Главная   »   Читать книгу онлайн. Черты эпохи. Габит Мусрепов   »   НЕКОТОРЫЕ ОЧЕРЕДНЫЕ ЗАДАЧИ СОВЕТСКОЙ ДРАМАТУРГИИ


 НЕКОТОРЫЕ ОЧЕРЕДНЫЕ ЗАДАЧИ СОВЕТСКОЙ ДРАМАТУРГИИ

Проблема идейно-художественного уровня советской драматургии сейчас стала одним из злободневных вопросов общего подъема советской литературы в делом.
 
Различная степень ощущения остроты этой проблемы в разных литературах народов Советского. Союза не снимает, а, наоборот, настоятельно требует постановки и разрешения множества назревших вопросов советской драматургии.
 
Великие наши учителя — В. Г. Белинский, А. М. Горький — всегда подчеркивали, что драматургия является самым трудным жанром литературы. И эти трудности нами еще далеко не преодолены. Об этом говорил т. Фадеев на съезде писателей Украины.
 
К этому, мне кажется, следует добавить, что драматургия многонационального Советского Союза, достигнув различного уровня в своем развитии, нуждается е толковом обобщении и оценке опыта хотя бы отдельных братских литератур.
 
Только с этих точек зрения я понимаю задачу доклада т. Софронова на данном пленуме, вернее — на новом этапе развития советской драматургии.
 
Однако доклад т. Софронова, на мой взгляд, так обтекаемо построенный, очень не много добавил к тому, что было широко известно и до пленума, а также и до его доклада. Настоящий творческий критический разбор одного или двух лучших произведений последних лет дал бы нам очень много в смысле разработки и обсуждения основных проблем советской драматургии.

 

Первое, что я ожидал от специального доклада, это то, что т. Софронов, хотя бы в порядке постановки, должен был поднять вопрос об устаревших канонах драматургии, о нормативах и рамках этих устаревших законов, наконец, об устаревших определениях самого понятия драмы или трагедии, которых многие из нас придерживаются за неимением новых определений. Мне кажется, многие из этих устаревших канонов в ряде случаев стали неприемлемыми и стеснительными для дальнейшего развития советской драматургии. Создавая новую, советскую высокоидейную драматургию, с новыми людскими отношениями, нельзя оставаться в рамках старых буржуазных и добуржуазных законов драматургии.
 
Возьмем узловой вопрос драматургии — вопрос о конфликте. Речь идет о действенном, логически развивающемся конфликте, о природе конфликта.
 
Т. Софронов природу конфликта определил как борьбу старого с новым, и как столкновение идей. Все это верно, но как они применяются творчески, как они воплощаются в художественный образ, вот что нас волнует, товарищи, вот в чем нужно теоретически помочь писателям. Если примером борьбы старого с новым или нового со старым, взять Потапова и Северову из вашей же, т. Софронов, пьесы «Московский характер», которую я перевел на казахский язык, то и цельное старое, и цельное новое, трудно тут уловить. Ничего старого у Потапова нет, который весьма успешно выпускает машины для сельского хозяйства и отказывает Северовой в приеме заказа на станки для окраски ткани. Достаточно одной реплики Потапова, что завод сельскохозяйственного машиностроения не приспособлен для выпуска станков для окраски тканей, и на этом будет исчерпана вся претензия Северовой и на этом же будет положен конец конфликта. В чем тут старое у Потапова и новое у Северовой?
 
С другой стороны, если возьмем Потапова, со стороны его деятельности, то он стоит гораздо выше Северовой. Очевидно, тут имеет место искусственное охаивание человека, чтобы силой вогнать его в клетку старого понятия о конфликте. Мне кажется, мы делаем ошибку, когда схематически делим персонажей своих пьес на отрицательных и положительных. На мой взгляд, советский человек станет многогранней и естественней, если мы будем исходить из любимой Марксом поговорки «Ничто человеческое мне не чуждо!» Мне кажется, полнокровный образ советского человека может быть создан лишь тогда, когда мы раз и навсегда отойдем от приемов, сходных с приемами иконописи. Советскому человеку свойственна и отвага, и незыблемая идейность, и любовь, и радость, и печаль, и много других человеческих страстей. Следовательно, создавая образ советского человека, драматург должен иметь право выходить за рамки тех условностей, которые в действительности имеют место в жизни. Только тогда драматург сможет подняться до уровня советской романтики, следовательно, и героики.
 
Проблема образов и персонажей, которые были бы убедительными носителями антагонистических идей, способных к жизненным и действенным конфликтам, это очень больной вопрос драматургии. И я ждал от доклада подробного анализа этой проблемы.
 
Далее, как известно, великий Белинский назвал трагедию венцом драматургии. Этот взгляд, насколько мне известно, еще никем не опровергнут. Отсюда возникает вопрос — есть ли у нас советская трагедия, да возможна ли она вообще? Я лично считаю, что сила «Любови Яровой» Тренева в ее высоком, трагедийном звучании, и советская трагедия вполне возможна. Но она возможна лишь в том случае, если мы отбросим старые понятия о трагедии с ее атрибутами о катастрофе, о мрачном и безвыходном, предопределенном роком или судьбой? Чем, например, не романтична и не трагична смерть Зои Космодемьянской, или Матросова и многих других героев Великой Отечественной войны, или героев войны гражданской?
 
Я лично представляю их в плане высокой оптимистической трагедии.
 
Далее, когда речь идет о создании высокоидейного драматического произведения, мне кажется, порой мы даем излишнюю нагрузку драматургам, зачастую забывая, что необъятного не объять. Вещи, которые могли бы быть органически вплетены в ткань драмы, мы требуем персонифицировать. Белинский требовал, чтобы тема пьесы была конкретная и ясная, он требовал, чтобы драматический конфликт пружинил вокруг одной какой-нибудь главной идеи. Требуя от пьесы того же, что законно было бы требовать от большого романа, мы тем самым способствуем росту пьесы вширь, в ущерб глубины ее. Отсюда главная мысль, ведущая идея вещи, прерываясь постоянно, не получает полного и весторон-него развития.
 
Знание жизни трудовых людей, изучение трудовой деятельности советского человека сейчас стоит во весь рост перед драматургами. Это исключительно правильное и сугубо партийное требование к писателям. Однотипные злодеи, однотипные оппортунисты, однотипные партийные руководители и т. д. входят в произведения именно потому, что писатель берет их не из жизни, а берет из собственной схемы.
 
Как я упомянул выше, драматургия целого ряда братских народов Советского Союза достигла известного уровня зрелости и нуждается в серьезном обобщении и оценке их опыта, нуждается в критической помощи со стороны ведущей русской литературы.
 
На наш взгляд, драматургия казахского, киргизского, узбекского, туркменского и азербайджанского народов развивается по двум руслам: по освоению богатого фольклора, тем истории и по темам советской современности.
 
Причем характерным для литератур этих народов был и пока что остается факт в большей или меньшей степени любования прошлым. Правда, любование носит и различный характер у каждой из этих литератур и у каждого писателя в частности, но существует поныне.
 
Обращение к тематике прошлого было в свое время закономерным. Оно диктовалось исторической необходимостью. Например, казахи не ахти какой религиозный народ, но и не такой отчаянный атеист — суеверий, предрассудков и у него было слава богу. И вот, чтобы вырвать его из-под влияния мечети, ишанов, мулл и ходжей, чтобы затащить его в клуб и театр, нам пришлось обращаться к истории народа, к его народному творчеству. К тому же казахский эпос, продолжавший, жить в устах народных акынов, был творчеством живым и действенным.
 
И это прошлое в определенный период культурного роста республики было верным союзником молодой советской казахской литературы и искусства.
 
И в этой связи, к нашим критикам и теоретикам, в частности т. Фадееву, у меня имеется один вопрос.
 
Как известно, А. М. Горький говорит, что «литература социалистического реализма вытекает из социалистического опыта». Это положение Горького я понимал и понимаю в том смысле, что главным и определяющим принадлежность того или иного произведения к тому или иному методу, является его идейное содержание. Иначе говоря, для того, чтобы назвать произведение написанным методом социалистического реализма, оно должно носить в себе социалистическую идею и только социалистическую.
 
Наша критика и научная литература из всей дореволюционной русской литературы, в том числе из всего дореволюционного творчества Горького, признает написанным методом социалистического реализма только одно произведение—«Мать» Горького. Если все это я понимаю не механически, то произведения, рисующие прогрессивные тенденции вообще, но не носящие непосредственно социалистические идеи, можно назвать любым другим реализмом, но не социалистическим.
 
В противном случае не было бы и необходимости ограничивать тематику писателей одним лишь современным. С другой стороны, мне кажется, понятия «с позиции социалистического реализма» и «подлинного социалистического реализма»— не тождественны.
 
Это далеко не мой личный вопрос, это вопрос не только одного жанра, но это вопрос идейного направления и дальнейшего роста многих и многих народов Советского Союза, почему я и хочу внести ясность.
 
Разрешите вернуться еще к одному вопросу нашей драматургии. Казахские драматурги на тему советской современности написали, по далеко не полному подсчету, 82 пьесы. Две трети из этого количества вообще не увидели сцену театра, а одна треть, только увидев сцену, быстро сошла с нее и ныне так же забыта, как и первые две трети. На сцене не удержались также образы передовых людей — промышленности, сельского хозяйства и культуры, потому что большинство из них были искусственно склеены, в стороне от настоящей художественной правды.
 
Как это бывает обычно, в этих пьесах наличествовали все необходимые элементы канонов драматургии: и определенная советская идея, и героизм, и трудовые подвиги, и мечтания, но не было естественной правды конфликта и убедительности характеров, не было художественного перевоплощения этих идей в убедительных образах.
 
Мне кажется, и это явление распространяется на многие литературы народов Советского Союза. Яркий пример тому — пьеса Гольдеса «Другие люди».
 
Как нужно оценить это явление? Мне кажется, это тот же формализм, но худшего вида, ибо здесь речь идет не только о внешней форме, но и об исковерканном, неправдоподобном содержании. Этому формализму должна быть объявлена война.
 
О чем это говорит? Это говорит только о том, что драматурги Казахстана в большом долгу перед советскими зрителями, особенно та часть из них, которая показала себя вполне зрелыми в отображении горькой доли личности в дореволюционном прошлом, не сумели показать борьбу советского человека за строительство социалистической жизни.
 
Далеко неблагополучно у нас с изображением в нашей драматургии дружбы народов Советского Союза. Через наши пьесы прошли десятки Егоров, Алексеев, Иванов, которые выступали то в роли русского пролетариата, неся, так сказать, в казахскую степь идеи социалистической революции, то они выступали в роли представителя великого русского народа, изображая дружбу народов, но ни один из этих Егоров и Иванов не мог удержаться на сцене. Десятки представителей других братских народов, изображающих дружбу, также быстро покинули сцену. Пo-моему, это явление характерно для многих братских литератур.
 
Все это я говорю к тому, что в проблему изучения жизни и деятельности людей, закономерно должна войти проблема изучения и знания наших народов. А проблема полноценного показа на сцене великой дружбы народов Советского Союза, единого и нерушимого, является величайшей и благородной задачей всех советских драматургов и писателей.
 
Наконец последний вопрос, на котором я хочу заострить внимание пленума, это вопрос о переводе пьес народов Советского Союза на русский язык и об испытании творчества национальных писателей на мощных станках крупных русских театров.
 
Это явится одной из могущественных школ для поднятия идейно-художественного уровня драматургии братских народов.
 
1948 г.