джансугурова стихотворение, продиктованное стремлением создать конкретный образ труженика, получившего свободу, активно участвующего в социальных преобразованиях.
 
Жизненный портрет хлебороба, взятый из самой жизни, радует реалистической точностью. Столь же реалистичны герои стихотворений «Молодому батраку», «Степной казах в типографии», «Праздник бедняка», «Мысли пастуха» (1923).
 
Успешно строить новую жизнь может только человек широко образованный. Эту мысль поэт страстно утверждает в стихотворениях «Молодые», «Сознательной молодежи» (1924), «Буду учиться» (1925).
 
Социальные блага, свобода и равенство, принесенные революцией казахскому народу,— главная тема политической лирики Ильяса Джансугурова. И здесь поэт пользуется не только традиционными размерами «тол-гау» и «терме» («Великий день», 1923), оды («В майском празднике», 1923), аллегорическими приемами («Октябрьский день», 1924), но и создает новые выразительные средства. В стихотворении, посвященном 10-летию Великого Октября (1927), изображая прежнюю жизнь в образе то гонимого ветром перекати-поля, то пахнущей кровью черной лодки, И. Джансугуров набрасывает символическую, с живыми конкретными подробностями картину.
 
И так легко
вдохнулось мне:
Как будто сказочная небыль,
сияло солнце в вышине,
Победный стяг алел в полнеба,
летели тучи стороной.
 
Вот идейный вывод, заключенный в трех последних строках:
 
Раскрыв могучие объятья,
Стояли молча
надо мной
мои товарищи и братья.
Был серп в руке у одного,
в руке другого — тяжкий молот.
— Вставай!
Включайся в торжество!
Забудь лишения и голод!
Отныне стал свободным ты!
— Вставай!
Я руку подал братьям,
И три руки, как три мечты,
Слились в уверенном пожатье.
Мы новой видели страну:
Пастух, крестьянин и рабочий
Как части три слились в одну,
а путь втроем всегда короче!

(Пер. В. Савельева).
 
Рабочий. Крестьянин. Пастух. Они идут вместе, и нет силы, способной остановить их. Лирический герой твердо верит в это.
 
Общей характерной чертой стихотворений «Великий Октябрь» (1928), «Девять лет» (1929), «Поезд Ленина» (1934) являются революционный пафос и верность ленинским идеям. Если в стихотворении «Умер Ленин», написанном в 1924 году, Ильяс сравнивает состояние страны с кораблем, попавшим в бурю, то уже в следующем— «Ленин жив» (1925) утверждается мысль о бессмертии ленинского дела.
 
Огнем сатиры преследует Джансугуров противников революционных изменений, поднявших голову в годы НЭПа приспособленцев, спекулянтов, служителей культа. В стихотворениях этого плана мастерски использованы формы диалога и монолога, короткого скетча.
 
Наиболее широко в политической лирике Джансугурова представлены стихи об изменившемся облике степи, ее людей, уверенной поступи Казахской республики, духовном возрождении человека, воспитанного новыми социальными взаимоотношениями. В стихотворении «Сегодняшняя степь» (1928), написанном в форме «толгау»— думы— рассказывается о страданиях и муках, пережитых казахским народом в прошлом, о свободе и равенстве, принесенных революцией.
 
Стихотворение «В золотом казане» (1930), выделяется тем, что здесь тема индустриализации осваивается с помощью образов фольклорных приемов.
 
У поэта было право в одном из лучших произведений своей политической лирики «Песне радости» гордо заявить:
 
Испытавший униженье, вышел отчий край из тьмы,
И впервые всемогущи и свободны стали мы,
И в стране своей свободной равноправным стал казах.
О рождении героев я скажу в своих стихах.
У меня земля богата, широка моя страна,
И стихи свои к вершине я погнал, как скакуна.
На знаменах Серп и Молот — символ счастья и труда,
Нам дорогу освещает пятикрылая звезда.

(Пер. Т. Стрежкевой).
 
Большое место в поэзии И. Джансугурова занимает пейзажная лирика. Он всем существом, всей энергией и страстью своей могучей личности был предан родной: земле, ее горам и степям, рекам и озерам. Его стихи буквально напитаны ее жизненными соками, ее красотой. У многих стихов есть конкретный географический адрес («Аксу мой строптивый»). Поэт умел запечатлеть природу в какое-то определенное мгновенье («Вечер», «Туча», «Ветреный день», «Летнее утро»), показать ее в движении («В дождь», «Ветер»). И в каждом стихотворении — скрытый намек, символический образ, многозначное содержание, пробуждающие мысль о вечности, бытия, краткости и смысле человеческой жизни.
 
Казахская пейзажная лирика, берущая начало в поэзии Абая, своим развитием во многом обязана И. Джансугурову. Прочтем одно из первых стихотворений поэта— «Весной» (1922).
 
В обычных одиннадцатисложных строках рифмуются не последние слоги, а первые слова — этот вид рифмовки редко встречался раньше в казахской поэзии. Возрождение жизни, обновление природы передаются через хлопоты и суматоху птиц и зверей, оживление человеческой деятельности. Этот принцип характерен для всей пейзажной лирики поэта.
 
Стихи о природе создавались И. Джансугуровым не по отдельности, а циклами, что дает возможность полнее показать всю сложность и многообразие связей между природой и человеком.
 
В стихотворениях «Весной», «Летняя жара», «Осень» (1923), написанных для детей с каламбурами и веселыми аллитерациями и потому легко запоминающихся, смена времен года также тесно увязана с деятельностью человека.
 
Рассмотрим стихотворение «Зима» (1922), изображающее самое грозное для казаха время года: показываются суета быта, угнетенное настроение бедняка-шаруа, социальное неравенство.
 
Новаторские по форме, сообщавшие пейзажной лирике глубокий социальный смысл «Картины времен года» (1923).
 
Поэт сравнивает осеннюю землю с невыделанной шкурой, ветер — с дыханием лекаря, солнце — с печатью аульного старшины, зимнюю землю — с саваном, озеро ~с синей пиалой. Так образуется печальная, бесприютная, сумрачная картина старого казахского аула.
 
При создании пейзажа поэт особое значение придает музыке стиха, соответствию звука и цвета, разнообразию рифмовки. Широко использует такие способы инструментовки, ка к ассонанс, аллитерация, консонанс.
 
Среди шедевров пейзажной лирики Ильяса выделяются красочностью, демонстрацией изобразительной мощи казахского языка «Картины Джетысу». Они состоят из нескольких глав: «Общая картина», «Картина гор», «Картина вод на Джетысу», «Животные Джетысу», «Травы Джетысу». Кажется, весь свой могучий дар привел в действие поэт, чтобы воссоздать красоту благодатного края с его горными лесами, синими озерами, золотыми барханами, тысячелетиями бывшего золотым гнездом и благодатной обителью казахского народа. Из горных вершин Тарбагатая, Алтая, Алатау, кажется, не осталось ни одной, которая не попала бы на словесное полотно, созданное поэтом. От точных эпитетов, неожиданных сравнений и метафор разбегаются глаза. Поэт слагает стихи об озере Балхаш и Иссык-Куле, реках Чу, Или, Чилик, Коксу, о живущих в горах и лесах, в степях и песках, у рек и озер животных: рыси, медведе, олене, лосе, волке, шакале, корсаке, соболе, бобре, горном теке, архаре, каракуйруке, марале; птицах: сапсане, филине, соловье. А деревьями и травами, о которых говорится в этом произведении, можно было бы заполнить целый ботанический сад: сосна, шиповник, арча, калина, тополь, дуб, клен, туранга, джида, таволга, караганник, джингил, тальник, зверобой, ревень, одуванчик, белена, тростник, вьюнок, лен, щавель, крапива... Только при беглом счете мы насчитали семьдесят шесть названий растений...
 
Понятно, что земля, вскормившая это богатство, воспета как народная святыня. Великий Мухтар Ауэзов говорил, что он хорошо принимал Ильяса, следил за его стихотворениями, но признал настоящим поэтом, лишь прочитав «Картины Джетысу».
 
Ильяс Джансугуров был художником не только при создании величественных пейзажей родины, но и при описании заурядных предметов, веками используемых в народном быту. Как гармонично, например, стихотворение «Мыло» (1925), написанное в виде монолога молодайки.
 
Заурядный вроде бы предмет, дает повод поэту обрушиться на невежество, старые пережитки и поддержать стремления народа к чистоте плоти и бодрости духа.
 
В форме монолога молодайки написано и стихотворение «Веретено» (1927), отмеченное поэтической находчивостью и женским лукавством.
 
Всего шестнадцать строк в стихотворении «Чаша» (1925), но в них красочно представлены и внешний вид чаши, и история ее создания. Но особенно увлекательно и весело рассказано о чаше в быту и ее необходимости в повседневной жизни. В конце эту обыкновеннейшую вещичку, долго служившую и теперь превратившуюся в редкость, поэт путем метафорических уподоблений превращает в реликвию. Водяная мельница, капкан, домбра, экскаватор, элеватор, трактор — тоже стали «героями» стихотворений и получили свое образное толкование.
 
Ильяс Джансугуров мыслил Советскую родину широко, поэтому не случайно появление в его творчестве стихов о Москве и России. Но не общих, а конкретных. В стихотворении «На заводе» (1926) он пытается показать процесс труда на металлургическом заводе «Серп и молот» средствами казахского фольклора: работу машины сравнивает с веретеном, огни в печах — со львом, с тигром, поток металла — со змеей и т. п. В конце поэт приходит к выводу, что скоро и в Казахстане появятся такие предприятия.
 
Вчерашнему выходцу из аула, И. Джалсугурову близки сельские просторы России. В стихотворении «Российская земля» (1927), где он создает картины древних сел, изображает реки и озера, показывает хозяйственные дела русского народа, говорит о красоте русской природы с ее черноземом, подобным мягкому и нежному плющу, с лесами, напоминающими густые девичьи волосы, с облаками, подобными сгустку топленого масла. Лирический герой этого стихотворения преисполнен чувства интернационального братства и родства с Россией. В стихотворений «Мавзолей» (1929) поэт сумел убедительно показать, сколь едины в своих мыслях представители разных национальностей, идущие на свидание к Ленину.
 
Арабский бурнуc,
малахай казаха,
Индийское сари,
туркмена папаха,
Английская трость,
малица ненца,
Узбекский халат,
и кепка немца,
Кудри негра, чалма афганца,
Китайская кофта
с шелковым глянцем,
И мягкая шляпа
американца,—
Движутся люди
плотной толпой,
Красную площадь
заполнив собой.
...Это упорно стремятся сюда
Люди труда,
сил не жалея,
Чтобы колени свои преклонить
У Мавзолея.

(Пер. А. Кафанова).
 
Пространное стихотворение-толгау «Москва — Казахстан» (1930), посвященное братству социалистических республик, дружбе русского и казахского народов, состоит из глав: «Поездка», «Дорога», «Древняя степь», «Поход», «Соколиная охота», «Союз Октября», «Действие», «Кто прибыл?», «Шеф — Москва», «Наша орда», «Добро пожаловать», «Помощь твоя». Обозревая исторические периоды, вспоминая боевые годы гражданской войны, разоблачая вчерашнюю царскую колониальную политику, поэт в качестве нашей главной и общей ценности называет интернационализм.
 
С позиций партийности, пролетарского интернационализма написаны и стихи на международные темы. В стихотворении «Бараны политики» (1922), сатирически изображается междоусобица между такими капиталистическими странами, как Франция, Германия, Америка, Япония, Турция. Им противопоставлены единство и сплоченность нашего государства.
 
После стихотворения «Коммуна» (1925) о трагической гибели парижских коммунаров, о нашей верности их делам и идеям, Ильяс Джансугуров создает стихотворение «Гималаи» («Восток под пятой завоевателя», 1929). Оно состоит из двенадцати десятистрочных строф в вольной рифмовке.
 
В первой строфе дается общая картина гигантской горной цепи — чудесного создания природы — в последней ставится многозначительный риторический вопрос. Вот начало стихотворения:
 
Вершины белые сосали,
Как дети,
Грудь небес
И потихоньку подрастали,
Как подрастает лес.
Они,
Касаясь вечной сини,
Росли за веком век.

(Пер. Евг. Евтушенко).
 
Гималай — это аллегория гигантских сил Востока, задавленных колониализмом. Поэт с сочувствием вслушивается в стонущий голос вершины, всматривается в ее веки — скалы и ноздри — ледники. Гималай уподобляется кулану, на жеребенка которого набросилась гиена. У него израненное сердце и запавшие от горя глаза. После этого аллегоричного описания поэт дает ясный и точный социальный анализ:
 
О, Гималай!
Как юность прежняя угасла!
Тосклив, суров,
Ты стал могилою гигантской
Своих сынов.
Болезни, рабство, ложь и голод
Жизнь им несет,
Как будто змей огромный горы,
Обвив, сосет.
Ты слышишь, плачут старцы, дети,
О, Гималай?!
 
Перед читателями предстает трагический облик забитых, ограбленных колониализмом восточных стран, лишенных свободы, равенства и человеческого достоинства.
 
Серьезную дань отдал Ильяс Джансугуров теме коллективизации в поэмах «Конфискация» (1928), «Майтек» (1929), «Заново рожденный» (1933). Разумеется, написаны они апологетически, в духе тех лет, организация колхозов принимается как великое благо, а колхозный труд как праздник. Видимо, в то время трудно было осознать, что коллективизация обошлась казахскому народу в миллионы человеческих жизней, не говоря уж о полном разрушении налаженного кочевого хозяйства и гибели десятков миллионов голов скота. Прозрение наступило много позже. И теперь талантливые поэмы Иль-яса Джансугурова о благе коллективизации воспринимаются с болью и тяжким недоумением.
 
Более долговечными оказались поэмы И. Джансугуроdа на исторические и фольклорные сюжеты.
 
Особое место в истории казахской поэзии занимает поэма «Дала» («Степь», 1930). Поэт назвал свое произведение очень серьезным словом, которое придает поэме глубокий символический смысл. Казахский народ тысячелетними жил между Алтаем и Каспием, Сибирью и Самаркандом, в отрогах и ущельях достигающих неба гор, на берегах бескрайнего моря с пенистыми синими волнами, среди желтых песков пустыни. Но его главной обителью, непреходящей любовью была Степь, Великая Стеш». Поэтому неопровержима правда этих вот взволнованных слов:
 
И сердце, и песню тебе
считаю я счастьем отдать,
Большая советская степь!
Просторов твоих не объять...
Родился я, рос и муле ал
среди твоих вольных равнин,
Боа края широкая степь!
Ты мать мне, я — кровный твой сын!

(Пер. К. Алтайского).
 
А в этих строках:
 
Позволь мне в стихах о былом
народу рассказывать, мать.
Пиши же, перо! И вещай,
что в силах ты нынче вещать,—
 
поэт раскрывает перед читателем свой творческий замысел. «Посвящение», написанное в форме жыра, напоминающего бурный водопад, сверкающих, завораживающих своей энергией слов.
 
В поэме нет традиционного сюжета с затянутым действием и пересказом старинных легенд. Здесь повествование ведется от автора восьмистрочной абаевской строфой:
 
Мудрый, знавший гнет и страх,
Старец на холме сидит.
Сед, сутул он, мрак в очах,
Лоб морщинами изрыт.
Он прислушался в тиши
И смежил свои глаза:
Слышит плач и смеха звон
Шум пиров и горя стон —
Древней степи голоса.
 
С начала до конца написана стихотворным размером, где каждая строка состоит из семи слогов, а каждая строфа — из восьми строк, где сохраняется постоянно рифмовка в виде:
 
а-б-в-г-д-е-д-г.
 
Каждая из 28 глав имеет свое название. Самая короткая глава состоит из четырех строф, самая длинная — из 29, объем большинства глав близок друг к Другу.
 
Все главы поэмы начинаются картиной видения, возникающего перед глазами старика, сидящего на холме. Словосочетания: «То ли плач? То ли песня? Что за звук, что за напев?»— повторяются во многих местах. Каждая глава заканчивается строкой в роде: «прислушался к этому старик, древний старец сказал, взбодрилась дорога, взволнованно слушал старик». Повторы придают произведению своеобразный ритм, связывая между собой отдельные главы.
 
Ильяс Джансугуров как бы проводит художественный эксперимент, о каких раньше не было слышно в национальной поэзии. И на самом деле, не было до него произведения, которое охватывало бы основные периоды в жизни казахского народа за два века. В поэме «Степь» поэт дерзнул обозреть события за 200 лет. С 1730 по 1930 год. Не о судьбе одного человека, одной семьи, даже не об истории одного из жузов это произведение — о судьбе всего казахского народа. Все это время, пространство, огромный исторический материал необходимо было выразить в конкретных, осязаемых и символически емких образах. Первые шесть глав поэмы — картины казахской жизни до революции. Общей характерной чертой является трагизм, изображение кровавых событий и конфликтов, заканчивающихся смертью и катастрофой. И названа она «Год Великого бедствия». Внезапное нападение джунгарских калмыков в 1723 году на казахскую землю, унесшее жизни миллионов людей,— одна из самых черных страниц нашей национальной истории. На эту тему в свое время создавались фольклорные произведения. За последние годы написано несколько исторических романов. Ильяс Джансугуров вспоминает один из самых страшных эпизодов того бедствия — кровожадный враг натыкается на несколько десятков осиротевших детей, спрятавшихся в одном доме, жестоко истязает их и живыми вешает за сухожилия на обрешетке юрт. И здесь же картина страшного голода, когда люди охотятся за лягушками и змеями, выцеживают сок березы, жуют траву, когда кругом стоит плач и стон/
 
Вторая трагическая картина — судьба девушек, стариков и детей, которых выставляют как призовую награду на конских скачках. Беззащитных и осиротевших, их угоняют в рабство.
 
В одной из глав поэт воспроизводит события, происшедшие в долинах Сырдарьи и Чу, в другой — в Алатау, в трtтьей — на Волге. Главу «Жертва» можно было бы назвать трагической балладой. В одном из набегов к берегам Волги, хан взял в плен молодого батыра и красивую девушку. Джигита бросают в зиндан, а .пленницу хан дарит какому-то князьку, прибывшему к нему с подарками. Опозоренная и униженная красавица топится в Волге.
 
Большое место занимает в поэме глава «Мытарства» о восстании 1916 года, когда молодое поколение казахов отказалось выполнять приказ царя о мобилизации на тыловые работы. Многие тогда погибли от рук карате-лей, многие бросали землю предков и бежали в Китай и Афганистан. Поэт правдиво показал гнев народа, не желающего отдавать своих детей на верную смерть. Убийство волостного взбунтовавшейся аульной молодежью типично для Казахстана тех лет. Поэт точно подметил это явление. Позже, в романе Сабита Муканова «Ботагоз», попытка разъяренных людей убить волостного будет изображена как свидетельство пробуждения классового сознания бедноты.
 
В поэме широко используются такие художественные приемы, как ретроспекция, отступление в тяжелое прошлое народа, преимущественное развитие конкретного сюжета, диалоги, монологи, полилоги, передающие дыхание времени, речевая характеристика представителей разных социальных групп. В главе «Свобода» повествуется, как весть о падении царя громовым эхом разносится по степи, воссоздаются общая социальная обстановка того времени, политические схватки, показано возникновение разных партий и комитетов, разброд в рядах баев, торговцев, служителей культа, попытки местных политиканов образовать некий «курылтай», чтобы использовать ситуацию в свою пользу, выход новых газет и журналов и другие проявления буржуазных свобод.
 
В главе шестнадцатой важные политические события, проблемы большой государственной и общественной значимости рассматриваются с четких позиций партийности и народности.
 
В некоторых главах автор находит точные детали для характеристики конкретных исторических событий. В главе «Набат Октября» вспоминается исторический момент, когда Ленин произнес речь с броневика на площади у Финляндского вокзала. В главе мы находим ясные свидетельства классовой борьбы в казахском обществе. Ильяс Джансугуров беспощадно разоблачал беспринципность определенной части казахской интеллигенции, выходцев из имущих слоев, предавшей народные чаяния и оказывавшей содействие таким палачам народа, как Дутов, Колчак, Анненков, разорявших мирные селения, казнивших большевиков и всех честно мысливших людей.
 
Отображая межнациональные отношения и историческое сближение казахского и русского народов, поэт не скрывает, нё замазывает существовавшие противоречия, а рассказывает обо всем с позиций диалектики, что только усиливает доверие к поэме. Уничтожение памятника генералу Колпаковскому в Узун-Агаче, драка между мужиками и казахами, которых натравили друг на друга бай и кулаки — эти события осмысливаются в поэме с чувством исторической и идеологической ответственности. Каким, бы трагическим ни было изображаемое событие, поэт всегд помнит о возможности гуманистического итога в будущем.
 
История в поэме предстает в образе Старика, который является судьей и ценителем грозных событий и смутных времен, восстаний, социальных схваток и людских судеб. Это — положительный герой, которого мы должны вспоминать первым. С объективной точки зрения Старика можно воспринимать как воплощение авторского идеала мудрости и беспристрастия. Но если смотреть шире, то положительными героями мы вправе считать всех безымянных представителей народа, батыров, девушек с горькой судьбой, повстанцев 1916 года, бойцов революции, воинов гражданской войны, бедняков — всех, кто душой воспринял правду Ленина.
 
Основной герой главы «Красная звезда»— известный большевик, один из последовательных учеников Ленина, революционер Алиби Джангильдин. С предельной точностью изображается его исторический поход от берегов Каспия на Актюбинск:
 
Кто же солдаты! Башкир и казах.
О командире не говорят —
От Ленина он получил мандат
И на древке — огненный стяг.
Он для врагов —разящий свинец,
Мягкий шелк — для своих друзей.
Это новой эпохи боец,
Несравненный наш Алиби.
 
Изменения, происходившие в казахских аулах после Октябрьской революции, поэт в первую очередь показывает через классовые схватки. С большим вдохновением воспевается социальное пробуждение человека, массы, крестьянина, его активное участие в советизации аула, раздела земли, конфискации байского имущества.
 
По мере приближения к концу меняется и стиль поэмы, особенно в главах «Алло! Алло!» и «Доклад». Он становится возвышенным и торжественным, потому что поэт прославляет родную республику, избавившуюся от национального, классового, колониального угнетения, сбросившую ярмо отсталости, неграмотности, бедности. Сарыарка, Нура, Тургай, Ишим, Урал, Балхаш, Каркаралы, Баянаул, Кокшетау, Сибирь, Туркестан, Лепсинск, Самарканд, Чу, Или, Жетысу, Алатау, Эмба, Конырат, Карсакпай, Семипалатинск...— нанизывая на поэтическую нить названия рек и озер, городов и гор, рудных месторождений, поэт стремился показать широту и богатство, щедрость и изобилие своей республики.
 
Вобравшая в себя двухсотлетнюю историю жизни казахского народа, эпическая поэма «Степь» принадлежит к числу достойнейших произведений литературы социалистического реализма.
 
Учеба в Москве в институте журналистики дала возможность И. Джансугурову приобрести глубокие знания о закономерностях развития общества, о мировой литературе и культуре, которые оказали огромное влияние на его эстетические взгляды. Теперь отношения с действительностью определялись не только поэтической интуицией и нравственным инстинктом, но и прочно устанавливавшимся мировоззрением, марксистско-ленинским пониманием жизни.
 
Одним из примеров творческой эволюции, обогащения и возмужания писательского мастерства стала поэма «Кюй» («Мелодия»), написанная в 1929 году. В этом произведении, состоящем из пяти частей, движение сюжета сопровождается лирическими раздумьями автора. Первая часть — о мастерстве исполнителя буйных, печальных, горестных кюев старого кобызшы Молыкбая. Физическая немощь его как бы оттеняет и подчеркивает мощь эпической мелодии, извлекаемой из инкрустированного серебром и золотом старого кобыза. Ужас разграбленного аула, на который неожиданно напали враги, безнадежность горя, отчаяние беззащитного человека слышится в кюе под названием «Бозинген».
 
Во второй части кобызшы Молыкбай рассказывает об истории происхождения этого музыкального произведения. У бая Баглана, летом кочевавшего по степям Сарыарки, осенью угонявшего свой скот в пески, поставившего зимовку на берегу Амударьи, росла молодая верблюдица, которую он считал хранительницей своего богатства. К великому его огорчению, она была бесплодной. Баглаи приглашает знахарей, и те своими снадобьями добились, что верблюдица по имени Бозинген принесла верблюжонка. Но его вскоре похищают. Когда начинается этот кюй, горе и тоска охватывает слушателя. Плач Бозинген воспринимается как страдание всей степи. Мелодия переполняется муками человека, у которого нет выхода. Лирический герой поэмы с трудом вырывается из болезненных чар этой мелодии навстречу обновленному времени, с радостью и облегчением отмечая, что «ушла зима, хлынул ливень, зацвело тюльпаном Красное знамя».
 
Последняя, пятая, часть поэмы построена на автобиографическом материале. В образе поэта, оставившего свою среду, где властвуют горечь и безнадежность старых мелодий, покинувшего песчаные барханы и ковыльную степь в поисках новой правды, И. Джансугуров воплощает свои искания и настроения. Теперь он вырвался из плена траурных кюев и стал гражданином, подхватившим мощную мелодию «Интернационала», с его взметающим душу припевом:
 
«Вставай, проклятьем заклейменный!»
 
Так изменения в сознании и жизни героя сказываются на его отношении к искусству и, в частности, во взглядах на кюй. Новому времени нужны такие мелодии, которые рождают в человеке веру в возможность изменения жизни, увлекают его вперед;—таков конечный вывод поэмы «Кюй».
 
Извечная антитеза свободы и рабства, жизни и смерти, краткости жизненных сроков и вечно живого искусства захватывают мысль лирического героя следующей социально-философской поэмы И. Джансугурова «Кюйши» (1934). Она написана исконно казахской, идущей из глубокой старины, привычной народному слуху строфой, состоящей из четырех одиннадцатисложных строк, рифмующихся в порядке а-а-б-а. Ее называют черным стихом.
 
С первых же строк поэма приводит читателя в ставку хана Кене, направляющегося из Сарыарки в предгорья Алатау, Люди шумно приветствуют приезд потомка Аблая, устраивают той, режут в его честь кобылицу, дарят благородного скакуна, преподносят могучего верблюда. Приветствовать хана приезжает и некий джигит из племени Сяры-Уйсун. Он бедняк, ему нечем одарить повелителя, даже имени его никто не знает. Называют просто Кюйши. Все его богатство — в таланте. Искусством своим он доставляет ханскому окружению такую радость и наслаждение, какие не способны дать ни богатые подарки, ни обильная еда, ни знаменитые острословы и веселые балагуры. Звучат чарующие, дорогие казахской душе кюи: «Асан-Кайгы», «Терискакпай», «Сары-Озен», «Бозинген», «Каражорга», «Корамсак»— и перед глазами слушателей предстают исторические события, происходившие в долинах Алатау и Алтая, Сарыарке и Сырдарьи, на берегах. Грозные боевые, нежные кюи. Под рокот струн затихают слушатели, боясь упустить минуты высокого счастья.
 
Младшая сестра хана Карашаш, восхищенная искусством Кюйши, просит брата отдать ей его в собственность. И вот несчастный джигит, лишенный свободы, идет за принцессой, которая теперь может не только одарять его своими ласками, но и распорядиться жизнью и смертью певца.
 
Нет — он не носит воду, не возится у очага, не сражается с врагами. Он только играет на домбре. И горестные мысли рвут ему душу. В чем его вина? За что ему неволя? Вернется ли он когда-нибудь в свой дом? Сможет ли вынести эту разлуку его одинокая мать?
 
«Спроси об этом свой кюй»,—весело советует Карашаш.
 
Вначале тяжко переносивший неволю, Кюйши постепенно привыкает к своему положению. Его притягивает роскошь белоснежной юрты Карашаш, отделанной золотом и серебром, соболиными и бобровыми шкурами, утопающей в узорах и кружевах. Да и сама девушка, поначалу напоминавшая ему дракона, теперь кажется стройной, манящей, сладостной, как кумыс, настоенный на меду. Певец уже сравнивает ее то с белой зайчихой, то с благородной маралихой, то с лукавой красной лисичкой. Наступает пора нежной страсти. Тускнеют древние кюи, рождаются новые яростные мелодии. Вот как изображает поэт психологию творчества, миг вдохновения, когда возникает музыкальное произведение:
 
Тронут общим вниманием юный кюйши.
Он по струнам легко ударять спешит.
Девяносто напевов волною бегут,
То тревогой, то лаской касаясь души.

(Пер. Вс. Рождественского).
 
Полон движения и творческого порыва и портрет Самого Кюйши:
 
И мороз ослабел, а растаял весь лед,
Злой батыр подобрел, не терзает народ,
Сабли белые гнутся, как мягкая шерсть,
Покоренный орел удержал свой полет.
Полевые цветы тот напев оживили,
Он, как лебедь по озеру, тихо скользит,
Сквозь преграды мелькая, резвясь и пьянея,
Из души моей горвкую боль источил.
И журчал он порой, как вода под горой,
И баюкал он мысли своею игрой,
Перепрыгивал камни, как горный ручей,
И бурлил по оврагу волной ледяной.
 
Напор строк, точно передающих ритм кюя и музыкальный мотив, оказывает огромное воздействие на читателя.
 
Но, вознесенный воображением, любовью, потоком образов в заоблачные выси, Кюйши из блистающих призрачных пространств должен спуститься в реальную землю и подумать о своем истинном положении. Кара-шаш — наследница чингизидов, а он — сары-уйсун. Между ними простирается непреодолимая пропасть социального неравенства. В какой-то момент Карашаш, захваченная музыкой, готова сделать Кюйши своим мужем. Но это лишь минутная слабость. Не может строптивая принцесса связаться с чернью, опозорить белую кость. Эти терзания, борьба страстей прерываются непредвиденным событием.
 
Сын известного всему племени Дулат знаменитого Алимкула Сапак, отчаянный джигит, попытался овладеть Карашаш. Кюйши, опасаясь, что в этой недостойной дерзости могут заподозрить и его, а значит быть ему обезглавленным, не знает, куда деть себя от страха. Выходка Сапака обернулась большой бедой — Карашаш подняла на ноги все войско хана Кене. Из-за безрассудства самоуверенного джигита она готова расправиться со всеми, кто принадлежит к родам Уйсун и Дулат. На одной стороне, подобные отаре овец на льдине во время паводка, сгрудились испуганные люди, на другой — увешанное луками, тяжелыми мечами, вооруженное войско. Чтобы унять разгневанную принцессу, уйсуны и дулаты наголо остригают Сапака, мажут дегтем и сажей, в знак позора вешают на шею кусок кошмы и раздетого приводят к Карашаш. Здесь же рыдает Алим-кул, которому кажется, что если отрубят голову его единственному сыну, то разверзнется земля и падет небо. Карашаш, убедившись, что люди достаточно напуганы и будут слепо повиноваться ей, отпускает Сапака на волю.
 
Эти события переворачивают душу Кюйши. Сладостные, нежные, любовные мелодии прекращаются, певец снова вспоминает кюи, в которых торжествует смерть: «Застреленный лебедь», «Смертельный ожог», «Утопленник»... Еще вчера, казавшаяся несравненной красавицей, Карашаш оборачивается отвратительным существом, принимающим то облик самки кабана, то извивающейся ящерицы.
 
Любовь в душе Кюйши сменяется ненавистью и презрением. Звонкая домбра теперь мечет огонь, ее мстительные, угрожающие, яростные звуки, готовы опалить богатую юрту принцессы и развеять пепел по ветру.
 
Подлинное искусство не может лгать, утверждает И. Джансугуров, его невозможно соблазнить блеском житейского благополучия. Оно как бы изначально заряжено энергией протеста против несправедливости и угнетения, борьбы за свободу и достоинство человека.
 
«Поэма «Кюйши»— сложное многоплановое произведение о силе искусства, победившего классовые искушения и угрозу духовной смерти.
 
Один из признаков писательской зрелости Ильяса Джансугурова состоит в том, что на современную жизнь он смотрит с исторической точки зрения, социальная проблематика у него обязательно воплощена в человеческих судьбах. Большой материал для размышлений в этом плане дает поэма «Кулагер» (1936), ставшая поистине художественным открытием для казахской поэзии. Поэт-трибун, свободно заявляющий о своей общественной позиции, сделавший нормой честный доверительный разговор с читателями, он раскрывает свою душу и в начальных строках поэмы «Кулагер». Речь идет о назначении литературы, о том, что поэт должен давать язык настроениям, мыслям и чувствам народа, быть рупором передовых идей общества.
 
Ильяс Джансугуров имел полное право сказать о себе:
 
Счастливого и гордого народа ты поэт,
Скакуна резвей тебя в нашем крае нет.
На состязанье выходи за счастье страны,
Ты — сила родины своей, ты ум ее и цвет.
 
Свою эстетическую задачу поэт видел в том, чтобы рассказать сегодняшнему поколению о притеснениях и унижениях народа на протяжении его долгой истории. Но, используя фольклорный материал, он не следовал канонам жанра, а создавал новые художественные ценности, в которых глубоко осмысливал прошлое своего народа. Суждения по этому поводу широко развиваются в главе «Земля родная». Раздумья лирического героя надо принимать как личный монолог, как сокровенные мысли самого поэта. Многие строки посвятил он изображению прекрасных пейзажей планеты и родной казахской земли. Особенно величавых вершин Гималаев, Кавказа, Хан-Тенгри, Жонке, Алтая, Алая. Лишь Одна вершина долго оставалась не воспетой. Это — Кокшетау. Наконец и о ней появились проникновенные слова:

Лее застыл в истоме, тих, тих зеленый бор,
Как глаза красавицы — синева озер.
Камешки округлые сияют на берегах —
Жемчугов литых, кораллов, яхонтов набор.
К склонам сочная трава, поднимаясь, льнет,
Будто бы зеленый гарус кто-то долго вьет.
Бело-сахарный слетает на вершины дождь,
Между скалами струится родниковый мед.
Не найду таких я гор в сторонах других,
Снеговерхих гор, хребтов и холмов степных,
Говорю я о достойных славы и хвалы
Кокшетау горных склонах — говорю о них.
 
Это не Кокшетау Жумабаева, поэта Сейфуллина, это Кокшетау — Джансугурова. Художники совершенно по-разному увидели святыню казахской земли. Если в поэме Сакена нашли отражение легенды, народная мифология, действительность эпохи Аблая, нынешнее время, то произведение Ильяса изображает только события XIX века.
 
Запоминает весь народ хорошие дела
О Кулагере песнь себе история взяла.
Хозяин Кулагера он, Ахан, мудрец, поэт.
Чуть приукрасила его народная молва.
«О, Кулагер!»— поют везде и сказки говорят.
«Заветный друг Ахана он»— его боготворят.
«Хозяин знает нрав коня»,— еще присловье есть,
Народ ведь зря не говорит, не хвалит всех подряд.
 
В этих строках нетрудно увидеть отблеск влияния стихов Сакена Сейфуллина. То же описание величавой горы, целебного озера, берез, подобных девушкам, сосен, подобных джигитам, травы на тихой лужайке, в тени дерева, на котором висит сухой череп коня.
 
В центре поэмы — трагические страницы жизни выдающегося казахского поэта Ахана-серэ. Автор не скрывает своих симпатий к герою, он признается, что будь Ахан даже дьяволом, он все равно был бы близок его душе. Почему Ахан-серэ на старости лет отрекся от людей и бродит среди горных скал? Поэт, композитор, певец, рыцарь искусства, Ахан страдал не только от нападок злой черни, от сплетен и тупой зависти. Его главная боль была в том, что царское правительство отняло у него землю предков, его родную землю, и превратило в нищего. Говоря о муках и страданиях народа в своих печальных песнях, Ахан поклоняется теперь одному божеству— природе, озеру Бура бай, искрящемуся, подобно лучистым, ясным и искренним глазам, вершине Ок-жетпеса, устремившегося в небо. Влюбленный в прекрасное, рыцарь навсегда презрел и подлые сплетни, и житейскую суету.
 
Некогда друживший с сильными мира сего, восхищавшийся стремительными скакунами и соколиной охотой, обнимавший девушек редкой красоты, Ахан вдруг почувствовал, как надоели ему непрочные радости жизни. А после того, как он не смог жениться на красавице Акмарке и остался со своим горем, Ахан уходит от людей. Душевное состояние Ахана раскрывается в таких вот строках:
 
«Акмаркз!»—он повторял грустно порой,
И на камне ей писал письма под горой.
Задушевным другом был и любимым был
Конь единственный, что нес над землей сырой.
 
Ахан-серэ и Батраш предстают в поэме как уже знакомые нам люди. Высокомерный, речистый, самоуверенный Батраш из рода Алтай племени Аргын считает, что красивая женщина, несравненный конь, богатство должны принадлежать только ему. Он пока не встречал сопротивления своим желаниям, стремясь завладеть славным во всей Сарыарке скакуном Ахана Кулагером, он посылает человека к поэту, предлагает ему стать другом, обещает подарить золото, красивую вдову, табун лошадей. Озлобленный отказом, Батраш начинает старательно выхаживать своего скакуна Коктуйгуна. Но перед последней скачкой он убеждается, что Кулагера не победить. Батраш чернеет от ярости и решается на немыслимое преступление.
 
Накануне скачек Батраш затевает с Аханом оскорбительную ссору, унижает поэта за бедность и бездомность, охаивает его род. Разгневанный поэт язвительно и достойно отвечает кичливому баю, Ахан клянется, что отдаст ему своего скакуна, если Кулагер не обгонит Коктуйгуна. Почерневший от позора Батраш теряет дар речи и готов провалиться сквозь землю. Однако Ахан не догадывается, что приготовила судьба его Кулагеру — он беспечно запевает свою знаменитую песню «Сырымбет».
 
По древней традиции казахов потомки покойного, особенно если они из богатого и большого рода, через год после похорон, когда уже прошла горечь потери, устраивали ас — большой праздник. В гости приглашали вождей многих влиятельных родов, по возможности, высшую знать всех трех жузов, оповещали об этом событии всю степь. Для людей, собравшихся на это торжественное действо, ставились отдельные юрты у чистых родников, на красивых лужайках, за ними ухаживали с особым вниманием. Устраивались конские скачки, борьба палуанов, айтысы акынов. Слава об усопшем расходилась по всей степи, гости убеждались, что после него остались достойные и любящие потомки. В том, что поминки превращались в радостный праздник, есть глубокий философский и человеческий смысл, подлинно оптимистическая идея. Прощаясь, люди как бы клялись помнить близкого человека вечно.
 
В свое время по всей степи прославился ас по Сагнаю, баю из рода Керей, который обитал в местности Ереймен в Сарыарке. Он обладал бесчисленным количеством скота, множеством слуг, имел несколько жен, многочисленное потомство и умер в возрасте 94 года. Этот ас происходил между 1850—1860 годами. Приехал туда и Ахан на Кулагере.
 
В главе «Ас» Ильяс Джансугуров показывает себя замечательным знатоком казахской старины, быта и обрядов, создает красочные, запоминающиеся картины. Не как любитель этнографии и экзотики, а как блестящий реалист, умеющий показать и многообразие человеческих характеров, и общественное неравенство. Поэт как бы включает все выразительные возможности казахского слова. Вот как передается неисчислимая масса людей, прибывших на праздник:
 
Из Караоткеля летят, из Каркаралы,
 Из Баян, из Кереку, из Семей — орлы.
Семиречье, Каратау и Тургай — сюда!
Запыленные луга на Арке малы.
...И Арал заволновался, и Балхаш плеснул,
Про поминки услыхали радостную весть.
 
Из этих строк предстают конкретные и в то же время трудно воображаемые, фантастические картины.
 
Всмотримся в образы козлобородых баев в мешковатых одеждах, опустошающих бурдюки кумыса, и горы мяса. Социальная сущность каждого из них раскрывается средствами ядовитой сатиры, для каждого у поэта находятся своя доля иронии, своя мстительная усмешка. Обратите внимание на эту картину:
 
Слышен крик: «Шармана сын едет — сам Окас»
И манап Шабдан киргизский не откроет глаз
Караоткельский уездный Измаилов сам —
Рядом в юрте спит от водки, выпив про запас.
 
После этого поэт создает как бы обзор праздничных юрт. Вот юрта, где расположилась пышнотелая байбише, из другого слышится бархатный голос кобыза, там поет и стонет домбра, дальше — что-то хрипит мулла, добывающий себе пропитание чтением корана, в дальней юрте вступили в айтыс неугомонный старый акын и его юный собрат, веселый и жалящий, как комар. Но и в этом изобилии и веселье остаются приметы социального неравенства.
 
Бай проклятый недоволен бедняком, а тот
Варит мясо да ножи точит, режет скот.
Но табунщиков не видно на пиру пока.
Пастухи на мясо аса разевают рот.
 
Даже на столь благотворительном празднике нет места равноправию, справедливости и правде.
 
Тему борьбы между талантом и бездарностью, которая нашла отражение во многих произведениях европейской литературы, в казахскую литературу впервые ввел Абай. Он писал:
 
«Здесь стервятников немало, ястреб есть и сыч,
Воронов и кобчиков раздается клич».
 
Созвучность этим мотивам можно услышать в столкновении между славой и завистью, тулпаром и клячей в поэме «Кулагер».
 
Вышедшего на середину круга обросшего шерстью могучего палуана поэт сравнивает с тигром, быком, бурой— самцом верблюда. Он знал разные хитрости и приемы борьбы, боролся и в цирке, и никто не осмеливался схватиться с ним. Но вот из толпы вышел узкоглазый, коренастый, похожий на пушистого птенца белесый джигит. Этот скотник по имени Жакип, прибывший из Баянаула, напоминает поэту то кузнечика, то щуку, то серого волка.
 
Началась борьба. Мощный кичливый палуан делает одну ошибку за другой; победа и главный приз из девяти домашних животных достается невзрачному джигиту, и огромный человек со сломанной голенью остается один со своей бедой, никому не нужный и сразу же забытый.
 
Так тупую бездушную силу побеждает молодая, просветленная разумом, подкрепленная чувством ответственности и человеческого достоинства энергия.
 
Обязательной принадлежностью всех празднеств у казахов были конные скачки, байга — самый популярный вид состязаний, зрелище, воплотившее в себе всю динамику и непредсказуемость кочевой жизни. Сцены байги в поэме написаны поистине вдохновенно, с точным знанием всех хитростей, деталей и подробностей, они доставляют глубокое эстетическое наслаждение читателям. При создании этих сцен Ильяс Джансугуров обращается к давней фольклорной традиции, вспоминает устойчивую систему сравнений, эпитетов и метафор. В словах распорядителя праздника, сообщающего о начале скачек:
 
...Спросите комбе—
Да глядите пристально
Под ноги себе:
Там холмы теснятся,
С гор летит вода,
Там щавель — как локоть,
Травка молода.
Ягоды — с ведерко
В Ереймен — горах;
Там и Жолман — горы
Нагоняют страх...
Жыланды вершина там,
Там овец следы,
Там для скачек ровное
Плато Коянды.
Есть у Кусак-озера
Место для байги —
Там комбе. Смотрители
На комбе строги.
 
Мы видим точный адрес и рельеф местности, перед нами предстает конкретная картина.
 
Автор подробно описывает двадцать стремительных коней, оказавшихся первыми среди тысячи трехсот участников забега. Даже в их кличках есть точная и живописная образность, передающая главную особенность скакуна. А вообще в байге участвовали 30 белых, 20 рыжих, 40 вороных, 90 гнедых, 70 серых, 20 саврасых и бесчисленное количество коней смешанной масти.
 
Характеристика Кулагера дается глазами «звестного знатока коней Куренбая. Не каждому дано по внешним признакам определить достоинства тулпара. Кулагер с его отвислыми губами, сухой шеей, выпирающими мослами и узлами мускул многим казался нелепым и смешным. и только Куренбай объясняет людям необыкновенные достоинства, несравненную стремительность и быстроту скакуна, от которого не спастись убегающему зверю, который никому не даст догнать себя.
 
Голова суха, а уши как камыш торчат;
Шея гибкая, как глотки молодых зайчат,
Круп широк, спина прямая, мускулы туги,
Соколиное предплечье, ноги как рычаг.

Жилисты они и прямы; в землю бьют — пора!
Грудь лисы, колена гончей, ноги — вес пера.
Голени продолговаты, мускулы— кремень
Репица хвоста чудесна — словно у бобра.
 
Таков внешний облик Кулагера — поэт находит в коне характерные черты зверей и птиц, обитающих в степи, отмечает сходство со строением кулана, лося, овцы, зайца, лисы, гончей собаки. Затем речь идет о других особенностях легендарного скакуна:
 
На кокандский шелк похож бесподобный хвост,
Он не густ, но и не жидок, он ни тощ, ни толст.
Воздуха полны подмышки, а лопатки — вкось
Между ног пройдет кочевье даже в полный рост.

Луком выгнулся затылок, холка не мала.
И подтянуто бедро — будто у козла.
Ноздри, как мешки, поймают вольный ветер гор,
А гортань — под стать дыханью — ровно так легла!

Отпусти на лето — жиром он не обрастет,
Лишнего, для среза, мяса ворог не найдет.
Длинный круп, пещера — горло. В кресле скачешь ты!
Ветер — в беге, а привяжешь — станет и замрет.

Ни Восток ему, ни Запад не замешан в кровь,
Нет и примеси английских славных рысаков.
Этот конь — родной, казахский, знаменитый наш,
В нем арабской ни кровинки нету. Вот каков!
 
Здесь перед нами скакун, который еще не вступил в борьбу. Портрет «тулпара», порожденный эстетическими представлениями кочевников, так хорошо известными Ильясу Джансугурову.
 
В поэме представлены разные социальные группы. Баи разных племен, красноглазые, с ненасытными желудками, огромными животами сатирически сравниваются с быками, бугаями. На обильное угощение они набрасываются подобно полчищам саранчи.
 
Обжорству этих знатных людей противопоставляется виртуозное искусство Ахана-серэ. Певец, устроенный в прохладной белой юрте, привлекает людей открытостью души, песнями — веселыми и печальными, то философски раздумчивыми. Его бархатный голос пробуждал высокие и добрые чувства, смягчал ожесточившиеся сердца. В мир прекрасного вели людей песни Ахана. А беда надвигалась.
 
Трагическую ситуацию поэт нагнетает малозначительными, на первый взгляд, штрихами.
 
Мальчик-сирота, воспитанный Дханом, завоевавший немало первых призов на Кулагере, знающий все особенности характера знаменитого скакуна, и на этот раз не изменяет испытанной манере — поначалу придерживает поводья, не стегает коня плеткой и скачет с наветренной стороны, чтобы Кулагер не наглотался пыли.

Кони мчат. Мальцы кричат. Скорость велика!
От копыт дрожит земля — вся гудит Арка.
Мчат мальцы, кричат, слышны предков имена,
Шум и хаос, дым и гам, пыль под облака!
Затряслась Сарыарка. Мчатся скакуны,—
Над землей летят тела, шеи склонены.
Небеса смешав с землей, кони мчат и мчат.
Клубы пыли поднялись — дали не видны!
Не правда ли, внушительная картина!
 
Наконец из массы в тысячу триста коней вырываются четыре тулпара. Многие кони упали со сгоревшими легкими, со сломанными в сурчиных ямах ногами. И только четыре коня приближаются к финишу — речке Кокозек. Вдруг в камыше мелькнул силуэт совершенно постороннего всадника. И сразу же из вырвавшихся двух коней остается один, который стрелой помчался вперед. Это — Коктуйгун, скакун Батраша. Он легко преодолевает оставшееся расстояние и пересекает финиш. Вторым прискакал гнедой Айтпака. Третий каурый Шормана. Кулагера нет!
 
В главе «Одинокий кол» поэт рассказывает о трагедии на Кокозеке. Когда мчавшийся рядом с Коктуйгу-ном Кулагер уже был готов вырваться вперед, стоило только мальчику отпустить поводья, перед ним возник скрывавшийся в камыше всадник-палач, размозживший ему голову. Это преступление поэт передает в аллегорическом, символическом плане:
 
Солнце с горя распалилось в ненасытный зной,
Плачет и земля, и ветер застонал степной.
На груди у Ереймена плачут родники,
Плачет озеро, вздыхая тяжкою волной.
 
Осиротевший, лишенный своих крыльев Ахан-серэ создает трагическую песню, посвященную гибели Кулагера. Она мастерски и с тактом использована в тексте поэмы.
 
Народ, разумеется, догадался, кто подстроил убийство Кулагера, и двинулся на Батраша. Но никто не мог привести убедительного доказательства его преступления. А надменный Батраш бешено угрожает расправой кереям за то, что они не вручили ему положенной награды за победу в байге. Так ничего не добившись, люди разбредаются с праздника. Ахан-серэ остается один в пустой степи, обняв голову мертвого Кулагера. Прославленный поэт и певец, мощный как набат, изменился неузнаваемо— он стал дряхлым стариком. Кулагер для Ахана-серэ был идеалом красоты. Убийство коня стало убийством художественной мечты поэта. Так чванливая бездарность загубила талант, зависть растоптала славу, свет был залит непроглядной тьмой.
 
Поэма Ильяса Джансугурова, несмотря на трагическую развязку, пронизана духом оптимизма, и оптимизм этот питается знаменитой по всей казахской степи песней «Кулагер», ставшей вечным памятником гордому тулпару, предавшей презренью гнусного завистника и палача.
 
Ильяс Джансугуров был не только большим поэтом, но и мастером реалистической прозы, виртуозно владевшим к тому же сатирическими приемами. Подтверждение тому — его рассказы и фельетоны, вошедшие в книги «У дороги», «Права». После многочисленных рассказов, запечатлевших приметы новой жизни в казахском ауле, новую психологию, приобщение людей к культуре и техническим новшествам, писатель обратился к жанру романа. Роман «Товарищи»— это многогеройное и многособытийное произведение со сложным конфликтом. Материалом для него стали события 1916 года, городская жизнь, будни илийских рабочих-речников. Широкая панорама народной жизни, создание образов борцов за свободу и равенство — такой была цель романа.
 
Его герои Сатан, Мамбет, Мардан сначала мстят феодалам воровством и барымтой, но под влиянием революционной ситуации поднимаются до понимания политической, классовой борьбы. Разумеется, не все персонажи романа стали полнокровными образами. Свободно владея традицией казахского устного рассказа, Джансугуров подчас не может сладить с требованиями композиции и типизации, сказываются отсутствие опыта в создании многопланового произведения. И все же картины природы, портреты людей, раскрытие человеческих характеров отличаются реалистической точностью. Она же постоянно проявляется в изображении барымты, сцен джута, спора биев и мулл, рабочей среды. Стихийную силу пожара писатель изображает как злобное, одушевленное существо, подобное сказочному людоеду, как разрушительное бедствие.
 
Фактическую основу, жизненный материал романа Джансугуров не только тщательно исследовал, но и видоизменял своей творческой фантазией. И все же нетрудно увидеть сходство образов Мамбета и Субая с судьбами исторических лиц Мухаметкалия Татимова и Колбая Тогысова.
 
«Товарищи»—одна из удачных попыток создания в казахской литературе социально-психологического романа с глубоким жизненным содержанием и неослабевающим эстетическим воздействием.
* * *
 
В творческом наследии Ильяса Джансугурова большое место занимает драматургия. Представляется уместным начать знакомство с нею с разбора пьесы «Кек» («Месть»).
 
Эта пьеса свидетельствует, во-первых, не только об установившемся, определившемся мировоззрении поэта, но и расширении его тематических интересов. Воспевавший ранее пейзажи аула и новые веяния в жизни республики, поэт круто поворачивает к теме революции и классовой борьбы и решает ее в жанре, который только-только зарождался в казахской литературе.
 
Известно, что широко игравшиеся на сцене пьесы М. Ауэзова «Енлик — Кебек», «Байбише — токал» («Жены-соперницы»), «Каракоз», «Аркалык батыр» были созданы на материале легенд и эпоса по законам их поэтики. Если учесть, что современность была представлена только в пьесах С. Сейфуллина, то нетрудно понять, что до торжества реалистической традиции было еще весьма неблизко.
 
Пьеса «Кек» свидетельствует о новых, диалектических отношениях казахского искусства с послереволюционной действительностью. Ее содержанием стали события, которые происходили в родном ауле автора и в которых он сам принимал участие. Основные действующие лица драмы существовали в жизни, даже имена некоторых из них оставлены без изменения. Напомним, что аул Ильяса Джансугурова стал широко известен в Казахстане после айтыса прославленного певца Биржана и поэтессы Сары, в котором Сара одержала победу.
 
Настрой пьесы сообщает точно выбранный момент социальной неразберихи, колебаний, временного и опасного равновесия противоборствующих сил перед началом решающей схватки.
 
Мы встречаемся с представителями феодальной элиты в то время, когда они потеряли привилегии и права на землю предков и родовые наделы, в ту пору, когда счастье отвернулось от них, и они вынуждены прятаться от народа в горных пещера.
 
Показывая историю крушения богатой семьи, драматург стремится изобразить представителей разных классов, о чем свидетельствуют и разветвленная композиция драмы, и сцены, как бы вбирающие разные стороны жизни.
 
Широко охватывая сложный период в жизни народа и раскрывая сущность разных социальных групп, Ильяс Джансугуров ставит в центр хаджи Танибергена и табунщика Аятбая. Они — противоположные полюсы драмы. Вокруг Танибергена группируются Сейдахмет, Окен-дау, Пидахмет, байбише, токал; вокруг Аятбая — Тастабан, Карибай, Ундемес. Первая группа — более многочисленная, но она с каждым днем слабеет. Вторая группа, естественно, растет количественно и набирает - силы. Драматург с презрением показывает разложение и беспринципность степной аристократии, ее готовность вступить в союз с подонками, вроде болтливого стихотворца Медельхана.
 
В последнем акте пьесы — период коллективизации. Здесь лицемерный и продажный Окендау прикидывается бедняком и вечным страдальцем, пытается вступить в колхоз, но его. разоблачает старуха Ундемес.
 
Часто используемая в классической драматургии сцена узнавания сослужила добрую службу и в движении казахской драмы «Кек».
 
В последнем действии хаджи Таниберген сам вступает в борьбу, потому что у него не осталось сторонников.
 
Некогда повелевавший целым краем, теперь он ходит в рубище нищего. Но внешнее убожество — не больше, чем видимость, юродство. Внутренне он не сдался и все еще надеется одолеть противника и отомстить за себя. Показательно, что в последний момент он убивает не Аятбая, а недавнего союзника Окендау и свою байбише. В этом большой социальный и моральный смысл. Хаджи понимает, что новое все равно остановить невозможно, поэтому он убивает Окендау за измену и жену, которая опозорила супружескую постель и теперь собралась уйти с презренным отщепенцем. Последняя пуля — Танибергена — от бессилия, безвыходности и безнадежности.
 
Драматург сумел выстроить острый, захватывающий сюжет, способный держать в напряжении внимание зрителя и читателя. Бесспорно, что перед тем как сесть за новый для себя жанр, писатель проштудировал все имеющиеся в казахской литературе пьесы, познакомился с театральными спектаклями. Известно также, что И. Джансугуров регулярно посещал московские театры во время учебы в Институте журналистики, хорошо знал драматургию. Отличный переводчик таких русских писателей, как Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Крылов, Державин, Горький, Маяковский, Д. Бедный, Тихонов, европейцев Гюго, Гейне, Петефи, Ильяс Джансугуров, конечно же, мог постигнуть шедевры мировой драматургии. Некоторые особенности в композиции драмы «Кек» могут подтвердить такое соображение. Четыре ее акта точно соответствуют сценическому ритму и движению, пьеса состоит из 80 картин. Они разные по объему, в зависимости от числа действующих лиц. В одних участвуют и сталкиваются по несколько человек, в других герой размышляет наедине с собой, обращаясь к залу с выстраданным монологом. Ильяс выполнил то жесткое требование к технике драмы, о котором писал в книге «О казахском театральном искусстве», изданной в 1933 году.
 
Строительство Туркестанско-Сибирской железной дороги было важнейшим событием в жизни степи. Ему-то и посвятил И. Джансугуров драму «Турксиб». Уже в первой картине чувствуется мастерское владение техникой драматургии, почерк писателя, понимающего законы сценического искусства. Солнце, поднимающееся из-за горизонта, герб Советского Союза, песня чабана, его посох, стоящий возле серпа и молота — все эти детали имеют глубокий символический смысл.
 
Первая встреча — с кузнецом Камыспаем, его женой Казилой, сыновьями Ержаном и Козыханом.
 
Камыспай, как и подобает рабочему человеку, сдержан, скуп на слова. Мнения его глубоко продуманны и доказательны.
 
Драматург глубоко знает психологию вчерашнего кочевого аульного бедняка, ничего не преувеличивает, создает на сцене убедительные, жизненные обстоятельства.
 
Действие пьесы происходит в среде строителей Турксиба. После драмы Жумата Шанина «Шахта» это второе обращение казахского драматурга к сложной и, прямо скажем, непривычной теме рабочего класса.
 
Не будет лишним сказать, что центральным героем пьесы стал сам Турксиб. Положительные и отрицательные качества героев определяются в зависимости от участия каждого из них в строительстве дороги. Один — инженер, другой — мастер, этот русский, тот — казах, там — специалисты, здесь — чернорабочие. Кто из них дурной, кто хороший? Это зависит от отношения героя к Турксибу. Образы пьесы группируются не по национальной принадлежности, а по классовой сути, по мировоззрению.
 
Главное качество в характере инженера Гатса — порожденная вчерашним колониализмом, жизнью царской России шовинистическая спесь. Он высокомерен, ему глубоко безразлично, что у такого народа, как казахи, есть чудесные традиции, богатая история, эстетические и духовные ценности, памятники культуры и архитектуры. • Напыщенный, распираемый гордыней, он уверен, что из вчерашних кочевников не получится профессиональных рабочих, которые могут строить железную дорогу, трудиться постоянно на одном месте. Большевики напрасно надеются расшевелить этот сонный, ленивый народ. Не лучше Гатса и образованный инженер-казах Ахметча. Он напоминает лютого волка, который кружит вокруг аула, чтобы в подходящий момент напасть на него.
 
И когда простые, неграмотные казахи обращаются к нему за помощью, как к соплеменнику, он оскорбляет и унижает и без того обездоленных, униженных социальной несправедливостью и бедностью убогих людей.
 
И. Джансугуров — человек своего времени, поэтому пьеса не обошлась без обязательных в те годы диверсий. Ее тайно совершают те же Гатс и Ахметча. Они заставляют строить ненужный мост, на который уходят крупные средства и большое количество стройматериалов. Рабочие оказывают враждебным инженерам вполне понятное и серьезное сопротивление. Таким образом, основной конфликт пьесы стал отображением схваток, происходящих на строительстве Турксиба, где сошлись разные социальные и национальные группы, сложные людские судьбы. По-разному ведут себя представители свергнутого класса. Десятник Емельянов старается спровоцировать национальную вражду. Инженер Ахметча — возродить среди своих темных соплеменников, помнящих из прошлого имена своих предков, до седьмого колена, самое многое— свой жуз, межродовые раздоры.
 
Сатирически изображаются сцены, где рабочие казахи гордятся друг перед другом своим происхождением, высмеивают предков своих противников, готовы по-всякому поводу вступить в драку, даже готовы схватиться за это. Элементы грустного юмора разбросаны по всему тексту пьесы.
 
Уже в те годы И. Джансугуров сумел рассмотреть зарождение бюрократизма в государственном аппарате. Гнев зрителя вызывает, например, деятель, у которого якобы нет времени поговорить с Камыспаем, так как он занят чтением важных бумаг.
 
К сожалению, образы новых людей, героев новой эпохи Сарсена, Гусарова, Зонина написаны слишком обще, у них нет характерной индивидуальности, они не раскрываются в конкретных действиях, спорах и схватках. Произнося правильные слова и назидания, эти персонажи остаются на положении рупора авторских идей.
 
Среди героев пьесы «Турксиб» немало русских людей. И необычайно сложно было передать своеобразие их речи и характеров средствами казахского языка. И. Джансугуров нашел единственно верный выход. Реплики русских персонажей он строил по законам русской грамматики, вводил интернациональные слова. Это был удачный эксперимент, которым и поныне пользуются казахские писатели. А чрезмерное коверкание языка, словесная пестрота не дали бы нужных художественных результатов.
 
Впервые в нашей литературе для показа настроения безымянной массы драматург употребил полилог — многоречие. Этот прием дает представление и об отдельных характерах и позволяет оценить ситуацию в целом, и раскрывает авторскую концепцию.
 
По художественным достоинствам среди всех героев пьесы выделяется Камыспай. Драматург ни на минуту не. теряет его из виду, постоянно сталкивает с другими персонажами и в этих взаимоотношениях выявляет его разум и предрассудки, истинное и наносное в его представлениях о жизни. Неграмотный, но наделенный природным умом, простодушный и бесхитростный, доверчивый и трудолюбивый Камыспай показан в процессе роста и духовного обновления. Если раньше он беспрекословно повиновался сильным мира сего, то теперь всякое указание старается обдумать сам, может отвергнуть неразумное и восстать против зла.
 
Нам думается, что ни один ученый или исследователь не возьмется до конца определить, какие материалы послужил основой, опорой для художника при создании исторической трагедии «Исатай — Махамбет». Несомненно лишь, что для этого нужны были личные впечатления. Поэтому, чтобы написать, скажем, поэму «Кулагер», поэт должен был отправиться в Сарыарку — в Кокшетау и Ерейментау. И ради пьесы из жизни Исатая, Махамбета и Курмангазы И. Джансугуров едет к Волге и Уралу, в Западный Казахстан.
 
Пристальное внимание к наиболее значительным событиям в нашей национальной жизни, создание произведений о великих сыновьях нашего народа — главная золотая особенность великого таланта Ильяса Джансу-гурова.
 
В середине 30-х годов у наших историков еще не было ясного понимания роли освободительных движений в Казахстане XIX в. Писателей также не увлекала еще историко-революционная биографическая тематика. Поэтому тогда написать пьесу о жизни и деятельности Иса-тая и Махамбета было равнозначно первооткрытию и творческому подвигу. Сразу отметим, что И. Джансугуров с марксистско-ленинских позиций истолковал значение этого восстания бедноты, его движущие силы, причины поражения. Он верно мотивировал настроения и действия существовавших в жизни и принимавших участие в восстании людей. Надежно документированное, мастерски воссоздающее взрыв народного негодования против двойного гнета, это произведение отвечает самым строгим требованиям сценического искусства.
 
Пьеса написана стихами, иногда встречается проза. В ремарке ясно указано—«трагедия в трех актах и шести картинах». Авторские замечания типа «Хор, дуэт» не дают никакого основания считать ее оперным либретто. Безусловно, это произведение написано для драматической сцены, поскольку в основе не музыкальная мелодия, не оперная распевность, а слово во всем богатстве его значений, оттенков, иносказаний. Это — трагедия в самом точном смысле, достойная, занять почетное место в истории нашей литературы.
 
Написана она с размахом, в ней широкий круг жизненных явлений. Герои пьесы представляют все слои казахского общества того времени, а также царских чиновников. Действие разворачивается на огромном пространстве западноказахстанских равнин.
 
Сквозной линией, проходящей от начала до конца пьесы, стала судьба Калдыбая. Это — представитель народа, открывающий ряд таких образов, как Даркенбай и Кодар у М. Ауэзова. Позже подобные характеры широко войдут в казахскую литературу. У них даже в словаре много общего. В эпопее «Путь Абая» Кодар сравнивает жестоких угнетателей и мучителей с собаками, множеством собак. В пьесе «Исатай— Махамбет» Калдыбай называет бродячим псом Караул-ходжу.
 
Щенок, бродячий пес — в народной эстетике сравнения эти являются оскорбительными, их бросают кровному врагу или жестокому злодею, притеснителю.
 
Выдающийся поэт, постигший самые глубинные возможности родного языка, И. Джансугуров и при создании трагедии полной мерой черпал из его сокровищницы. Глубоко овладев стихией поэзии Махамбета Утемисова, он обновил народные образы, использованные великим бунтарем, обогатил рифмы, строфы и строки блестящими узорами метафор и аллитераций. В трагических монологах Ильяс щедро использовал наследие фольклора, его песни и речитативы, сохранившиеся в народной памяти афоризмы биев и народных ораторов.
 
Произведения Ильяса Джансугурова, глубоко воссоздавшие духовный облик, историю и быт казахского народа, его борьбу за социальное равенство и национальную независимость, навсегда останутся в сокровищнице многонациональной советской литературы.