Главная   »   Читать книгу онлайн. Черты эпохи. Габит Мусрепов   »   ЛИТЕРАТУРНУЮ КРИТИКУ — НА УРОВЕНЬ ПОВЫШЕННЫХ ТРЕБОВАНИЙ!


 ЛИТЕРАТУРНУЮ КРИТИКУ — НА УРОВЕНЬ ПОВЫШЕННЫХ ТРЕБОВАНИЙ!

Казахская советская литература год от года крепнет и развивается, по праву претендуя на одно из ведущих мест в самой передовой в мире многонациональной советской литературе. Опираясь на богатейший опыт классической русской и современной советской литературы, она более чем за четверть века своего существования обогатилась новым содержанием, выработала сложные приемы и формы создания произведений всех жанров.
 
До Октябрьской революции у нас не было ни одного жанра, кроме поэзии, представленной единственным поэтом Абаем. Рождением и развитием своей подлинной письменной литературы казахский народ обязан советскому периоду, открывшему простор для всестороннего проявления его физических и духовных сил.
 
За эти годы у нас намного увеличился отряд писателей и литераторов, выращенных и воспитанных великой Коммунистической партией. Необходимо особо подчеркнуть, что успехи нашей казахской литературы, достигнутые за последний период, значительно прочнее и серьезнее, чем было лет 10—15 назад. Это отрадное явление объясняется не счастливой случайностью, не случайным «везением» тому или иному писателю, а естественным, реальным ростом кадров нашей литературы.

 

Во-первых, ведущая часть так называемого старшего поколения казахских писателей, обогащенная опытом и вооруженная марксистско-ленинской теорией, правильно разобралась в своих идейно-художественных промахах в прошлом и сейчас стала давать образцы полноценных, глубоких по содержанию произведений.
 
Во-вторых, в послевоенный период в нашу литературу, как и везде по всему Советскому Союзу, пришла талантливая, хорошо подготовленная молодежь. И следует подчеркнуть, что некоторая часть этой молодежи кое в чем серьезно корректирует опыт старшего поколения.
 
Казахская советская литература сейчас имеет все художественные жанры в различной стадии их развития. Печальное исключение представляет детская и юношеская литература, которая находится, можно сказать, в неоформившемся состоянии. Хотя у нас уже определился немалый круг детских писателей, все же мы еще не в состоянии удовлетворить возросшие запросы советской детворы и юношества.
 
Писатели Казахстана в большом долгу перед юными читателями.
 
Что же касается основных жанров художественной литературы — прозы, поэзии, драматургии, то успехи их развития свидетельствуют о том, что казахская советская литература в целом вступила в полосу зрелости. Более зрелые и прочные традиции заложены в прозе, которая уверенно развивается, преимущественно в самых сложных ее формах — романе и повести. Но малые формы прозы — рассказ, новелла, художественный очерк и т. д.— не получили еще полного развития. И такое, можно сказать, тяжелое состояние малых форм прозы остается неизменным в течение всего последнего десятилетия. Наши критики никак не удосуживаются обратить внимание на причины отставания этого участка.
 
Рядом с прозой, на мой взгляд, надо поставить драматургию. С ней тесно связано рождение и развитие казахского театрального искусства, рождение и формирование талантливых казахских актеров. Наша драматургия делает первые успешные шаги на всесоюзную арену. Лучшие произведения казахских драматургов переводят крупные советские драматурги, такие, как Б. Лавренев, А. Якобсон и др.
 
Если до Великой Отечественной войны в этом жанре преобладали темы прошлого, то сейчас положение круто изменилось. Тематика расширилась и обогатилась актуальными современными темами, взятыми из сегодняшней нашей жизни. Но самое главное и решающее заключается в том, что наша драматургия располагает более опытными творческими кадрами, чем другие жанры литературы.
 
Как бы ни обижались поэты, но по своему идейно-художественному уровню в настоящее время, мне кажется, казахская поэзия занимает следующее место за драматургией.
 
Наша поэзия имеет более продолжительную историю, чем все другие виды казахской письменной литературы. В лице Абая она имела образцовую национальную школу, возникшую в результате глубокого освоения идейно-художественных основ русской революционно-демократической поэзии. Через переводы Абая казахские поэты гораздо раньше, лучше и полнее познакомились с поэзией Пушкина и Лермонтова на родном языке, чем поэты других национальных республик Советского Востока. Процесс формирования казахских поэтов, как и везде в Советском Союзе, сопровождался непрерывной учебой у передовых революционных поэтов во главе с выдающимся новатором поэзии В. Маяковским. Изучая и одновременно переводя их на свой родной язык, наши поэты достаточно хорошо познакомились с художественными принципами советской поэзии. В количественном отношении кадры поэзии у нас превосходят кадры всех других жанров, вместе взятых. Следовательно, мы имеем все основания ожидать от нашей поэзии большего размаха, большего совершенства.
 
Несмотря на перечисленные выше серьезные пробелы, казахская советская литература выходит на всесоюзную и мировую арену, на суд зрелого и требовательного читателя. На русский язык переведены все три книги романа «Абай» М. Ауэзова, «Ботагоз», «Сыр-Дарья», «Мои мектепы» С. Муканова, «Чиганак», «Миллионер», «Караганда» Г. Мустафина, «Солдат из Казахстана» Г. Мусрепова, «Приволье» Г. Сланова, «Сердце Алтая» Д. Абилева, стихи А. Тажибаева, Т. Жарокова, Г. Орманова, Ж. Саина, X. Бекхожина, К. Аманжолова и многих других.
 
Лучшие произведения казахских писателей переводятся на многие языки народов мира.
 
На пятнадцать языков переведен замечательный роман в трех книгах «Абай» М. Ауэзова, удостоенный Государственной премии первой степени, на девять языков переведен роман «Миллионер» Г. Мустафина, на шесть языков — роман «Ботагоз» С. Муканова, на семь языков— роман «Солдат из Казахстана» Г. Мусрепова. На девять языков народов Советского Союза переведена пьеса «Козы Корпеш и Баянслу» Г. Мусрепова. Б. Лавренев закончил перевод пьесы С. Муканова «Чокан Валиханов».
 
Следует отметить, что с нами охотно сотрудничают, нас переводят такие талантливые советские писатели, как Л. Соболев, Б. Лавренев, Вс. Иванов, A. Яko6coh, С. Злобин, И. Сельвинский, В. Луговской, М. денкевич, П. Кузнецов, Н. Сидоренко и другие.
 
Как богатейший и неоценимый вклад в нашу духовную культуру, как ее незыблемый золотой фонд, следует рассматривать переведенную на казахский язык русскую и мировую классику, а также выдающиеся произведения советской литературы. Библиотека советских читателей на казахском языке обогатилась переводной литературой намного больше, чем оригинальной казахской. На казахский язык переведены «Анна Каренина» Л. Толстого, четыре тома лирических стихотворений, поэм и «Капитанская дочка» А. Пушкина, «Герой нашего времени» М. Лермонтова. Близки к завершению переводы основных произведений Н. Гоголя и И. Тургенева, переводятся басни И. А. Крылова, «Горе от ума» А. С. Грибоедова, «Кому на Руси жить хорошо» Н. Некрасова, «Гроза», «Таланты и поклонники», «Не все коту масленица»
 
A. Островского, рассказы А. Чехова, «Отелло», «Укрощение строптивой» В. Шекспира, «Коварство и любовь» Ф. Шиллера. Переведены также произведения B. Гюго, О. Бальзака, П. Мериме, Д. Дефо, Жюль Верна, Д. Свифта, Назыма Хикмета («Легенда о любви» и стихи), Пабло Неруды, отдельные рассказы и стихи писателей и поэтов стран народной демократии.
 
Значительно лучше теперь обстоит дело с переводом выдающихся произведений советских писателей и поэтов. В течение последнего десятилетия изданы на казахском языке «Мои университеты», «Детство», «Мать», «Фома Гордеев», «На дне», «Васса Железнова». и однотомник рассказов А. М. Горького, сейчас переводятся «В людях», поэма «Владимир Ильич Ленин» и стихи В. Маяковского.
 
Вторым изданием вышла «Молодая гвардия» А. Фадеева, изданы «Поднятая целина» и первая книга «Тихого Дона» М. Шолохова, первые две книги «Петра Первого» А. Толстого, «Педагогическая поэма» А. Макаренко, «Как закалялась сталь» и «Рожденные бурей» Н. Островского, «Цусима» А. Новикова-Прибоя, первая книга «Белой березы» М. Бубеннова, «Кавалер Золотой Звезды» С. Бабаевского, «Живая вода» А. Кожевникова, две книги «Бури» В. Лациса, «Повесть о настоящем человеке» Б. Полевого, «Радуга» В. Василевской, "Кружилиха" В. Пановой и много других.
 
Таково в общих чертах состояние художественной литературы на казахском языке.
 
И совершенно не случайно именно в этот период Союз советских писателей Казахстана выносит на широкое обсуждение проблемы литературной критики, как науки, призванной теоретически освещать пути дальнейшего развития нашей литературы. Мне кажется, пора нам со всей категоричностью признать, что на этом участке у нас в литературной жизни кое-что становится просто нетерпимым. Во-вторых, нельзя представить себе сколько-нибудь зрелую литературу, которая бы так безразлично терпела крайнюю отсталость критико-теоретической мысли, или могла бы нормально развиваться дальше при почти полном отсутствии теоретического обобщения ее многолетней практики. Нет сомнения, что успехи нашей литературы были бы намного выше и значительнее, если бы ей сопутствовала научная, марксистско-ленинская критика.
 
Проблемы казахской литературной критики нельзя рассматривать в отрыве как от общих задач всей советской литературы, так и от передовой советской критики.
 
У нас все еще очень слабо развивается критическая мысль, недооценивается литературная критика как настоящая научная, кропотливая творческая работа.
 
В своем докладе «О задачах литературной критики» на XIII пленуме СП СССР т. А. Фадеев назвал десятки научных трудов, посвященных проблемам литературной критики и теории, а мы на сегодня не можем назвать ни одного такого труда, который был бы посвящен критическому разбору творчества хотя бы одного писателя, хотя бы одного произведения, не говоря уже о целом каком-либо жанре, или всей литературе. «Величание вместо критики»—вот совершенно справедливая оценка, данная «Правдой» тем немногим работам наших критиков, которые, не успев появиться в свет, бесславно кончили свое существование. За четыре года, прошедшие после пленума, немалое количество людей получило различные ученые звания и степени по литературоведению, но трудов, глубоко анализирующих литературный творческий процесс в нашей республике, все нет и нет. Непонятно, почему труды по литературоведению, годные для получения ученого звания, непригодны для издания? Нашим ученым как будто нет дела, что между литературной практикой и теорией мы имеем неслыханно постыдный разрыв. Очевидному некоторых людей существует такой же разрыв между личным стремлением получить те или иные ученые звания и чувством ответственности перед наукой.
 
Известно также, что на страницах «Правды» и «Литературной газеты», а также многих центральных журналов, постоянно поднимались и поднимаются актуальнейшие вопросы советской литературы, но у нас они не изучаются и не разрабатываются, не говоря уже о применении их в нашей литературной практике. Зная, что казахская литература имеет серьезное отставание, наши критики и литературоведы до сих пор не сочли нужным изучить конкретные причины этого отставания и помочь в их устранении.
 
На страницах центральной печати дискутировались проблема положительного героя, проблема типичности, вопросы специфики различных жанров литературного мастерства и т. д. Но ни один печатный орган в нашей республике не оказывался на должной теоретической высоте, чтобы подать голос из Казахстана, чтобы организовать дискуссию хотя бы по одному из многочисленных животрепещущих вопросов казахской советской литературы. Писатели Казахстана в абсолютном большинстве своем отделались молчанием.
 
Наши литературные журналы — «Адебиет жана искусство» и «Советский Казахстан» не придают литературной критике значения первостепенной важности.
 
На теоретическом фронте советской литературы сейчас десятки людей трудятся над освоением богатейшего критико-теоретического наследия великих русских мыслителей, революционных демократов — Белинского, Чернышевского, Добролюбова и других. Однако у нас делается крайне мало, даже в деле перевода этих трудов на казахский язык. В казахских школах, где преподавание ведется на родном языке, нет произведений ни Белинского, ни Чернышевского, и учащиеся получают представление о них со слов да понаслышке. Единственный небольшой сборник критических статей Белинского, выпущенный в переводе наших ученых-литературоведов, пестрит ошибками, грубыми неточностями и совершенно неудобоварим для практического пользования. И самое главное — ни в Союзе писателей, ни в учебных заведениях и научно-исследовательских институтах не ведется систематической работы по широкому освоению народном языке критико-теоретического наследия революционных демократов.
 
Высказывания классиков марксизма-ленинизма по вопросам литературы и искусства, изданные в хорошем переводе, собранные хотя бы в одной книге, давно должны были быть настольной книгой каждого казахского писателя. Но такой книги у нас нет по сей день. Это огромный пробел в развитии критической мысли, это искусственный голод в области теории литературы.
 
А как обстоит у нас дело с кадрами литературной критики? Во-первых, их всегда не хватало, и сейчас это положение изменилось не намного. Во-вторых, первое поколение казахских критиков, подававших какие-то надежды лет 15—20 тому назад в лице Б. Кенжебаева, Т. Нуртазина, Б. Шалабаева, Ж. Сарсекова и некоторых других, давно и, кажется, бесповоротно оставило это поприще. Очевидно, они не нашли ничего общего между литературоведением и литературной критикой и сделались специалистами от литературы в различных учебных заведениях и институтах нашей академии. Они оставили за собой право на любовь к литературе при полном нейтралитете к живому литературному процессу.
 
Новые кадры критиков пришли к нам из вузов в послевоенный период. Молодые критики Т. Ахтанов, К. Нурмаханов, Е. Букетов, С. Кирабаев, М. Сарсекеев, Т. Алимкулов, 3. Кабдулов, А. Нуркатов и другие в различной степени показывают хорошую подготовленность. Но у них еще нет достаточного опыта, недостает смелости и уверенности, чтобы по-настоящему раскрыть свои возможности. Очевидно, лишь поэтому они выступают сдержанно и, главным образом, только с рецензиями. Следует подчеркнуть, что деятельность молодых критиков у нас нигде не встречает препятствий и препон, но они пока что не столь активны и смелы, как этого можно было бы от них ожидать.
 
Плохо и то, что у нас еще не сложилась необходимая культурная традиция рассматривать труд критика, как глубоко творческий и благородный труд, достойный самого передового представителя общественной мысли.
 
Невысокий культурно-теоретический уровень набей литературной критики определяет и ее тон, который во многом остается безапелляционным и грубым. Она неглубока, непоучительна, часто однобока. Сказанное нашей критикой об одном произведении относится лишь к данному произведению, но не затрагивает своей руководящей идеей каких-то общих творческих проблем литературы. Квалифицированная всесоюзная критика, как это понятно само собой, обращает свое внимание на нашу литературу только в связи с выходом той или иной книги на русском языке. А основная масса написанного нами продолжает оставаться вне поля зрения настоящей, помогающей писателю критики. Можно было бы назвать десятки авторов, творчество которых ни разу не подвергалось критическому разбору, и они, конечно, варятся в собственном соку. Среди них такие поэты, как Г. Малдыбаев, А. Темиржанов, которые, не получив в течение продолжительного времени поддержки со стороны литературной, критики, уже пятнадцать лет ничего не пишут. Еще большее число казахских поэтов и писателей в своем творчестве определенно и явно катятся назад. А критикам нет дела до них.
 
Нельзя мириться и с тем, что между методами и приемами советской литературной критики и нашим местным представлением о ней порой обнаруживается разлад-принципиального характера. Советская критика учит чему-то полезному, а у нас порой прибегают к принципу «битье определяет сознание».
 
Разлад между методами передовой советской критики и нашим местным представлением о ней нашел свое выражение также и в критических выступлениях республиканской печати.
 
Было бы крайне несправедливым и неверным по существу отрицать огромную положительную работу республиканской печати в развитии нашей литературы, в выращивании ее молодых кадров, в деле своевременного и всестороннего выявления больших и малых ошибок в литературе.
 
Однако дух принципиальности и трезвости нередко изменяет нашим редакторам.
 
Для иллюстрации справедливости наших утверждений можно привести беспримерный случай с романом М. Ауэзова «Абай» и автобиографическим романом G. Муканова «Школа жизни», случай свежий, происшедший в 1953 году.
 
Как известно, со дня выхода в свет первой книги романа «Абай» в 1942 году, т. е. в течение больше чем десяти лет, вся советская печать, в том числе и наша республиканская, несколько позже и печать стран народной демократии, не раз высоко оценивала идейно-художественные достоинства романа «Абай», как большого художественного полотна. И действительно — роман «Абай» является не только новым и этапным словом казахской литературы, но и выдающимся произведением советской литературы. Но, как известно, 21 июня 1953 года наша самая авторитетная республиканская газета «Казахстанская правда» разразилась тяжелой редакционной статьей, из которой можно было сделать лишь один вывод, что роман подлежит срочному изъятию. Что же утверждала эта редакционная статья?
 
Вот выдержки из нее:
 
«М. Ауэзов неправильно подходит к раскрытию образа центрального героя — Абая... Абая мы видим преимущественно в окружении феодально-байской молодежи, бесцельно, в безделье проводящей свое время...
 
В замаскированной форме автор пытается изобразить в качестве положительных героев, якобы оказавших влияние на Абая, презренных предателей казахского народа, впоследствии ставших матерыми буржуазными националистами... Ауэзов не находит ярких красок для создания образов передовых русских людей. Они обезличены, не отражают лучших черт великого русского народа.
 
Автор уклоняется от разоблачения реакционного характера пантюркизма и панисламизма.
 
Чувством печали по феодально-байской старине проникнуты многие картины, рисующие старый аул. С нескрываемой грустью пишет автор о том времени, которое проклято народом.
 
С большой симпатией и любованием описываются в книге феодально-патриархальные порядки и обычаи.
 
Вместо того, чтобы разоблачить антинародную роль феодально-родовой верхушки, М. Ауэзов поднимает на щит славы ее представителей, изображая их чуть ли не выразителями интересов народных масс.
 
М. Ауэзов игнорирует трудовой народ».
 
Эта статья свидетельствует о том, какой глубокий разлад обнаруживается между принципами советской литературной критики и нашим произвольным пониманием ее.
 
Роман М. Ауэзова «Абай» не без греха. Автор все еще не так смело разоблачает силы, противоположные трудовому народу, но ведь роман еще не окончен. Окончательное суждение по роману мы можем иметь лишь тогда, когда автор закончит его, а сейчас, в процессе создания, должны и обязаны давать автору такие замечания, которые будут ему полезны для завершения многолетнего большого труда.
 
Не менее бесцеремонным было выступление молодежной газеты «Ленинская смена» по книге С. Муканова «Школа жизни» 25 апреля 1953 года. В статье «В умилении перед прошлым», газета возводит на автора тяжелое обвинение в идеализации прошлого, в искажении исторической правды. Сочувствие автора бедноте газета называет «лицемерной фразой». Статья заканчивается выводом: «Ради этого не стоило браться за перо».
 
Нельзя безразлично и спокойно говорить о других пороках нашей литературной критики. Она слишком терпелива к недостаткам, порой даже инертна, непрозорлива. Самые серьезные болезни на литературном фронте она замечает слишком поздно и застает их в запущенном состоянии.
 
Взять хотя бы перевод, прежде всего поэзии. Здесь дело обстоит чрезвычайно плохо. Основная масса переводчиков с русского языка на казахский — это литературные ремесленники, далекие от художественного мышления. В переводах таких людей ни один из классиков мировой литературы не стал популярным среди казахских читателей, хотя бы в той мере, в какой популярна, скажем, «Тысяча и одна ночь» в переводе поэта К. Абдукадырова.
 
Как сказано было выше, произведения Пушкина у нас переводятся систематически. Однако в этой области далеко не все благополучно. Перевод «Евгения Онегина» почему-то был поручен малоопытному молодому поэту К. Шангитбаеву. Он перевел его плохо. Но ни у одного из наших критиков это, видимо, не вызвало беспокойства. А нужно было подробно проанализировать причины неудачи. Проделать эту работу—большой творческий долг нашей критики.
 
Но наряду с этим нельзя не отметить, как творческий успех наших поэтов, переводы А. Тажибаева («Руслан и Людмила»), Т. Жарокова («Кавказский пленник»), X. Бекхожина («Гаврилиада»), Г. Орманова («Медный всадник»), Т. Алимкулова («Братья разбойники» и «Бахчисарайский фонтан»); К. Аманжолова («Полтава»).
 
Немало и молодых поэтов Казахстана показали свое мастерство и творческие возможности на переводе пушкинской поэзии. Так, переводы С. Маулёнова, М. Алимбаева, Ж. Омирбекова, А. Шамкенова, Т. Исмаилова и др. свидетельствуют о серьезных творческих достижениях. Однако в переводах И. Мамбетова, К. Жармагам-бетова, Абикенова и других Пушкин стоит не выше переводчиков.
 
В этой связи нельзя не отметить внимательную и заботливую критическую статью молодого ученого Ш. Са-рыбаева, напечатанную в первом номере журнала «Советский Казахстан» за 1954 год. Кропотливо анализируя работу над переводами стихов Пушкина, он приводит много неопровержимых доказательств. Следует познакомиться с ней всем нашим редакторам издательства и переводчикам.
 
При переводе произведений Абая или Г. Тукая на русский язык мы законно требуем от СП СССР лучших и признанных поэтов. Но почему при переводе Пушкина или Лермонтова на казахский язык мы позволяем упражняться молодым, еще незрелым поэтам? Мне кажется, это непозволительно.
 
Плохо обстоит дело с переводами В. Маяковского. «Переводить мои стихи особенно трудно,— говорил сам  В. Маяковский,— я ввожу в стихи обычный разговорный язык».
 
Абай, переводя Пушкина и Лермонтова, учился сам, создавал новые формы стиха, соответствующие новому содержанию. Но наши современные поэты, переводя Маяковского, очевидно, мало ищут новых форм. Нельзя назвать по-настоящему удачным ни один перевод из Маяковского.
 
Читая переводы, не ощущаешь Маяковского в целом, с его ярким поэтическим стилем, с его ритмикой. Мы, очевидно, не нашли еще настоящего ключа для перевода произведений Маяковского.
 
Немало погрешностей встречается в переводах прозы. Они, как это ни досадно, имеются в переводе «Дворянского гнезда» И. С. Тургенева, сделанного нашим лучшим прозаиком М. Ауэзовым. В целом перевод «Дворянского гнезда» намного ниже прозы самого переводчика. М. Ауэзов блестяще перевел для сцены «Любовь Яровую» К. Тренева, «Ревизора» Н. Гоголя, «Отелло» и «Укрощение строптивой» В. Шекспира и многое другое. Но в переводе «Дворянского гнезда» не чувствуешь, что над ним работал требовательный, квалифицированный художник-переводчик.
 
Совершенно непонятно, почему так произвольно изменен социальный смысл таких слов, как «свет», «высший свет» или «имение»: слова «свет» и «высший свет» переведены как «культурное общество» («онерли когам») или «хорошее общество» («жаксылар арасы»), а «имение»—то, как «поселок», то как «зимовка» («кыстак»), то как «город», «светская наука», как «наука приличия» («сыпайылык гылымы»).
 
Полна фактических ошибок «Молодая гвардия» в переводе Г. Сланова. Во втором исправленном издании переводчик стилистически значительно улучшил свой перевод, книга теперь в значительной степени приобрела все особенности и свойства оригинала. Но искажений, отсебятины, неправильных оборотов еще много.
 
В серьезной переработке и внимательной редакции нуждается первая книга «Тихого Дона» (перевод Н. Баймухамедова), две книги «Петра Первого» (перевод X. Жабасова) и другие.
 
Как значительный успех в переводе прозаических произведений следует отметить «Капитанскую дочку» в переводе А. Тажибаева, «Героя нашего времени»— Ж. Саина, «Кармен» Мериме в переводе А. Ипмагамбетова. В этих переводах встречаются лишь отдельные шероховатости и незначительные вольности.
 
Еще один серьезный вопрос, который должен был стоять в центре внимания нашей литературной критики, это вопрос о литературном языке. По этому вопросу в республиканской печати был ряд выступлений.
 
Я хочу коснуться двух последних выступлений на страницах газеты «Социалистик Казахстан»— профессора М. Балакаева и писателя М. Ауэзова.
 
Профессор М. Балакаев справедливо требует чистоты литературного языка, соблюдения его объективных законов и норм. Он целиком прав, когда говорит о неумелом использовании отдельными писателями так называемой инверсии. Но профессор М. Балакаев, на мой взгляд, преднамеренно преувеличивает погрешности в языке и делает совершенно несправедливый вывод, когда обращается к произведениям М. Ауэзова.
 
Он пишет: «Но эта его тенденция (т. е. мастерство писателя в создании новых словосочетаний — Г. М.) за последнее время превращается в вольность, его язык отдаляется от языка народа... Ауэзов, по нашим наблюдениям, передачу глубокого содержания лишь запутанным, затрудненным языком считает за художественное достоинство...» Приведя несколько неубедительных примеров Балакаев делает заключение: «Все это показывает, что автор не считается с законами родного языка, выходит за пределы его норм». Понятно, что Ауэзов — писатель требовательный к слову — не мог дать критику примеров для такого заключения. Отдельные, давно забытые слова, вроде «нопир», «нор», «дурк», «обектеу» и т. д., конечно, останутся жить только в его произведениях. Но из этого нельзя делать вывод, что Ауэзов не считается с нормами языка. Ауэзов обогащает наш литературный язык заново осмысленными литературными словосочетаниями, тем самым расширяя и углубляя внутреннее значение взаимодействия слов.
 
В своем ответе на статью профессора М. Балакаева М. Ауэзов вначале как будто признает большое принципиальное значение статьи, но в ходе рассуждения постепенно опровергает ее целиком. Причем главный его аргумент заключается в одной фразе, что «поэтическая лексика не простая лексика». Здесь определение сущности поэтической лексики, конечно, нуждается в членораздельной расшифровке, ибо трудно понять, что такое простая или поэтическая лексика? Это опорное положение М. Ауэзова трудно понять и из следующего: «Иногда особенно интересно для
 
красноречия построение поэтического синтаксиса и поэтической лексики из новых (свежих?) слов». Слова «красноречие» и «синтаксис» еще более запутывают дело. Ведь ясно, что поэтическая лексика обеднит себя, если она уведет нас в сторону от жизни.
 
Главным изъяном в нашей критике является стандартность, стереотипность предъявляемых к произведениям требований.
 
Такая критика абсолютно не касается специфики жанра, не касается его законов и норм, много говорит об идее произведения, но о том, как эта идея воплощена писателем, умалчивает.
 
В этом можно убедиться на примере драматургии, которая больше, чем другие виды нашей литературы, встречает отклик со стороны наших критиков.
 
Возьмем одну характерную рецензию, напечатанную в газете «Социалистик Казахстан» 9 декабря 1953 года, на постановку «Моя любовь» молодого драматурга М. Иманжанова.
 
«Цветущая степь... Начиная с хребтов Алатау и простираясь до Балхаша лежит летнее и зимнее пастбище для всех четырех видов скота...
 
Даже одну эту небольшую долину беспредельных просторов нашей республики можно назвать кузницей мысли, труда, направленных на развитие животноводства.
 
В научных лабораториях проводится разносторонняя исследовательская работа. Богатый опыт колхозносовхозного производства, творческая мысль каждого ученого и чабана — все это вливаясь в одно русло, через благодатные новые открытия, вносит ценную лепту в обширную программу дальнейшего развития социалистического животноводства. Вот на эту тему написана пьеса М. Иманжанова «Моя любовь». В ней рассказывается об испытании и выращивании новой породы тонкорунной овцы «алатау», которая дает много шерсти.
 
Казахстан, как известно, занимает большое место по развитию животноводства в нашей стране. Наряду с другими видами скота, расширение тонкорунного овцеводческого хозяйства в данное время есть тот вопрос, на который трудящиеся республики должны обратить особое внимание...»
 
Вот, так сказать, отправная идейная точка, от которой отталкивается автор статьи Ж. Алтайбаев. В рецензии нет ни одного слова о том, как решен основной конфликт в драматургическом отношении, насколько он пов и типичен.
 
«Драма должна быть строго и насквозь действенна»,— говорит А. М. Горький в статье «О пьесах». В новых пьесах с современным общественным конфликт том для нас важен всякий малейший успех автора, но еще важнее узнать, насколько взятый автором конфликт двигает действие. Но наш критик не касается этих вопросов. Он избегает разговора о том, насколько развитие конфликта захватывает зрителя идеей и правдивым художественным решением.
 
Наша критика не сумела всесторонне проанализировать и пьесу А. Тажибаева «Цвети, степь!». Кандидат филологических наук А. Маловичко в статье, напечатанной во втором номере журнала «Советский Казахстан» за 1953 год болеё или менее верно определяет идейное содержание пьесы, но полностью умалчивает о ее художественных достоинствах и недостатках.
 
Каковы критические выступления по поэзии и прозе? Следует отметить, что в творчестве ряда наших ведущих поэтов твердо наметился один важный, на мой взгляд, момент,—переход к большим поэтическим полотнам. Г. Ергалиев написал четыре больших поэмы: «Девушка из нашего аула», «Исповедь отца», «На широком пути» и «Твоя река»; Т. Жароков — две поэмы: «Лес в степи зашумел» и «Темир-Тау»; Абилев — большую поэму, названную романом в стихах «Сердце Алтая», а А. Тажибаев, перешедший было на жанр драматургии, закончил поэмы «Говорит комсомол», из цикла, пяти взаимно связанных между собой небольших поэм, посвященных первой весне освоения целинных земель. А. Токмагамбетов после длительного молчания успешно работает над начальными главами большой поэмы «Невысказанное слово». Эти произведения рисуют широкий трудовой энтузиазм советских людей, их успехи на строительстве железных дорог, на заводах и рудниках, показывают передовых и отсталых людей промышленности и сельского хозяйства.
 
Такое новое и отрадное явление предсказывает недалекий общий подъем нашей поэзии, сейчас в целом отстающей.
 
Казалось бы, что творческий порыв у наших поэтов должен был приковать к себе пристальное внимание литературной критики.
 
Но никто членораздельно, без дипломатии, пока не говорит о качестве этих. произведений. Статьи пестрят фразами «благородное стремление», «своевременный порыв», «ожидаемый ответ», «актуальная тема», «значительная тема», «видим мастерство», «чувствуем огонь дыхания» и т. д. Но где они все это видят и чувствуют —об этом (по-дружески!) умалчивается. Ни композиция этих поэм, ни развитие сюжета, ни конкретные образы героев до сих пор не подвергались внимательному разбору.
 
Наших критиков мало волнуют явления и отрицательного порядка. На мой взгляд, такие поэты, как К. Абдукадыров, Ж. Сыздыков, А. Хангельдин, С. Машаков, М. Хакимжанова, О. Малкаров, Д. Оналбаев, С. Сеитов, К. Мукушев и другие на виду у всех теряют свой поэтический голос. Это сказалось, например, в откликах на комсомольский поход по освоению целинных земель. Все, что опубликовано на эту тему, вымучено, неубедительно, неискренно. Поэт Ж. Саин отыгрался в основном на том, что было сказано им о дружбе русского, украинского и казахского народов раньше, в военных сериях его стихов. Приторно звучит его строка: «Иди, родной, зрачок моих глаз!», адресованная посланным в Казахстан комсомольцам из РСФСР и Украины.
 
Молодой поэт М. Алимбаев двадцать восемь строк своего стихотворения (из сорока четырех) посвящает тому, как Айша с накрытым столом ожидает гостей, остальные шестнадцать строк отведены тосту гостя: он рассказывает, что его отец в первой пятилетке отправился на Амур, а он, по традиции отца, сейчас прибыл в Казахстан. «И давайте выпьем!» Больше никаких мыслей. Поэт Т. Алимкулов тоже ничего не нашел лучшего, как лирическое описание пустующей в прошлом степи. Лишь в последних восьми строках своего стихотворения (из пятидесяти двух) он говорит о тракторе, вспашке целины. У другого поэта —Аман-шина — больше мыслей, чем у первых, но они выражены крайне прозаически.
 
Некоторые наши писатели и поэты отстают потому, что у них крайне низок уровень культуры. Однако могут быть и другие причины. Критикам нужно всё это изучать, чтобы вовремя прийти на помощь товарищу.
 
Но медвежью услугу литературе оказывает критике, когда хвалит плохие произведения. Это тем более вредно, если такая услуга оказывается редакцией авторитетной газеты. Именно такого рода услугу оказала однажды газета «Социалистик Казахстан» начинающим поэтам. 9 ноября 1953 года газета выступила с обзорной статьей «Думы о партии» на поступившие в редакцию стихотворения.
 
«Безгранична любовь народа к партии,— писала газета.— Поэтому народ свое самое лучшее слово, вырвавшееся из сердца, самое дорогое свое слово и пламенное чувство посвящает ей, партии». И далее, характеризуя цитируемые в статье стихотворения, газета говорит:
 
«Все эти стихотворения выражают силу разлива большой любви народного сердца к партии».
 
Но какие стихотворения приводит газета, чтобы оправдать такое, весьма ответственное утверждение? Что она считает пламенным словом, вырвавшимся из глубины сердца? Тут-то как раз она попадает впросак. Ни одно из цитируемых газетой стихотворений нельзя назвать удачным. Это в основном неприкрытое заимствование из известных народных акынов и поэтов —
 
А. Токмагамбетова, Г. Орманова и др.
 
В одном из стихотворений газета не заметила даже прямую кражу из текста песни, написанной Баймуха-медовым.
 
У Баймухамедова сказано:
 
«Партия кайда болса, женис сонда». И эта строка повторяется несколько раз в разной вариации. А редакция газеты «Социалистик Казахстан» утверждает, что некто «Зал. Жунусов заключает свое стихотворение «Навеки здравствуй, партия» такими глубокими по мысли строками:
 
Партия кайда болса, халык сонда,
Партия кайда болса, женис сонда».
 
О чем все это говорит? О том, что в данном случае газета крайне непродуманно расхвалила то, что ни в какой степени не заслуживало внимания серьезного печатного органа.
 
Итак, дело с критикой обстоит у нас плохо. Конечно, в этой статье охвачено не все, но из того, что пропущено, нет ничего такого, что меняло бы суть дела. Культурно-теоретический уровень нашей литературной критики невысок, действенность невелика. Нам гораздо легче изжить грубые администрирования на литературном фронте, ибо факты такого рода не могут долго жить в советских условиях. Но поднять теоретический уровень литературной критики до партийной принципиальности, научной объективности и глубины — это требует больших усилий труда и времени. И ни один литератор, будь он ученый, писатель или критик, не имеет права отказываться от этой трудной работы.
 
Необходимо все силы приложить к тому, чтобы поднять у нас литературную критику на уровень сегодняшних повышенных требований и задач, стоящих перед всей советской литературой.

1954 г.