Александр Сергеев
ДОЧЬ ЧАБАНА
Густая влажная тьма окружает самолет, тугими липкими струями воздух бьет в лицо, забивает легкие штурмана. Но Хиваз не обращает на это внимания, прикрывая ладонью глаза, она наваливается на борт машины, смотрит вниз, стараясь уловить хоть какой-нибудь ориентир. Но набухшая сырым туманом ночь словно стеной отгородила самолет от всего мира, и Хиваз кажется, что хрупкий маленький По-2 замер на месте и надсадно воет мотором, не в силах пробить эту тяжелую вязкую мглу. Ощущение неподвижности настолько реально, что девушка на какой-то миг даже теряется. Но только на миг. Окинув взглядом освещенные лампочками приборы и сверившись с зажатой в планшете картой, она кричит в переговорную трубку:
— Внимание! Катя, подходим к линии фронта.
Под крыльями самолета возникает слепящая полоса огневых вспышек, в небо тонким пунктиром впиваются светящиеся трассы пулеметных очередей. Справа и внизу, кажется, под фюзеляжем, глухо ударили разрывы снарядов.
— В клещи, в клещи берут, гады!—слышится в наушниках голос пилота.— Не возьмут! Не дадимся!
Самолет кренится на крыло и скользит вниз влево, оставляя позади разрывы снарядов и заметавшиеся в небе лучи прожекторов. Теперь внизу территория, захваченная противником. Где-то здесь должна быть деревня, за которой в лесочке прячется вражеская часть.
«Только как его разглядеть, лесок этот»,— соображает Хиваз. Она снова всматривается в ночную мглу... Нет, так ничего не увидишь. Придется рискнуть, обнаружить себя.
За борт летит осветительная бомба. Она вспыхивает, летит, рассекая ночь огненной кометой, и маленьким солнцем зависает на месте, выхватывая из черного месива излучину реки, очертания построек, темные провалы улиц и черную полосу леса. На опушке и в лесу ясно просматриваются прямоугольники — танки.
— Ага, есть! Цель слева. Заходи, точнее заходи, Катюша!— совсем не по уставу кричит в переговорную трубку Хиваз.
Летчик делает крутой разворот и ведет самолет на снижение.
Заслышав рев мотора, фашисты не выдерживают, открывают беспорядочный огонь, стреляют из зениток, пулеметов. Но самолет идет на цель. Секунда — и Хиваз сбрасывает бомбы.
— За Родину!— кричит она.— Смерть фашистским захватчикам!
От земли вздымаются фонтаны огня. Мечутся фигурки людей, валятся деревья. Огненным кольцом охвачен весь перелесок.
— Ура, ура!— кричит в переговорную трубку пилот.
— У-ра-а-а!— вторит Хиваз.
Летчик выравнивает машину и выводит ее на обратный курс. Самолет пробивает облака и сразу окунается в безбрежное море серебристого лунного света. Теперь ориентироваться по курсу легче, и Хиваз, откинувшись на спинку сиденья, громко поет;
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространства и простор...-
пилот подхватывает песню, и обе девушки хохочут звонко, во весь голос, безмерно радостные и гордые своим первым боевым вылетом, первой победой.
«Вот и получили боевое крещение,— думает Хиваз,— а сколько трудностей было на пути к этому вылету, сколько пришлось потратить усилий».— В памяти ее встает весь, пока еще небольшой, несложный путь к обретенному счастью.
Началось это с мечты, с неуемной фантазии десятиклассниц в таком далеком теперь родном Уральске.
— Будем киноактрисами,—предлагала одна из подруг.
— Нет, девушки, лучше инженерами,— мечтательно говорила другая.
— А если капитанами дальнего плавания?—робко вопрошает третья. Но все эти мечты были забыты в тот памятный день, когда газеты принесли волнующее сообщение о смелом перелете трех летчиц — Гризодубовой, Осипенко, Расковой—из Москвы на Дальний Восток. Вот тогда и решали девушки: «Значит, и женщины могут быть отличными летчиками. И мы можем обрести крылья».
— Что же, доченька,— сказал отец, обняв ждавшую решения родителей Хиваз.— Много перед тобой дорог, иди по любой из них, все они ведут к счастью.
Горячо обняла Хиваз мать и через месяц уже была курсантом Уральского аэроклуба.
Как один час пролетели месяцы напряженной теоретической учебы, практика, первый самостоятельный полет, выпускные экзамены, а потом... потом Москва иг встреча с Мариной Расковой. Но это уже позднее. Прежде пришлось пережить и разочарование. Первое огорчение принес серый канцелярский конверт из Военно-воздушной академии имени Жуковского, в которую Хиваз обратилась с просьбой о зачислении ее слушательницей. В нем было письмо с вежливым отказом.
— Что ж, пойду учиться в любой вуз,— решила Хиваз— Придет время, летать все равно буду.
И вот она уже студентка Первого Московского медицинского института. В учебе отличница, в общественной жизни самая активная и в спорте не отстает — одна из лучших гимнасток института.
Хиваз сдавала последние экзамены за первый курс, когда над Родиной завыли моторами фашистские стервятники. И сразу отодвинулись на задний план учеба, экзамены, все это вытеснилось мгновенно родившимся в сердце решением: «Я должна идти на фронт».
Этой мыслью в те дни жила вся молодежь. Горячее стремление защищать родную землю привело к зданию ЦК ВЛКСМ сотни девушек, узнавших, что здесь производится комплектование женской воздушной части. Среди них была и Хиваз.
Приемную комиссию возглавляла Марина Раскова.
Героическую эту женщину девушка знала только по портретам, но, войдя в комнату, сразу определила, что это она. На Расковой была гимнастерка с летными петличками, на груди два ордена Ленина и Золотая Звезда Героя Советского Союза.
Как волновалась тогда Хиваз! Но беседу с Расковой запомнила на всю жизнь.
— Вы из Казахстана?— спросила Раскова.
— Да,—ответила девушка.
— Казашка?
— Да.
— Пилот запаса?
— Да.
— Вы представляете, на что идете? Ведь это война.
— Я комсомолка,— кратко ответила Хиваз.
— Ну, что же, вопросов больше нет,— проговорила Раскова и велела подождать.
Так решилась судьба девушки-казашки Хиваз Доспановой. А вот уж и первый боевой вылет, первые сброшенные на голову фашистов бомбы.
Поздравлять боевых подруг Хиваз Доспанову и Катю Писареву вышел на аэродром весь летный состав женского авиаполка. Девушек горячо обнимали, целовали.
— Добрые летчицы будете, девушки— сказала скупая на похвалу командир полка Евдокия Давыдовна Бочарова.— И ты, Хиваз, не смотри, что маленькая, фашистов вот как бить будешь. Они тебя еще запомнят.
Так и вышло, как командир говорила. Ha весь женский авиаполк прославилась своим штурманским мастерством Хиваз. Более трехсот боевых вылетов совершила она на полюбившихся ей тихоходных, хрупких, но вместе с тем незаменимых для ночных бомбардировок ближних вражеских тылов, безотказных тружениках войны По-2. И после каждого ее полета на вражеской территории оставались искореженные бомбами танки, горящие автомашины, уничтоженная живая сила противника.
Большой путь —от Москвы до Бранденбурга — прошла Хиваз со своей частью. Здесь она выросла до старшего лейтенанта, вступила в партию.
— Жаль только, не пришлось мне своими руками громить фашистов на их земле,— вздыхает Хиваз Доспановна.— К тому времени меня перевели на должность начальника связи полка. Летать было некогда.
Что ж, и без того на счету Хиваз немало славных боевых дел. Особенно отличился маленький штурман при обороне Кавказа. Женский авиаполк действовал тогда против крупной группировки гитлеровцев в районе Моздока. В одну из морозных ночей Хиваз со своим летчиком Полиной Белкиной получили задание бомбить в этом районе технику и живую силу противника.
До Терека девушки летели без происшествий, но как только пересекли реку, враг ощетинился тысячами огненных копий. Трассы пуль и снарядов тянулись к самолету, казалось, с каждой крыши, из-за каждого укрытия. Однако опытная волевая летчица Полина Белкина сумела вывести машину из-под обстрела и вышла прямо на цель. Освещенная пожарами, забитая составами станция была перед девушками как на ладони. Тщательно рассчитав, Хиваз приступила к бомбометанию. От самолета черными каплями отделились бомбы, но одна не падала, видно, замок заело. Полина выровняла машину и повела ее на бреющем полете над крышами домов.
У самой окраины города Хиваз заметила смутно обозначившуюся в темноте неприятельскую автоколонну. Серой змеей жалась она к земле, выползала на дорогу с улицы между редких деревьев.
— Развернись. Обстреляем,— крикнула она летчице.
Самолет накренился и рванулся вниз, пронесся над колонной. Пулемет дрожал в руках Хиваз, яростно выбрасывая гильзы.
— Еще, еще разок!— кричала Хиваз.
Полина развернула самолет. Теперь освещенная яркими кострами пылавших машин, замершая на дороге колонна была хорошо видна. Пулемет дал последнюю очередь и захлебнулся. Лента кончилась. А под крыльями вражеские машины. Хиваз стиснула зубы, еще раз яростно, изо всей силы дернула рычаг бомбосбрасывателя, и... застрявшая бомба оторвалась. Грохнул взрыв.
Полина набрала высоту и снова провела самолет над колонной. Теперь она горела вся, от головной до замыкающей машины.
Когда подруги вернулись на аэродром, техники обнаружили в фюзеляже и на крыльях самолета много пробоин.
...Смотрю на эту хрупкую женщину и не верится, что она этими, почти детскими руками водила самолеты, сбрасывала смертоносный груз бомб, наравне с мужчинами делала нелегкую и страшную работу войны. Но так было, об этом свидетельствуют ордена и медали, сверкающие на ее груди и, пожалуй, красноречивее всяких слов — шрамы от ранений, оставленные и на ее лице войной.
Хиваз Доспанова задумчиво говорит:
— Тяжело вспоминать об этих боевых полетах, о бомбежках, о разрушенных городах и погибших людях, но пока это нужно. Необходимо напоминать уроки прошлого тем, кто хочет раздуть новый пожар войны.